Тихий омут

Тихий омут

Дорога разматывалась бесконечным клубком. День за днём. Серый асфальт, измученные жарой лица за стеклами машин, иссушенные деревья в блекло-зелёной листве вдоль дороги. Солнце палило. Земля истрескалась, ветер гонял пыль. Я ехал вторую неделю и радовался, что в машине есть кондиционер. Я не знал, куда меня ведёт дорога. Ехал по наитию и надеялся, что когда-нибудь она все же закончится.
Когда глаза начинали слипаться от усталости, я доставал карту и искал место для ночлега. Унылые, однотипные придорожные гостиницы. Отсыревшие простыни, долбящий всю ночь прямо по мозгам текущий смеситель. Резиновая яичница на завтрак.
Я остановил машину. Прикурил, вышел на улицу. Мимо поднимая тучи пыли, проносились машины. Солнце ошпарило. Я обошёл машину и помочился на колесо. Затем спрятался в прохладный, насквозь прокуренный салон. Поднял карту с соседнего сидения.
–Не страна, а лабиринт просто, – обреченно простонал я. Столбик пепла упал с сигареты на карту, маленький уголек прожег дырочку. Я прижал её пальцем.
Я заблудился. Вот так. На четвёртом десятке жизни. Заблудился в этой самой жизни и на этой идиотской дороге. Навигатор замолчал ещё тысячу километров назад. Я легко с этим примирился – ехал в никуда. Карта стала лгать вчера. Она обещала море, а его не было. Не было и гостиниц. Я выбросил окурок в окно и поехал дальше. Трасса с оголтелыми, рвущимися на пляжи отпускниками мне осточертела. Я увидел неприметный съезд с неё, в заманчивую тень деревьев, перестроился и повернул.
По этой неприметной дороге я отмотал ещё сто километров, когда с неба упала южная ночь, как всегда нежданно, негаданно.
–Буду ночевать здесь. Все прекрасно, я никуда не спешу.
Вытащил из багажника спальник, вспененный коврик под него, и лег спать, стараясь не обращать внимание на урчание желудка. Есть было нечего, только чипсы. Чипсов не хотелось. Я лежал и смотрел на тёмное небо, неприлично звездное. Городского человека оно могло шокировать, и, чтобы не выбить его из душевного равновесия, первые полчаса я бы рекомендовал смотреть одним глазом и вполсилы. Но я в пути уже почти две недели, в полной мере закален и прекрасными картинами, и отвратительными. Поэтому смотрел в небо смело. Оно светилось тысячами далёких солнц. Они переплетались в созвездья, названий большинства из них я не знал. Я лежал, смотрел, думал. Как так получилось, что я прожил половину жизни, нажил денег, быть может, ума, любил стольких женщин, а сейчас один неизвестно где? И не держит меня ничего, и не манит. Вообще, манило, да как. Но я сам сжег все мосты, назад дороги нет. А теперь боюсь выделить имя той единственной, из сонма безымянных девиц прошлого. Если нет пути назад, то проще не думать и делать вид, что не вспоминаешь. Ехать куда-нибудь. Вперёд. Налево. Направо. Вот сколько возможностей. Езжай и не оборачивайся.
Я так увлекся этими оптимистичными мыслями, что не заметил, как скатился в пучину, из которой так рвался на волю. Сердце скрутило от старых и вроде давно похороненных воспоминаний. Возможностей. Вариантов. Единственная, мать его, женщина. Смешно? Я тоже смеюсь. Честно.
–Старый, расклеившийся идиот,– сказал я вслух.
Мой голос резко полоснул по ночной тишине. С недовольным клекотом вспорхнула с ветвей дерева над моей головой птица, в кустах прошуршала мелкая зверушка. Осознание того, что в этом лесу я не единственное теплокровное существо, меня успокоило. Я закрыл глаза и уснул.
Утро обрушилось на меня миллионом птичьих трелей, холодной сыростью росы и едким солнечным лучом, пробившимся сквозь крону дерева. Я поднялся, покряхтывая, как старый дед.
Спина болела. Мгновение позволил себе полюбоваться девственной чистотой лесного утра и осквернил его первой сигаретой. Попил минералки и поехал вперёд.
Через ещё два часа дорога разделилась надвое. За все это время мне встретилось лишь четыре машины. Последняя из них прямо на этом распутье. И поехала она по проторённому пути. Я, из чувства противоречия, выбрал старую дорогу. Она вся пестрела заплатками на асфальте, а вдоль обочины, прячась в тени деревьев, буйно цвели жёлтые цветы.
–Желтые тюльпаааны, вестники разлуки,– фальшиво промурлыкал я, и смело повернул.
Вскоре асфальт исчез совсем, как не бывало. Вперёд меня гнало лишь упрямство. Дорога сузилась, кочка на кочке. Днище процарапало об очередную. Машина подпрыгнула, внутри неё, что-то грохнуло, а затем застучало. Сжал зубы. Денег много, машина надоела. Выброшу тут, куплю новую. Главное доехать уже до конца дороги. Хоть какой-нибудь.
Лес поредел. Вскоре, совсем расступился в стороны. Дорога поползла в гору. Вместо, уже привычного глазу, серого песка с пылью под колёса стелилась красная глина.
Горы были старыми и пыльными, такими же измученными жизнью, как и я. Я проникся к ним сочувствием и почти не матерился, петляя по узкой дороге. Из уступов торчали редкие, кривые сосенки. Ни травинки кругом.
–Надеюсь, я ещё в России,– пробормотал я, и снова достал карту. Вертел её в разные стороны несколько минут, решил, что курить результативнее и отбросил бесполезную бумагу в сторону. Она свалилась где-то сзади, мягко прошелестев.
Солнце уже прошло половину неба, когда машина, из последних сил, чихая и кашляя всем своим железным нутром, вскарабкалась на вершину горы. Я остановил её, пусть отдохнет. И вышел. Постоял молча, несколько минут, упиваясь картиной. Впереди расстилалось море. Бесконечное, лазурное. До самого горизонта. Оно обещало свежесть и прохладу. Я вдохнул полной грудью. И как же я не заметил ранее такой знакомый, с детства волнующий, запах моря?
Дорога все также петляла, но уже вниз. Там, на скалах у самого моря притулился городок. Хотя, о чем я? Деревенька. Несколько разноцветных крыш, длинная полоса галечного пляжа, пристань, рыбацкие лодки. Не может не быть гостиницы в приморском поселении. И автосервиса. Моя старушка явно собиралась издохнуть.
Старушка протянула ещё двадцать километров. Остальные десять я шёл пешком, проклиная жару и своё упрямство, обливаясь потом. Ботинки покрыла дорожная пыль. Ногам было адски жарко. Я присел на корточки и потрогал пыль. Мягкая. Сразу вспомнил детство. В деревне, у бабушки. Шелковистость этой пыли меж пальцев босых ног. Разулся. Первые шаги шёл словно по углям, а потом вошёл во вкус. Так и дошёл до деревни. Босиком, на одном плече сумка, на втором связанные шнурками ботинки, руки в карманах.
В деревне царил сон. Беленые каменные стены, разноцветные черепичные крыши. Выложенная широкими каменными плитами дорога. Небольшие огороды. Несколько колодцев вдоль улицы. Стайка пёстрых куриц с квохтаньем возится у обочины. И никого. Плиты обожгли мои ступни, я сунул пыльные ноги в ботинки и растерянно остановился.
Наконец, из подворотни ближайшего дома выскочила мелкая рыжая собачка, гневно меня облаяв. За ней вышла дородная женщина в платке, прячущем волосы, прислонилась к калитке и недовольно на меня посмотрела.
–Вам кого? Дома на лето не сдаем, нечего сюда ездить.
–Я заблудился. И машина сломалась.
–Машина, это к Василию. Вон тот дом, с зелёной крышей.
И пошла обратно в дом. Я удивился такому приёму. Южные люди славились гостеприимством, да и делали на туристах неплохие деньги. И пошёл к Василию. Тот долго молчал, вытирая руки о промасленную тряпку. Усы топорщатся, на носу миллион веснушек. Наконец решил отправиться за моей машиной на тракторе, пригнать её и тут уже посмотреть, в чем дело.
–Слава богу. А мне то, что делать? Где можно переночевать? Я хорошо заплачу.
