Тигрица

Глава десятая

Тюрьма жила своей жизнью: чеканили шаг солдаты, меняющиеся на посту, за спиной Мей вздыхали и бормотали во сне усталые, измождённые женщины на облезлых соломенных циновках. Пальцы свело судорогой, но она упрямо стискивала железные прутья решетки – казалось, если отпустит, то исчезнет последняя надежда, что Сиам вернётся живой и невредимой. В глаза словно насыпали песка, когда она спала последний раз?

Чтобы не сойти с ума, тихонько, едва слышно, стала напевать колыбельную, которую часто слышала от подруги.

Спи, малышка, спи.

Глазки закрывай.

И во сне бестрепетно

По полям гуляй

Собирай весенние, яркие цветы

Над рекою, милая, ласточкой лети

Ты ведь знаешь, солнышко,

Каменной стеной

Стану на пути

У любой невзгоды, у любой беды…

Её швырнули прямо на пол перед ней. Всю изломанную, в крови, с ужасом, застывшем на худеньком личике. Она упала расслабленно, голова сильно стукнулась об камни.

- Скажи Крысолову, то же самое будет с тобой, если не подчинится Юанбе! – гаркнули в ухо.

У Мей подогнулись колени. Дрожащими руками поправила изорванное и окровавленное на бёдрах платье.

- Сиам, - позвала тихонько, - не молчи. Пожалуйста, скажи что-нибудь.

И она отозвалась. Простонала едва слышно.

- Моя дочь… наконец, я воссоединюсь с ней, спасибо богам… Так скучала…

- А как же я? Ты не можешь так со мной! – вскрикнула Мей.

Спросонья недовольно заворочалась толпа позади. Но ей было все равно.

- Сиам, прошу не оставляй меня одну, ты единственная, что есть светлого в этом мраке, - горло стиснуло так, что слова еле проходили. – Ты же Одаренная, ты сможешь себя вылечить, прошу тебя…

Но она светло улыбнулась, и шевельнула пальцами, на котором отсутствовали ногти. Мей, поняв, что она хотела, поднесла её ладонь к своей щеке и прижала.

- Будь сильной, - прошептала и выпустила весь свой дар. Вспышка ярко осветила камеру, выжгло сетчатку под зажмуренными веками. Вскрикнула стража, завопили женщины.

Горячий порыв ветра ударил в лицо, каждый волосок на коже встопорщился, внутри что-то зазвенело, запели сначала негромко, потом оглушительно, так, что не осталось ничего, кроме пения и призрачных фигур, водящих хоровод вокруг Мей. Наконец, каменный свод кувыркнулся и наступила спасительная темнота.

- А она ничего такая, оказывается… - откуда-то издалека раздавался мужской голос. – Без проказы-то намного лучше. Я бы её…

- Кто же знал, что дохлая была Одаренная? Хозяин рвёт и мечет, такую выгоду упустил. Уж он бы воспользовался её даром, а эта дура вся потратилась, чтобы излечить Тигрицу.

«Дохлая». Мей бы закричала, если могла. Но странное оцепенение овладело ей. Она не могла даже пошевелить ресницами, не то, что задушить руками того, кто так небрежно, походя, отозвался о жертве Сиам.

«Зачем? Для чего?! Почему ты решила не жить?»

Слёзы покатились по щёке, попали в нос, и на краткий миг, Мей испугалась, что задохнётся. Впрочем, почему бы нет. Она устала. Так устала жить, бороться. Терять близких, вновь и вновь разочаровываться в людях. Она и так была не сильно высокого мнения, но сейчас…

- Ты только посмотри какая грудь! – и жадные пальцы оттянули сосок. – Боги, ну и одарили же её…

- Ты бы поосторожнее, говорят, она… - треск ткани прервал речь второго. – Ого, вот это да, какая красота!

Мей лежала полностью обнажённая. И первый раз в её жизни, ей было абсолютно всё равно: пусть она потеряет девственность под двумя солдафонами, какая разница? Что может быть хуже того, что она уже пережила? Стоит ли вообще жить?

Грубые руки с шершавой кожей развели ноги, огладили бёдра с внутренней стороны. Сухие губы прижались к её губам, вонь сивухи обожгла нёбо.

- Гладенькая, сладенькая….давай я спереди, а ты сзади, одновременно…

Если бы могла, она бы засмеялась.

Но, чужой пир был прерван безжалостно.

- Да вы совсем скурились, убогие? – прошипел третий полузадушено. – Вы хоть представляете, что со всеми нами сделает Крысолов? А Юанбе? А хозяин? Там колдун приехал по его просьбе, чтобы осмотреть Тигрицу, вдруг Одарённая ей оставила капельку дара. Живо оденьте её, демоновы выкормыши, иначе я сам вас скормлю подземникам на десерт!

Поистине, её жизнь – качели, на которых шаловливо веселились боги.