Тихий лес

Тихий лес

Тунгус. Так его звали все в отряде, и он не обижался. Нет, он не был тунгусом, а был из какого-то совсем уж малочисленного народа, которые добывали себе пропитание охотой на просторах Сибири, но прозвище закрепилось так прочно, что избавиться от него было уже просто невозможно. Все, буквально все в отряде его звали "Тунгус". Ну и ладно, главное, что все понимали, ком речь, кого имеют в виду. Тем более, в бою, когда не до вежливости и прочих политесов.

А так-то его звали Пафнутий. Да-да, Пафнутий. Такие вот имена, из эпохи освоения Сибири, когда русские первопроходцы отправлялись на восток осваивать огромные просторы, до сих пор в ходу у тамошних жителей.

Уж какой такой русский казак или священник дошёл до тех глухих мест, не известно, только имена у них были прямо как из Святцев. Да, Пафнутий был крещёным. Только при этом и своих старых, языческих богов не забывал. Собственно, а разве какой-нибудь русский забывает всяких там леших, кикимор болотных или домовых? Особенно домовых, особенно в деревнях. Не обращали внимания, как казалось бы крещёная в православии старушка на селе, да оставляла, покидая дом, какое-нибудь лакомство для домового. Так, на всякий случая. Бог-то он о душе печётся, а домовой - о доме.

В общем, когда началась война, Пафнутий мог с полным правом на неё не идти. А зачем? Война же не его. Когда бы там ещё Третий Рейх добрался до угодий его рода. А может и не добрался бы. Не особо Гитлер сотоварищи хотел за Урал идти, ему и здесь пока жизненного пространства хватало.

Собственно, до деревни Пафнутия новости о том, что Германия напала на СССР долетели с объяснимым запозданием. А избежать призыва он мог по одной простой причине - он происходил из столь малочисленного народа, для которого каждый его представитель был на вес золота. Да, Иосиф Виссарионович Сталин освободил все малочисленные народы от призыва. Казалось бы живи себе дальше, лови рыбу, добывай пушнину, ходи на медведя...

Но Пафнутий поговорив с родителями, с младшими братьями, чтобы те заботились о стариках, решил, что не может оставаться в стороне. И как бы его не отговаривали на призывном пункте, до которого он добрался спустя неделю вместе с почтальоном и геологами, он был твёрд в своём решении.

При себе он уже имел трёхлинейку, которой бил зверя на прокорм да на обмен, и бил надо сказать метко. Никогда с ней не расставался. Как она оказалась в его семье, он толком не знал. Вроде как дед принёс из очередной охоты, на которую ушёл ещё с капсульным ружьём, только дед не успел рассказать, как добыл винтовку - сгинул однажды в тайге, бывает.

Только Пафнутий с трёхсот шагов как залепил по петушку на крыше одной избы, так военком и сдался, даже прицел ему оптический где-то раздобыли. Ну а что делать, если человек хочет за свою родину, малую или большую воевать. Враг-то он для всех враг. Это кажется, что расправятся немцы с русскими, а остальных в покое оставят, а то и независимость дадут, а на самом-то деле всё иначе. Может, чуял Пафнутий это, а может ещё почему, только так он на фронте и оказался, и быстро снискал уважение сослуживцев, ибо бил немца из своей трёхлинейки, как говорится не в бровь, а в глаз.

В часть даже журналисты приезжали, чтобы взять интервью, да сфотографировать снайпера, наводившего ужас на немчуру. Только в итоге, дорога войны завела Пафнутия и товарищей его в Сталинград. А немцы ой как хотели взять этот город, для них это было прямо идеей фикс. Ну, или для их фюрера. Не важно.

Бои шли тяжёлые, и Пафнутий успел "нащёлкать" не один десяток рядовых да офицеров Вермахта, да только в итоге обложили их в одном из полуразрушенных домов, из которых тогда состоял некогда красивый город, и казалось, что выходы нет, кроме как взять связку гранат, да подорвать её, как только немцы тебя обступят.

- Всё! Кирдык нам! Обложили, гады! - кричал старшина, выпуская очередную очередь вглубь подъезда.

Оттуда тут же раздавался каскад ответных выстрелов. Пули выбивали штукатурку и кирпичную пыль, превращая стены в изъеденное оспой тело. Дым висел под самым потолком, наполняя пространство кислым запахом пороха, пота и крови.

Из соседней комнаты раздавались отдельные, как щелчки кнута выстрели трёхлинейки Пафнутия.

Сержант засел у разбитого угла, периодически высовываясь, чтобы выпустить очередь, по наступающим немцам, или бросить гранату. При этом он в горячке боя напевал слова одной известной песни, перемежая их стрельбой.

- Врагу!

Автоматная очередь

- Не сдаётся!

Опять очередь

- Наш го-о-рдый "Варяг"!

Снова автоматная очередь. Выглянул - оценить обстановку, выругался.

- Поща-ады!

Очередь.

- Никто не жела-а-ет!

Гранта полетела в оконный проём. Где-то внизу громко бумкнуло, послышались злобные крики на немецком: "Scheiße!"

- Ну а вы что, хотели? - крикнул в окно сержант. - Рюмку шнапса и свиную рульку?! Нет уж, гады! Мыкола, что там у тебя?!

Сержант обращался к рядовому Петренко, который вместе со старшиной оборонял входную. дверь, точнее то, что от неё осталось, а именно пустой обугленный и разбитый проём.

- Та у нас все шляхом, товаришу сержант! Помирати так з музикою! - откликнулся рядовой Петренко и бросил в подъезд, в котором уже отчётливо слышалась немецкая речь, ещё одну гранату.

- Granate! - истошно закричал какой-то фриц, до того, как громкий хлопок заглушил его вопль.

- Твари! Обложили! Совсем обложили! Что там с рацией?! - подал голос лейтенант Игнатьев, попутно отстреливаясь с балкона.

- Разбита, товарищ лейтенант! Радиста убили!

- Твою мать!

Сержант облокотился на стену, проверил боезапас, перезарядил свой ППШ.

- Ну, что будем прощаться, хлопцы!

Лейтенант Игнатьев достал несколько гранат и связал их вместе для большего эффекта. Ох и знатно рванёт!

- Вы как хотите, а я живым не сдамся, и с десяток фашистов с собой заберу.

В этот момент в квартиру ворвалась первая группа немцев и завязалась рукопашная. Удар ножом. Удар прикладом. Короткая очередь из ППШ и пара выстрелов из ТТ.