–Не любим мы чужих-то, – ответил Василий,– да и живём на отшибе, и на карте нас нет. Всего-то тридцать домов у нас. И не забредает никто. Не знаю, как быть.
–Ночевать я буду в сломанной машине?
–Вот что. Иди до Любы, если кто и пустит, так только она. Это самый близкий к берегу дом. Виноградник у неё, мимо не пройдешь. А ключи от машины мне дай, потом скажу, чего ждать.
К дому Любы я и, правда, шёл мимо бессчетных плетей винограда. По одной стороне дороги красный, по другой зелёный. Красный – кислый. Зелёный – сладкий. Не удержался, попробовал. Дом был красивый. Очень старый. Невысокий, но дышащий степенным величием, уверенностью. Мое измученное жарой тело предчувствовало прохладу за его стенами. Я постучал. Кружевная занавеска на окне поднялась, затем опустилась. Окно открылось, створками наружу. Показалась пожилая уже женщина. Тоже в платке.
–Тебе чего?
–Здравствуйте. У меня машина сломалась. Сказали, у вас можно переночевать.
Окно захлопнулось. Я думал, диалог окончен - местные немногословны. Но женщина вышла из дома, пошла и меня за собой поманила.
–Сын у меня тут жил. С женой. Отдельно хотелось. Теперь уехали в город, далеко. Пустует домик.
Виноградные плети закончились. Показался небольшой домик. Тоже каменный. В тени высокого дерева, их здесь немного было на каменистой почве. Вошли. Маленькая кухня. Крошечная ванна. И одна просторная комната. Чисто, уютно. Из окна – море. Начинающееся в пятидесяти метрах от дома и упирающееся в горизонт.
–Вот тут скважина. Вода в ванной горячая, только нагреватель включить не забудь. Газовые баллоны пустые, да я буду кормить. Устраивайся, через час приходи, покормлю. Тебя как звать то?
–Александр, Саша.
–Как сына моего,– вздохнула женщина, и ушла.
Я сбросил сумку на пол и пошёл на море. Тропинка вилась между острыми каменными валунами. Ближе к берегу они стали покатыми, упорные волны годами точили камень, сглаживая углы. Я разделся, ступил в воду. Тёплая, но освежающая. Соленая. Защипало царапинки на ногах, которые я заработал, путешествуя босиком. Преодолел мелководье, нырнул. И поплыл широкими гребками вдаль. Кончилась дорога. На сегодня точно. Отплыл от берега, оглянулся. Мой домик виделся небольшим белым пятном. Скалы кругом и чайки над ними мельтешат. Я уже решился плыть обратно, когда увидел замок. Иначе его не назвать. Он стоял почти на самом краю массивного уступа, чуть в стороне от деревни. Высокий особняк в три этажа, из местного серого камня. Башенка. Остатки каменной стены вокруг. Тело, отвыкшее за две недели в автомобиле от физической нагрузки, уже устало, но я все равно забрал чуть в сторону, хотелось рассмотреть замок ближе. Новенькие стеклопакеты в окнах и полощущиеся на верёвках простыни, говорили о том, что здесь живут люди. Но сам дом словно сошёл с гравюр средневековых баллад. Он меня заворожил. Я поплыл к себе, но решил, что непременно ознакомлюсь с домом поближе.
Я принял душ на улице. В старой деревянной будке, с баком наверху. Одел чистую футболку и брюки, и пошёл обедать. В доме тети Любы, как мне велено было её называть, было чисто и свежо. На столе малосольные огурцы, крупные розовые помидоры, порезанные дольками и политые маслом. Вареная картошка, исходящая паром, жареная рыба. Я вспомнил, что не ел со вчерашнего дня, уже сутки, и накинулся на еду. Все было божественно, невероятно вкусно. Хозяйка смотрела на меня с улыбкой умиления. Вышла из кухни, вернулась с пузатой бутылкой.
–Свое вино. Попробуй.– Наполнила мой стакан. Я пригубил, она замерла в ожидании.
–Вкусно,– честно сказал я.– Очень. Вы на продажу его?
–Продаем. Оставляю себе двадцать литров. То подарю, то гости. Остальное все в город уезжает. Тоже хвалят.
Я наелся и отодвинул от себя тарелки. Вспомнил про деньги, достал кошелёк и отсчитал несколько купюр. Больше, чем было нужно. Зато с гарантией, что меня не прогонят на ночь глядя. Она спокойно приняла их, пересчитала, и убрала в карман передника.
–Утром я встаю рано. Дою коз, кур кормлю, работаю на винограднике. Как проснёшься, так и приходи завтракать. Коли меня не застанешь – не беда. Поставлю все на стол, полотенцем накрою. А чайник на плите всегда.
В дверях уже, она всё-таки догнала меня и сунула в руки свёрток. Пахло из него вкусно.
–Знаем мы вас, молодых. Есть много вам надо и ночью не лень. Чайник, сахар, посуда, электроплитка в доме есть. Слежу там, убираюсь, сына жду. Вдруг приедет, лето же. Внуков хоть на руках подержать, и видела то их три раза.
Я стоял и не решался прервать её речь. Слушал про внуков, про то, что не следует так далеко от корней своих уезжать. Что она сама в Москву ни за что, там и без неё хорошо. И вспомнил про дом.
–А тот дом… даже замок. В стороне от деревни. Там кто-нибудь живёт?
–Так господа и живут.
–Как господа? – опешил я.– Чьи?
–Наши. С давних пор повелось. Так и живём, по сей день. Ещё при царе это их земля была, и при советах нас не трогали совсем. Испокон веков.
–Дремучесть какая,– поежился я, и пошёл к себе.
Любопытство загорелось пуще прежнего. Кто живёт здесь на краю света, на конце дороги? Что за добровольные затворцы? Я включил маленький холодильник на кухне, сложил в него снедь, врученную хозяйкой, и пошёл. К замку. Расположение я помнил и шёл не по дороге, а прыгая с камня на камень вдоль берега. Не хотелось отходить от моря - ещё не насытился им. Замок выплыл из-за очередной скалы. Я прошел мимо деревянного причала с парой привязанных к нему лодок и поднялся наверх.
Вблизи он был ещё красивее. Высокий, узкие бойницы окон. Лишь несколько из них на первом этаже расширены в угоду хозяевам. Каменная кладка дома, и стены вокруг него дышали вековым покоем. Умиротворением. Чувствовалось, что эти камни положены здесь несколько веков назад. Это волновало. Словно я прикоснулся к самой истории.
За домом тянулись ряды виноградников и огороды. Вдалеке я мог рассмотреть несколько работающих там людей. Я вышел на дорогу. Она, как и все здесь, была из камня. Вокруг стены был самый настоящий ров, через него мост. Опущенный. Я перешёл по нему, борясь с ощущением, что проваливаюсь в прошлое. У массивных железных ворот стояла лавка. Колодец в тени невысоких кустов. Я заглянул в него – темень. Спустил ведро и долго крутил журавль, пока услышал плеск удара об воду. Вода была такой студеной, что ломила зубы. И вкусной. Такой я не пробовал никогда, даже в бутылочках по сумасшедшей цене за штуку. Я долго и с удовольствием пил. Затем прижался лицом к кованым воротам, увитым плющом. Большой чистый двор. Ни травинки не пробилось меж каменных плит, уложенных на землю. Больше ничего не было видно, только кусок серой стены дома. Со стороны обзор был лучше, стену время не пощадило.
–Частная собственность.
Голубой глаз напротив моего появился так резко, что я отшатнулся. Открылась со скрипом калитка, вышел амбал в одних шортах. Росту в нем было не меньше двух метров. И больше сотни килограмм веса. Я пытался разглядеть светится ли интеллект в его глазах, а он решительно шагал ко мне.
–Посторонним лицам вход воспрещён.
–Эй!– я примирительно поднял руки.– Я просто шёл мимо!
–И отклонился от маршрута на двести кэмэ?
Он подошёл ко мне и воинственно выпятил грудь. Я развеселился. Проехал столько дорог, чтобы прибыть сюда, в деревню, названия которой я так и не удосужился узнать, и подраться с потным гигантом. Драться я не боялся, все развлечение. Больше всего меня напрягало то, что придётся касаться его мокрого тела. Я в душе недавно был. Я усмехнулся и сжал кулаки. Не отступать же из-за такой мелочи, в самом деле! А амбал отчего то потускнел взглядом и отступил назад.
–В общем, не ходите здесь. Нельзя,– невнятно пробормотал он. А я задумался. Неужели есть ещё порох в пороховницах? Взглядом прогнал детину на десяток лет моложе.
В приподнятом от собственной значимости настроении я пошёл обратно, то и дело, оборачиваясь назад, выхватывая новые детали. Открытое окно в башенке, занавеску полощет ветром. Старинный, резной флюгер на коньке крыши. Неправдоподобно яркие красные розы в клумбе у входных дверей. Двустворчатых, окованных металлом. Наконец, замок скрылся за той же скалой, из-за которой явил себя час назад. Уже вечерело, я спешил домой, не сломать бы потом ноги на этих камнях. Но море манило, я запрыгал по камням к желанной воде. И увидел мираж. Вначале, я так и подумал. Перегрелся на южном солнышке, напекло голову, вот и получай. Толи женщину, а толи виденье. Она сидела на камне у самой воды. Светлые, почти белые волосы до пояса. Янтарная, загорелая кожа. Длинные, какие длинные сильные ноги! Пенистая волна накатывала, мягко касалась её ступней и откатывалась назад. Я остановился, откровенно любуясь. А затем ускорил шаги. Вдруг подумал, если подойду со спины, то напугаю её и решил окликнуть.
–Девушка!
Она обернулась. Мне показалось, что у неё зелёные глаза. Но расстояние было ещё слишком велико. Затем вскочила на своём камне. О боги! Она была обнажена! Ветер всколыхнул волосы, на мгновение показав идеальный изгиб спины, а под ним…выпуклые, просящиеся в ладонь ягодицы. Не большие, не маленькие. Совершенство. Я нервно сглотнул и остановился. А она шагнула назад, а потом легко, ласточкой бросилась в воду. За секунды я смог рассмотреть её грудь, а затем она скрылась под водой. Вынырнула уже очень далеко. Я принялся было стягивать футболку, но понял, что в скорости плавания с ней не сравнюсь, а позориться так сразу не хотелось. Завтра. Я вернусь завтра.
Перед сном я успел ещё поплавать в море. Заброшенность этих мест завораживала. Словно цивилизация, с её городами и пробками, была где-то на другом конце вселенной. А здесь лишь море, скалы, камни, чайки. Вечером я налил себе чая, нарезал бутерброды из переданной бабкой снеди и устроил себе пикник на вершине валуна. Я пил чай, ел булку с куском домашней колбасы, отщипывал ягоды от грозди винограда и смотрел, как солнце тонет в море. И только сейчас вспомнил, что не курил уже несколько часов. Но сигареты были далеко, где-то на дне сумки. Идти за ними было лень. Я поднялся с камня и отправился спать вместе с последними лучами солнца. Без привычной дозы никотина.
Утром я проснулся отдохнувшим. Такого со мной давно не случалось. Принял душ, снова в деревенской кабинке. Залезать в тесную ванну совершенно не хотелось. Достал телефон, впервые, последние дни. Связи не было. Я бросил его обратно, даже заряжать не стал.
У тети Любы меня ждали румяные, ещё не успевшие остыть оладьи, и куски козьего сыра. Я с улыбкой подумал, что наберу несколько килограмм. Хозяйка была в саду. Деловито подвязывала виноград. Легко поднимала даже на вид тяжелые грозди.
–Давайте, помогу,– подошел я.– Все равно время восемь утра, я не знаю чем занять себя.
–Ну, давай,– она с видимым удовольствием разогнула спину.– Как приходит время сбора, собирается вся деревня. А ухаживаю сама, тяжело.
Остаток утра я подвязывал плети винограда. Руки пропитались терпким соком, спина вспотела. Вокруг меня с противным жужжанием вились мухи, и когда мои руки были заняты очередной плетью, я не мог отмахиваться от них. Тогда лишь яростно гримасничал, пытаясь согнать надоедливых насекомых с лица. Тётя Люба смеялась.
–Ладно, иди к Васе. Узнай, что там с машиной. Сейчас самое пекло, все по домам попрячутся. А я приготовлю обед.
Я пошёл к Васе. С большим, чем вчера удовольствием оглядывался по сторонам. Зашёл в единственный магазинчик, он же по совместительству аптека. На полках почти пусто, видимо большей частью необходимого местные жители обеспечивали себя сами. Продавщицы нет, она поливает помидоры, гласила записка. Кричите громче.
Я кричать не стал. Пошёл к знакомому дому. Во дворе, лоснясь боками – помыли явно, стояла моя машина. Капот поднят, за рулём сидит конопатый мальчик лет шести. Увлеченно крутит баранку, тычет на все кнопки. Но, увидев меня, стрелой взлетел с места и скрылся в доме. Я улыбнулся. Чужой энтузиазм всегда заразителен, мне тоже захотелось за руль. Я сел, провёл по нему рукой. Нет, сегодня я не уеду. Меня ждёт прекрасная незнакомка. Пришёл Василий. Поздоровался.
–Свечи нужны. У меня таких нет. Если дадите денег, привезет сосед, он едет завтра в город. А сам я никак, раскололась свеча.
–Ничего страшного, я подожду. У вас тут так хорошо. Спокойно.
–Это да, – согласился он, принимая деньги.– Спокойно.
Я пообедал, переждал самую жаркую часть дня в тени с книгой. Два капитана. Нашёл в доме. С нетерпением глядел на море, хотел уже искать свою незнакомку. Наконец, чужие приключения мне наскучили, я отложил книгу и пошёл к берегу. На вчерашнем месте дамы не было. Пошёл дальше, вдоль воды, по отглаженными волнами камням. Дошёл до самого замка. Дальше берег становился совсем крутым. Я нашёл тропку, в пыли на ней отпечатки козьих копыт, коз здесь было много. И пошёл по ней. Рядом стена камня. Небольшой уступ. Снизу замшелый, влажный камень облепленный моллюсками и вода. Тропинка привела меня к ущелью и дальше петляла вверх. Я туда не собирался. По дну расщелины тек небольшой ручей, вода такая прозрачная, что видно каждый камушек. Вкусная, чуть солоноватая от близости моря. Во множестве росли колючие кусты, с мелкой красной ягодой. Кучки козьего помета под ними. Я повернулся и направился обратно к морю. Здесь был очень красивый берег. Ручей впадал в море, широко разливаясь. Дно его устилали миллионы разноцветных камней. Вода едва их покрывала, они влажно мерцали, отражая солнце. Я разделся и прошёл по ним босиком. Гладкие, скользкие. Вода в море была гораздо теплее, чем в ручье, я отошёл от мелководья и поплыл. И тогда увидел её. Она выплывала из-за выдающегося вперёд мыса, правя маленькой лодкой. Сегодня она была одета. В просторное простое платье, даже сарафан, на тонких бретелях. Я направился к лодке и окликнул её. Она лишь скользнула по мне равнодушным взглядом и все. Я разозлился. Второй час по камням скачу, пытаясь её отыскать, и никакого внимания к моей персоне.
–Девушка!
Никакого эффекта. Даже бровью не повела. Была - ни была. Я ушёл под воду, выдержал под ней несколько минут. Затем наверх и заорал во всю мочь, жадно вдыхая воздух.
–Помогите! Тону!– и для пущего драматизма, вновь ушёл под воду, нелепо барахтаясь.
От усердия нахлебался соленой воды, в горле першило. Вынырнув в очередной раз, увидел, что лодка повернулась в мою сторону. Значит, дело того стоило. Наконец, в прозрачной воде у моего лица материализовалось весло, едва не оставив меня без носа. Я схватился за него и устремился навстречу солнцу и воздуху. Отдышался, откашлялся, стараясь не смотреть раньше времени на незнакомку. Я же чуть не утонул, не полагается так сразу пялиться на ноги. Даже если они чудо как хороши. Перевёл дыхание. Я в воде, держась за весло, которое крепко сидит в уключинах лодки. Она в ней и смотрит на меня сверху вниз. Какие у неё глаза. Огромные. Прозрачно зелёные. С тёмными крапинками вдоль внешнего ободка радужки. Чуть раскосые. Оттененные светлыми, выгоревшими на солнце ресницами. В них – целое море. Целая вселенная. Я никогда не видел таких глаз.
–Спасибо, вы меня спасли. Я ваш вечный должник.– Незнакомка смотрела на меня и молчала. Лёгкое любопытство во взгляде и ничего больше. Я почувствовал себя задетым. Я был избалован женским вниманием и к холоду во взглядах не привык:
– Меня зовут Саша, а вас?
–Саша. Александр. Королевское имя,– сказала она и вновь замолчала. Голос её был приятным. Не громким, чуть хрипловатым.
–Как вас зовут?– настойчиво повторил я. Она вновь посмотрела на меня. Словно видела впервые, в глазах – недоумение. Помедлила минуту.
–Марина,– сказала она, и словно сама удивилась звучанию своего имени.
–Морская,– растянул я губы в улыбке. Я не знал, как привлечь ее внимание.–Вы здесь отдыхаете?
Она отвернулась от меня и взялась за весла. Одно было парализовано, висящим на нем мной. Марина посмотрела на меня, на весло. Я чертыхнулся и влез в лодку, едва её не опрокинув.
–Я не доплыву до берега. Судорога,– сказал я, разглядев в её глазах молчаливый вопрос. Даже не понял, услышала ли она меня. В ответ тишина. Но лодка направилась к берегу.
Я сидел в лодке, напротив. Старался не пялиться на её загорелые колени, пики груди под тонкой тканью платья и не осмеливался предложить свою помощь. Потому что не был уверен, что услышу ответ. Берег приближался с удручающей скоростью, а я не узнал ничего, кроме её имени.
–Быть может, мы с вами ещё увидимся?– в отчаянии спросил я, когда лодка ткнулась в камень.
–Может,– согласилась она, и уставилась на меня своими глазищами. Видимо, ждёт, когда я покину её плавсредство.
–А где вы будете завтра вечером?
–Там.
Она ткнула пальцем в тот самый каменный мыс, из-за которого недавно выплыла.
–Здорово, я буду вас ждать!– по-мальчишески обрадовался я. Словно в седьмом классе, когда Ленка Фомина позволила мне донести до дома её рюкзак.
Я выпрыгнул из лодки, так как засиживаться дольше было уже верхом неприличия. А Марина оттолкнулась веслом от камня и поплыла прочь, даже не обернувшись ни разу.
Ночью, впервые за последние несколько лет, я почти не вспоминал о той, которую старательно и безуспешно гнал из своих мыслей. Не ударялся в нелепые сожаления, фантазии, как могло бы быть, не одергивал себя ежеминутно, порываясь вскочить, поехать обратно, туда, где меня уже давно не ждут. Эти мысли незаметно вытеснила Марина. Осознал этот удивительный факт, уже проваливаясь в сон. Снилась мне она. Глубокие раскосые глаза. Вырез платья, в который так хотелось заглянуть, но я не осмелился на это даже во сне. Проснулся я возбужденным и разочарованным. Совсем испортился, даже во сне девицу склеить не могу.
Солнце уже поднялось. На улице лениво квохтали куры. Я умылся из древнего рукомойника и отправился завтракать. Затем вязать виноград. Потом залез на крышу и поправил сбитую последним штормом черепицу. Потом к Василию. Он терзал нутро моего железного друга, а я рассказывал его сыну, рыжему Степке, в каких городах эта машина побывала. Степка косился на меня недоверчиво, но не перебивал.
День все никак не хотел кончаться. Я перестирал свои вещи в тазике, развесил сушиться на веревке у дома. Обулся в резиновые тапочки, найденные хозяйкой. Медленно превращался в аборигена. Наконец, день перевалил за зенит. Я взял с собой воду, фонарик, сигареты. Выйти решил пораньше, так как не знал, сколько дорога займёт. На носу у меня были очки, на голове панама, шагалось мне беззаботно. К простору здешних мест, постоянному одиночеству я уже привык, оно мне импонировало. У причала замка, помимо пары лёгких лодок сегодня стоял красавец катер. Я полюбовался и непременно решил такой заиметь. И отправиться на нем в кругосветное плаванье. Дороги мне уже надоели. Я шёл уже привычным путём. Вдоль берега, потом по козьей тропе до ущелья с ручьем. Дальше было сложнее. Мыс выдавался вперёд на пару километров. Стены его были слишком отвесными, не пройти. Придётся топать прямо по его хребту, поросшему даже на вид колючими кустами. Крюк получался порядочный.
–Вот что делают гормоны с мужчинами средних лет,– бормотал я и продирался сквозь заросли. 
Не раз, и не два хотел повернуть назад и домой, книжку читать. Но вспоминал коленки и шёл вперёд. Наконец склон ощутимо пошёл вниз. Я сделал ещё несколько шагов и выбрался, наконец, из плена кустов. Вздохнул простор полной грудью и пошёл вперёд. Мыс раскалывался надвое. Понял я это лишь сейчас. Я спустился по правой стороне раскола, напротив была левая, а посередине – маленькая лагуна. Каменные стены надёжно укрывали её от ветров и частично, от солнца. Дно её устилал песок, редкость для здешних мест. На берег вытащена знакомая лодка – значит Марина уже здесь. Я пригляделся и увидел её светлую голову далеко от берега, над водой. Скинул одежду на песок и тоже бросился в волны. Смыл пот и усталость сегодняшнего дня, устремился навстречу к девушке, занявшей все мои мысли.
–Привет!– крикнул я, подплывая к ней ближе.– Я насилу тебя нашёл!
Она улыбнулась и ушла под воду. Вынырнула далеко – дыхалка у неё что надо. Я снова погреб к ней.
–Ты не устала? Может на берег?
Она покачала головой. Я, наконец, подплыл ближе. И пожалел об этом. Прозрачная вода не скрывала наготы девушки. Я видел грудь с тёмно розовыми сосками, хотел разглядеть, такие ли же светлые волосы там, внизу, но она нырнула, несколько движений ног под водой и снова далеко от меня. Я побарахтался в воде ещё минут пятнадцать, затем основательно устал и вернулся на землю. Рухнул на песок. Руки и ноги ощутимо гудели. И как она может плавать так? Часами? Затем достал из рюкзака свою воду, жадно выпил почти полбутылки и закурил. Марина все ещё была в воде. Я лежал на песке и впитывал солнечные лучи. Прогревался насквозь.
 Она вышла из воды и опустилась на песок недалеко от меня. Нагая, мокрые волосы облепили тело. Собрала их, заплела в косу, и перекинув ее через плечо легла на песок. Закрыла глаза. А я не мог отвести от неё взгляда. Чувствовал не только естественное в такой ситуации возбуждение. Восхищение её красотой и детской непосредственностью. Я протянул руку и коснулся её кожи. Провёл по ней пальцем. Марина распахнула глаза и повернулась ко мне. Я тонул в них, они завораживали. Она переплела свои пальцы с моими и прижала к своему плечу. Это было явным приглашением. Я не стал сомневаться и доли секунды, подмял её под себя, такую мягкую, покорную. Такую сильную. Прижался губами и примерился, наконец, ладонями к ягодицам. Не ошибся – идеальные. Кстати, волосы там были каштановыми, с лёгкой рыжиной.
А потом лежал на песке, дышал тяжело и упивался ощущением полного удовлетворения. Вот это страсть. Вымотала, выжала досуха, свела с ума. Это стоило пешей прогулки, миллиона пеших километров.
Марина все молчала. Это удивляло, но, пожалуй, я привык. Молчать рядом с ней было комфортно, я перестал вставлять свои реплики только для того, чтобы создать видимость разговора. Мы пили воду, я курил, хотя не хотелось. По привычке. Когда кромка солнца коснулась моря, Марина надела платье и пошла к лодке.
–Ты меня подвезешь? Идти через эти кусты чертовски трудно.
Она помолчала мгновение, затем кинула. Я сел в лодку, опять не решаясь предложить помощь, и мы отплыли от берега. В уже почти полной темноте мы пришвартовались у причала замка, Марина привязала лодку и выпрыгнула на берег. Передо мной мелькнули её голые босые ноги, кровь забурлила, я хотел притянуть её к себе, но не стал. Момент упущен. Я встал, и пошёл было за ней, но она отправилась к замку, который светил огнями со своего уступа.
–Ты живёшь там? – спросил я.
Она не ответила. Я постоял немного, глядя ей вслед. Белый сарафан удалялся во тьме, а затем и вовсе скрылся за железными воротами замка. Там. Я достал фонарик, так как совсем стемнело, и пошёл домой.
На столе нехитрый, но сытный ужин, спасибо тете Любе. В теле – ломота. Приятная. Я поел, свалился в постель и проспал без сновидений, мыслей, воспоминаний до самого утра.
Следующий день потянулся также. Пожалуй, я даже привык к такому расписанию. Засыпать с курами, вставать с петухами. Много ходить пешком, плавать в море. Есть виноград, срывая его с куста. Была в этом своя не передаваемая прелесть. О городах я и не думал, словно их не существовало. Время текло мерно, своим чередом. А вечером я надеялся увидеть Марину.
–Готово, хозяин,– кивнул Василий на машину. – Можно ехать хоть сейчас. А то наши на вас уже косятся.
–Местные?– удивился я.– Я кроме тебя и тети Любы и не видел никого. Днём от жары прячутся, а вечером я в деревню не хожу.
–Зато мы,– улыбнулся он,– видим все.
–А можно, сделать вид, что ремонт затянулся ещё на пару дней? Я заплачу.
–Хммм...,– Василий задумался, почесал рыжую голову,– наверное, можно.
И улыбнулся. Я улыбнулся в ответ и полез за кошельком. Можно ещё два дня безнаказанно наслаждаться солнцем, морем и Мариной.
– А можно лодку взять, напрокат?
Вечером я вооружился удочкой и оттолкнул от берега надувную моторку. Дорога, которая по суше занимала три часа, по воде отняла лишь несколько минут. Марины не было, лодки её тоже. Я встал 'на якорь' в сотне метров от берега и деловито забросил леску в море. Солнце клонилось к закату, лениво шептали волны. В моём ведерке сонно шевелили хвостами две неведомые мне рыбины. Надеюсь, съедобные. Я серьёзно намеревался съесть свою добычу. Лодка Марины не показывалась, я все чаще и чаще смотрел на часы в нетерпении. Наконец, не выдержав, я смотал удочку и завёл мотор. Доплыл до пристани замка, пытливо вгляделся в его возвышающуюся в сумерках каменную твердыню. С долей сожаления выпустил свою добычу обратно в море. И решившись, привязал свою скромницу лодку рядом с красавцем катером. Смотрелась она, как бедная родственница на празднике жизни.
И зашагал к замку. К воротам подходить не стал. Обошел вдоль стены, выбрал место, где она наиболее подверглась разрушению и перелез. И тихо, озираясь словно вор, пошёл к замку. Окна на первом этаже тускло светились, не позволяя заглянуть за плотные шторы. Я крадучись прошёл вдоль стены. Стояла плотная тишина. Такая, что хоть ножом режь. Лишь мои лёгкие шаги и старые стены вокруг. Надеюсь, рядом нет кладбища, не к месту подумал я, хотя никогда не боялся мертвецов. Я дошёл до угла и задрал голову. Окно башни светилось, оно было открыто. Я чувствовал – там Марина. В голову бросились воспоминания. Вот она подо мной, доверчиво открыта моим рукам. К загорелой коже прилип песок, я скольжу по ней губами, слизывая морскую соль, песок скрипит на зубах, но об этом думаешь меньше всего. Только податливость её тела, руки, царапающие мою спину, распахнутые глаза. В них – море. И наслаждение, от которого бурлит кровь, мурашки по коже бегут, и стоны из груди рвутся, несмотря на то, что я уже довольно давно относился к сексу лишь как к способу снять напряжение. Стоял, вспоминал. И понял – полезу. Даже если прогонит. Всегда есть шанс, отчего им не воспользоваться. И когда ещё творить безумства, как не южными короткими ночами. Провёл руками по стене, гладкая. Старые камни подогнаны друг к другу на совесть, на века. Зато так же крепко держится и водосток. По нему я и полез. Наплевав на осторожность, думая только об этих чертовых коленках. Расслабился, за что и поплатился. В прежней жизни я никогда не позволял себе такого.
От земли я поднялся метра на два, вожделенное окно было все ближе, когда меня схватили за ногу. И резко, без каких-либо прелюдий и телячьих нежностей, дернули вниз. Такого я не ожидал, но на автомате успел сгруппироваться. Упал на камень, который, несмотря на мои ухищрения, встретил меня неприветливо, быстро откатился в сторону и вскочил на ноги. Принял боевую стойку.
Их было двое. Обманчивый лунный свет позволил мне опознать одного, того самого потного, с голубым глазом. Его массивное тело тяжело спутать с кем-либо, даже в темноте. Второй был так же высок, но строен и подтянут. Но он вызывал у меня большие опасения. Наметанным глазом я определил – жди от него неприятностей. Слишком уверенно стоит. Грамотно. Знает, как бить и как защищаться.
– Тебя предупреждали, что сюда ходить не стоит? – вперёд выступил амбал.
Я молча отступил к стене, она прикроет сзади. Рука амбала дернулась вперёд, я легко отбил удар. Надеялся, что они нападут вдвоём. В такой суматохе стали бы мешать друг другу, что мне на руку. Но тот, второй стоял в стороне и смотрел. Я, не сбивая дыхания, отклонялся от ударов, и, улучив момент, сделал подсечку,  уронив амбала на землю. Мы не на ринге, кто сказал, что я должен играть честно. Также считал и амбал, потянувший меня за собой за штанину той самой ноги, которая уже подвела меня на стене.
Через несколько минут я лежал, скрючившись, пытаясь прикрыть голову, а на меня обрушился град ударов ногами. Боль меня не пугала. Я просчитывал шаги. Считать и думать я умел. И, в отличие от драк, не потерял в этом деле сноровки. А они расслабились, поверили в свои силы, мою беззащитность. Один лёгкий бросок вперёд телом, и я сидел на противнике верхом. Он растерялся. Я нанес несколько ударов, сжал его горло руками, почувствовал, как под ними бьётся его жизнь. Отнять её ничего не стоило. А потом я бы просто испарился, в этом деле я тоже знал толк. Его глаза были открыты, смотрели на меня в упор. Он боялся, и стыдился этого. Амбал замер в стороне, он тоже боялся за своего товарища. Вдруг, меня что-то словно толкнуло. Я поднял голову и увидел в проёме открытого окна её. Лишь освещенный силуэт. Волосы распущены. Она наклонилась вперёд ко мне.
– Не убивай его!– крикнула она мне. Её голос прорезал ночную тишину, в которой было слышно лишь наше прерывистое дыхание.
Я послушно разжал пальцы, выпустил его жизнь из своих рук. И упал на него сверху, так как пока я разглядывал Марину, амбал подошёл сзади, и огрел меня чем-то по голове. Меня ещё били. Не скажу, что долго, но добросовестно. Затем выволокли за ворота, и бросили на дороге.
– Не подходи к этому дому,– сказал, наклонившись, тот, кого я считал главным в их тандеме.– А главное, не подходи к ней. Никогда. Иначе тебе не жить. Даже если мне трусливо придётся нанять для этого умелых людей.
– Кто ты ей?– прохрипел я, думая о том, как же неосторожно подставляет он своё горло. Снова. Такой неосмотрительный. И о том, что если он любит по ночам её тело, то просто вскину руки, и одним движением поверну его голову к себе затылком, легко хрустнув позвонками.
– Я её брат,– сказал он, сохранив себе жизнь.
До дома я добирался вечность. Маленькую такую, локальную. Наполненную болью в побитых ребрах и солёным вкусом крови во рту. Вездесущие камни не хотели уступать мне дороги, ни раз и ни два я, спотыкаясь, падал. Когда добрался до дома, удивился, что ещё ночь. Ни намека на рассвет. Значит, не так долго все и тянулось. Я рухнул на постель не раздеваясь, на мгновение задохнувшись от накатившей боли, и уснул
Утро не радовало. Я с трудом дошёл до душа, смыть пот и запекшуюся кровь. Рассмотрел своё лицо в мутном, потрескавшемся зеркале. Мда. Не красавец, но скажем прямо, бывало и хуже. К полудню пришла потерявшая меня тётя Люба. Долго причитала, всплескивая руками.
– Да кто же это? Отродясь у нас такого не водилось. Неужели Ванька Степанов? Али Мишка? Да обоих с пеленок знаю, ни за что не поверю! Всех ведь наперечет знаю. И чужих, кроме тебя-то, никого нет.
От её причитаний моя голова разболелась ещё сильнее. Но зато она принесла мне таблеток, которые я выпил с благодарностью. Пришлось также попить и куриного бульона. Затем она ушла, а я провалился в сон. Спал я, просыпаясь лишь попить, и избавиться от излишков жидкости за ближайшим к дому валуном, до следующего вечера, больше суток. Потом заставил себя дойти до душа. Поесть бы ещё, но сил не было. Хотя на столе стояла холодная курица, накрытая полотенцем и остро пахнущая чесноком, сыр в блюдце, и большая гроздь винограда. Позже, быть может ночью.
На закате, когда солнце медленно тонуло в море, окрашивая мою комнату всеми оттенками красного, двери открылись, и вошла она. Марина. Села на постели рядом, молчала, гладила по голове, перебирала мои волосы. Я повернулся на бок, и уткнулся лицом в её бедро. Гладкое, насквозь морем просоленное. Едва прикрытое коротким платьем. Я скользнул вверх по ноге ладонью – под ним ничего не было. Подумал, не так я и избит. Вполсилы. Бывало и хуже. А рядом самая красивая и загадочная женщина. Да, самая. Подсознание не хотело со мной спорить. Грех не воспользоваться моментом. Я привлек её к себе. Она легла рядом, на бок, стараясь не бередить мои раны. Её глаза вновь оказались напротив моих, и я вновь утонул в них, растворяясь в прячущейся в них бесконечности. Моя рука беспардонно задрала её платье вверх, прошлась по ягодицам, гладкой спине, легла, слегка сжав, на грудь. Марина едва слышно выдохнула, а потом мои раны не волновали не меня, не её.
Она пробыла со мной до самого рассвета. Иногда забывалась сном, иногда жарко отвечала на мои ласки, иногда просто лежала рядом, рассеянно выводя узоры пальцем по моей коже. А я так давно не спал рядом с женщиной. Она буквально меня исцелила. Марина ушла на рассвете, так и не сказав за ночь ни слова. Просто встала, позволив мне мгновение любоваться золотым, в первых лучах восходящего солнца телом, натянула через голову платье, и ушла, тихо прикрыв дверь. А я встал, жадно поел такой вкусной курицы, заедая её виноградом и сыром, запивая ягодным морсом. Затем вышел на улицу. Солнце поднималось, но ещё не грело. От моря тянуло сыростью и прохладой. Я скурил две сигареты, зябко ежась и смотря в горизонт. А затем пошёл спать. Сон – лучшее лекарство.
Она приходила две ночи. Упоительные, неповторимые ночи. Которые до обидного быстро кончались. А на третье утро пришёл её брат. Бесцеремонно вошёл в комнату, выдвинул на середину стул, сел. Я разглядел несколько ссадин на его лице. Один глаз едва угадывался в залившей его синеве. На шее следы моих рук. Милосердных, заметьте рук. И усмехнулся. Он передернул плечами.
–Она приходит?– спросил после лёгкой заминки.
–Приходит,– согласился я.
–Ты не уедешь?
–Нет.
И замолчал. Сидел, нервно тарабанил пальцами по колену, обтянутому джинсами, и молчал. Я молчал тоже. Мне было интересно, что же он ещё скажет. И почему так миролюбив?
– Я против таких мягких мер. Но тётя решила по-другому. Я не буду с ней спорить. Она женщина, ей виднее. Но если ты обидишь Марину, я тебя из-под земли достану. Где бы ты ни прятался. Пусть положу на это всю жизнь и все свои деньги.
– Быть может, она решит сама?
–Ты ещё ничего не понял?– он посмотрел на меня с плохо скрываемой жалостью. Встал, и ушёл. Молча, как и его сестра. Что за манеры в этом семействе.
Этим вечером она не пришла. Я ждал её полночи, а затем уснул. Утром чувствовал себя уже вполне прилично. Зеркало отразило моё покрытое подживающими ссадинами лицо, отросшую щетину. Бриться было тяжело, мешали боевые раны. Но и пугать людей на улицах не хотелось. Если я, конечно, найду их, этих людей.
Моя моторка так и была привязана к господскому причалу. Я завёл её, и поплыл к мысу. Марины не было. Меня мучила неясная мне маета. Хотелось к ней, в её объятия, лицом в волосы зарыться…. Господи, я думал, давно пережил все это, ещё тогда, в школе с Фоминой. Однако мысли мои кричали иначе. Я бороздил прибрежную зону в надежде увидеть её лодку, но нет. Когда становилось совсем жарко, окунался в воду. Наконец, не выдержал. Привязал лодку, и пошёл вверх по каменистой тропе. К замку. Ворота были приоткрыты, меня никто не остановил. Первый раз, я мог оглядеться здесь как следует, при свете дня. И восхитился красотой этой старинной постройки. Серой лаконичностью камня, строгой выдержанностью линий. Даже мхом, который лепился к камню в тенистых углах. Все также радовали взор пурпурные розы. Земля под ними была влажной, несмотря на жаркий полдень. Их холили и лелеяли. Я подошёл к дверям и потянул их на себя. На меня пахнуло лёгким запахом трав и жидкости для полировки мебели. Комната была большой. Сводчатый потолок терялся где-то в вышине. Серый камень стен контрастировал с медового цвета паркетом на полу. На нем там и сям лежали круглые, самодельные коврики всех цветов радуги. Сквозь большие открытые окна струился свет. Я с удовольствием оглядывался. Большие мягкие диваны. Камин. Здоровая плазма на стене, неожиданно. Искусно спрятанные батареи отопления. Было понятно, что люди, жившие здесь, любили свой дом. Несколько запертых дверей. Широкая лестница наверх, под ней зеркальные двери гардероба. На кухню вела большая, открытая арка. Слышался дробный стук ножа, остро пахло свежей зеленью. Я помедлил мгновение, и пошёл туда. Большая кухня, камин. Современная техника. Медные кастрюли и чаны на стенах. Пучки трав, связанные в косички. У огромного квадратного стола, сделанного на первый взгляд из цельного куска дерева, стояла женщина в белом. Невысокая, худощавая. Седые волосы забраны в аккуратный пучок. Она методично стучала ножом, рядом с ней стояла миска, полная свежих помидоров. Она замерла. Услышала мои шаги. Затем отложила нож, и обернулась.
–Здравствуйте, –  нахмурила она брови. Затем в глазах мелькнуло понимание, морщинки разгладились. –  Вы Александр?
–Да. Извините, я без стука. Ваш дом настолько меня заворожил, что я растерял чувство приличия.
–Я Нина. – Она вытерла руки о полотенце, и протянула мне одну в знак приветствия. Я пожал. Рука была лёгкой, и такой хрупкой, что было боязно держать её в своих огромных ладонях. – Вы же к Марине?
Я кивнул. Нина отодвинула миску с овощами, прошла в гостиную, поманив меня за собой. Села на кресло, жестом указала мне на соседнее. Я послушно сел.
–Она приболела. Ничего особенного, переволновалась. Я не выпустила её из дома. 
–Марина нуждается в вашем одобрении?
–Молодой человек. – Голос Нины был сух и строг. – Я ращу эту девочку с пеленок. Её мама погибла при родах. Все хлопоты легли на меня, я её тётя по отцу. И поверьте, это было непросто. Непросто мне и сейчас. Вы отдаете себе отчёт в своих действиях?
–Вы меня удивляете. Я не хотел бы вас обидеть, но какое вы имеете право вмешиваться? Диктовать ей свои условия? Мы как-нибудь утрясем все сами. Я не собираюсь похищать её, или просить у вас её руки.
–В том то и дело. – Она поджала губы, судорожно стиснула пальцы. Затем взяла себя в руки, расправила складки юбки и чинно сложила руки на коленях. Пальцы слегка подрагивали. – Вы уедете, а она останется. Я женщина, я её понимаю. Тем более, вы первый мужчина, которого она удостоила своим вниманием. Я запретила Ивану и Дмитрию препятствовать вам. Пусть она решит сама. Но вы…не обижайте её, пожалуйста. Она же по сути ребёнок. Мой ребёнок.
–Я вас не понимаю. –  Этот нелепый разговор вывел меня из себя. Я встал, намереваясь уйти, пошёл к дверям. Если Марина больна, я вернусь завтра. 
Нина догнала меня у дверей. Коснулась моего плеча в немой просьбе остановиться, выслушать. Я обернулся. В её глазах было столько мольбы, неуверенности, что я остановился, давая ей слово, обещая его выслушать.
–Марина больна. Душевно больна. Неужели вы не поняли? Мы добровольные изгнанники в этом краю наших предков. Нам импонирует одиночество. В шестнадцать лет Марина подверглась насилию…сексуальному. И с тех пор мы здесь не рады чужим. Наши люди зависят от нас. А мы от них. Они любят Марину такой, какая она есть. Берегут её. И вы тоже…не обижайте её, пожалуйста.
Я стряхнул её руку со своего плеча, и вышел. Завёл лодку, домчался до своего дома. Вытащил её на берег, причал здесь давно обрушился. Широкими шагами добрался до дома, распахнул холодильник, достал бутылку вина. Налил полный стакан, и с пачкой сигарет устроился в тени террасы. Вино было терпким, но вкусным. Холодным, но грело изнутри. Я прикурил, затянулся полной грудью, и позволил себе думать.
 Марина душевнобольная. Как я сразу этого не заметил? Её постоянное молчание, раскрепощенность, отсутствие каких либо сексуальных запретов, доверчивость на грани разумного. И, быть может, в её глазах был не целый мир, а просто…пустота? 
 Я допил вино, выкурил половину пачки сигарет. Моему здоровому и крепкому организму алкоголя для опьянения было мало, а хотелось забыться. Но идти к тете Любе, выпрашивать ещё бутылку? Нет. Я вернулся в дом, только заметил оставленную на столе еду. Поел, не чувствуя вкуса, и лег спать. Уеду. Утром уеду. Решено.
А ночью, вместе с темнотой в моё жилище прокралась Марина. В лунном свете её волосы казались серебряными. Зашла в комнату, не допуская ни капли сомнения в своих действиях, сбросила платье, и скользнула в постель. Коснулась меня своим упругим, прохладным от ночного воздуха телом, окутала облаком волос и запахом моря. И я забылся. Позволил  себе утонуть в её теле, в её объятьях.
–Марина. – Я обратился к ней, когда страсти отбушевали, а мы лежали, подставляя, нагие тела влажному морскому ветру. – Скажи мне что-нибудь. Пожалуйста.
Она повернулась ко мне. Кожа её была покрыта лёгкой испариной, грудь взволнованно вздымалась. Я не без усилия отвел взгляд от полушарий, дерзко глядящих вверх тугими вершинками сосков. Поймал её за подбородок, и вынудил смотреть глаза в глаза. Её взгляд затягивал в пучины омута, такого тёмного в ночи. Она чуть задержала дыхание, но как всегда промолчала. Я устало вздохнул. 
–Скажи что-нибудь, – упрямо повторил я. – Хочу слышать тебя.
–Зачем?– спросила она. А я успел забыть, как звучит её голос.
–Потому что люди разговаривают. Это нормально.
–Слова ничего не значат. Можно любить друг друга. Можно слушать шум прибоя. Смотреть в небо. Тебе этого недостаточно?
Я первый раз слышал от неё такую длинную фразу. И усомнился в болезни Марины. Звучит, конечно, на редкость высокопарно, но достаточно разумно. А она, вполне довольная собой, повернулась на бок и уснула. Я уткнулся лицом в её волосы и долго лежал, балансируя между сном и явью. Мысли, которые лениво и неотвратимо ворочались в моей голове, тяжелые, тягучие, перетекли в такие же сны. Я видел её, женщину из моего прошлого. Женщину, которая разделила мою жизнь на до и после. И навеки поселилась в моих мыслях. Она была здесь, в этой деревушке. Сидела в лодке, которая качалась в воде, недалеко от берега. Я бежал к ней, и узнавал её. Ее волосы, небрежно сколотые в пучок. Несколько прядей вырвались на волю и своевольно вились. Линию шеи, к которой я столько раз припадал губами. Спину, всегда гордо прямую, всем назло.  Все эти черты, детали узнавались и легко читались мной. Я бежал к ней, уже по воде. Она гасила мою скорость, мокрые брюки сковывали движения. А мир вокруг замер в неподвижности. Ни ветерка, ни зыби по воде. Воздух был густым, забивал легкие, оглушал невероятной тишиной. Я боялся не успеть, вновь потерять её.  Окликнул по имени. Она обернулась. И вместо привычного взгляда голубых глаз, я увидел светло зелёную бездну. С лица моей любимой женщины смотрели глаза Марины.
 Я вздрогнул и проснулся. Уже занимался рассвет. Постель рядом со мной была пуста. Я сходил в душ, смыть липкий пот, в котором я был с ног до головы, словно и вправду бежал в надежде в этот раз успеть. Вода была холодной, я ежился, но стоически терпел. Потом пошёл к тете Любе. Долго пил чай с сырниками, ловил её взгляды, в которых явственно читалось любопытство.
Тётя Люба пошла в сад, я увязался за ней. Не знал, чем занять себя, а тело уже исцелилось, и требовало нагрузки.
–Отошли ранние помидоры, – приговаривала хозяйка, выкорчевывая кусты. – Солений в этом году закрыла видимо-невидимо. Урожайное нынче лето. А зелень эту отжившую, ты хватай охапками и неси в компост. Земля у нас небогатая, скудная. Каждая пядь нашими отцами у камня отвоеванная. Мы её ценим и бережем. Умасливаем. 
Она неторопливо работала, приговаривая. И так спорилась работа в её сухоньких, нагруженных руках, что и самому хотелось схватить мотыгу и орудовать ею до самого заката. Солнце палило, по спине стекались капли пота, а на душе было удовлетворение. Может, не стоит пока уезжать? Спешить мне некуда, и не к чему. 
–Иди уже, отдохни, – махнула мне тётя Люба.– Окунись в море, а я на стол накрою.
Не без усилия выпрямила спину и ушла в дом. А я пошёл на море. Не искал взглядом Марину и почти не думал о ней. Но, тем не менее, когда время сиесты миновало, я отправился к замку. Уверенно прошёл за ворота. В тени раскидистой груши, на отполированном булыжнике сидел амбал. Я так и не узнал, как его зовут. Деловито строгал что-то из дерева, насвистывал. Увидел меня. Свист оборвался.
–Марины нет,– неприветливо буркнул мне. – На море.
–Я к Нине, – ответил я, и, не дожидаясь его благословения, пошёл дальше.
–Она в саду. За домом, – догнал меня его окрик.
Я послушно обошел дом. Здесь начинались сады. Виноград, правда, не так много, как у моей хозяйки. Ровные ряды грядок. Сквозь насыщенную зелень то и дело пробивались головки бархатцев и маргариток. Тропинку пересек ручеек, красиво обложенный камнем, и скрылся в расщелине между валунами. Несмотря на то, что эту землю заботливо очищали от камня, валуны художественно валялись то тут, то там, не нарушая общей гармонии. Нину я нашёл у грядки с какой-то пахучей зеленью. Аромат её был мне знаком, не раз встречал эту траву в своей тарелке. А название нет. Она сидела на земле, подстелив под себя цветастый половичок, и деловито обрывала со стеблей листья. Рядом с ней в ногах сидела молодая девушка и тоже занималась зеленью. Нина вскинула глаза и кивнула мне, приветствуя. Я кивнул в ответ.
–Маша, иди в дом. Всю ту зелень, что мы нарвали с утра, надо перебрать, и насушить.
–Хорошо, – ответила девушка, и легко вскочив на ноги, отправилась в дом. Напоследок, не удержавшись, бросила на меня короткий любопытный взгляд.
–Я хотел сегодня уехать, – сказал я, и уселся прямо не землю. Вырвал с корнем длинный стебель, оборвал с него  листья, отправил их в тканый мешок. А стебель в горку к таким же, отжившим своё. – Но…не смог.
–Все в ваших руках, – сухо ответила Нина. – Вчера удержать Марину я не сумела.
–Расскажите мне, пожалуйста, о ней. Я хочу знать.
–Рассказать? – Нина едва заметно улыбнулась. Замолчала, пауза затягивалась. Между тем, её пальцы споро обрывали листья. Я рвал тоже, но за ней мне было не угнаться. И молчал, выжидая. – А станете ли вы мне верить? То, что я скажу, очень похоже на сказку. Быть может, глупую, жестокую.
–В любом случае, я дослушаю её до конца.
–Наша семья всегда жила здесь. Испокон веков. Эти земли на многие километры наши. Мой дед и отец уберегли их даже во времена советов. Земля принадлежит нам, а мы ей. Впрочем, мой брат, отец Марины, живёт в городе, а здесь бывает лишь наездами. У него бизнес. Зажиточность – ещё одна стабильная черта нашего семейства. Фундамент и подвалы нашего дома насчитывают шесть столетий. Но сама крепость прошлого, к сожалению, не сохранилась. То, что вы видите сейчас, более современный вариант, построенный в конце семнадцатого века.
Она вновь умолкла. Даже забыла про стебель, который держала в руках, ушла с головой в свои воспоминания. Я смотрел на её пальцы, покрытые зелеными пятнами травяного сока, и ждал.
–В нашем роду всегда были красивые мужчины. Я могу показать вам нашу картинную галерею, многие портреты сохранились. Высокие, статные. Безрассудно смелые и горячие. Несколько поколений тому назад родился мальчик. Такой же смелый и красивый, как его предки и потомки. Он любил море. Сызмальства, с пеленок. Море отвечало ему взаимностью. Тогда тут было неспокойно. Бушевали войны. Но ему всегда везло. Ему покорялось и море, и враги. Но однажды и его везению пришёл конец. Его корабль попал в шторм. Самый страшный из всех им виденных. Судно долго носило по волнам, а затем разбило о скалы. Все погибли. Кроме него. Его, такого красивого и такого пленительного в своей слабости, спасла русалка.
–Русалка? – переспросил я, не удержавшись. Нина посмотрела укоризненно, и я пристыженно умолк.
–Русалка. Дочь царя морей. Она спасла его, едва не пожертвовав своей жизнью. И, как водится во всех сказках, молодые полюбили друг друга с первого взгляда. Но они не могли быть вместе. Однако слёзы любимой дочери, и горячность её избранника растопили сердце царя морей. И он подарил своей любимице ноги. С условием, что это навсегда. Чтобы ни случилось. Море её обратно не примет. Она прижалась к отцу в прощальном объятии, и к любимому, в этот самый дом, пришла сама, на своих ногах.
–И что же было дальше?
–Дальше? Она любила его. Он любил её. Но он для неё был всем миром, а она для него лишь маленькой его частью. Его манили неизведанные просторы. Богатства, которые можно было завоевать. Слава. И красивые доступные женщины. Он не смог от всего этого отказаться, даже ради любви. А русалка ждала его на берегу, и чахла от тоски. В редкие встречи вновь хотела жить, вновь горели её глаза. Но встречи были все реже, и короче. Ничего на земле ей было не мило, лишь он один. Не раз ходила она к морю и звала отца, кляня себя за трусость и предательство чувств. Но море молчало. Не хотело радостно принимать её в свои объятия, как было раньше. Ей оставалось только ждать, и надеяться. Однажды он привёз своё очередное завоевание. Молодая и дерзкая как львица девушка. Он знал, что не стоило везти её домой, хотел продать на рынке. Но не смог. Не наигрался ещё, не натешился. Это разбило русалке сердце. Вдребезги. Теперь и надеяться было не на что. В отчаянии она побежала на утес. Видите, вон тот утес? – Она указала пальцем, и я послушно проследил взглядом. Та самая скала, что скрывает замок от моего взгляда, когда я иду к нему вдоль берега.– Звала отца, но море бушевало, и он не услышал её мольбы. Тогда она бросилась вниз, на камни. И волны слизали её кровь, и унесли тело.
–И как же эта история связана с болезнью Марины?
–Недолгое счастье русалки подарило её возлюбленному дочь. Маленькую награду. Но царь морей восстал из пучины, и, потрясая посохом, проклял наш род. Сказал, что у нас будут рождаться девочки, которые будут чувствовать в себе море. И тоску его дочери. И ничего, кроме моря, не будет их волновать. Такой стала дочь русалки. У неё не было ни братьев, ни сестёр. Отец хотел её любви, а она смотрела на море. Отчаявшись, он нашёл ей мужа. Но тот сбежал, слава Богу, успев оставить о себе память в виде сына. Но у его сына тоже родилась морская дочь. Так и пошла цепочка. Поэтому наша семья никогда не уедет от моря. Видели бы вы, что творилось с моей матерью, когда море скрывалось за линией горизонта. Такого горя и отчаяния я никогда не видела. С Мариной мы и не рискуем. Она всегда здесь. У неё есть море, и больше ей ничего не нужно. 
–А как она в быту? В общении с другими людьми?
–Она абсолютно самостоятельна. И в быту тоже. За своей гигиеной, например, следит сама, и тщательно. Но если не настоять, то не будет есть, ограничиваясь сорванным виноградом и водой из ручьёв. Очень поздно начала говорить. Мы тогда уже понимали, что она особенная. И благодарили богов за то, что у нас уже есть такой обычный Дима. Потому что ещё завести детей мой брат бы не осмелился, и я отказалась от детей сознательно. Когда она была маленькой, с ней было очень сложно. Сейчас…легче. Мы занимались с ней. Она умеет читать и считать. Но не любит книги. Зато любит истории, живущие в них. В ненастные дни удержать ее дома можно только чтением вслух. Я прочла ей всю нашу библиотеку. Говорит она всегда мало. Только по необходимости. Мужчин, до вас, избегала вовсе. После того, что случилось с ней тогда, в шестнадцать. Именно поэтому, я не решаюсь вас гнать. Не знаю, способна ли она любить мужчину. Брак нашей матери был устроен дедом, по расчету, она всегда смотрела сквозь отца. Но я чувствовала её любовь к нам. Поэтому я не могу гнать вас. Не хочу отнимать у Марины хоть призрачный намёк на обычное женское счастье.
Я шёл домой, и переваривал информацию. В старые сказки я не верил, скорее налицо какое то семейное заболевание. Отказаться ли от неё сейчас? Уехать ли? Я добрел до утеса. Постоял немного на камнях под ним. По ним, пенясь, перекатывалась вода. Посмотрел ввысь. Быть может и правда, пару столетий назад, здесь закончила свою жизнь глупая и юная девушка. Признаюсь, её кончина меня мало трогала. А вот Марина волновала. Но как быть, я не знал. Можно уехать прямо сейчас. Но проблема в том, что внешний мир меня не привлекал. Он мне надоел до оскомины. А здесь было…необычно, пожалуй. И меня манила Марина. Её податливое тело, загадка в глазах. В конце концов, если я задержусь на неделю, ничего катастрофического не случится.
Неделя пролетела стремительно. Я уже знал почти всех местных жителей. Когда мимо проносилась стайка загорелых детей и подростков, все уважительно здоровались со мной, и звали дядей Сашей. Меня перестали облаивать мелкие собачонки. Я знал, что продавщицу в магазине зовут Дарьей, и что, если мне нужно что-то особенное, нужно зайти в четверг, и заказать. В пятницу она поедет за товаром и привезет. Так я обзавелся несколькими комплектами пляжной одежды и белья, тремя блоками сигарет. Жизнь текла размеренно, не торопясь. Обманчиво обещая вечное лето и не сдерживая обещаний. У тети Любы дозрел зеленый виноград. Собирали его всем скопом, и стар, и млад. Я помогал с удовольствием, и именно тогда со всеми познакомился. Палило солнце, под ногами бегали малыши, а молодые девушки, как в старые добрые времена, давили винную ягоду босыми ногами.
А мои ночи были полны Мариной. Иногда она не приходила. Я просыпался, с чувством пустоты и разочарования. Садился в лодку, и плыл её искать. Уже узнал почти все любимые её места. У мыса, на чистом мелком песке, где она мне отдалась впервые. В противоположную от мыса сторону, через посёлок. Там на отшибе стоял маленький аккуратный домик. В несколько окон, с мансардным вторым этажом. От него к берегу вела дорожка, выложенная светлым камнем. В доме никто не жил, но манило сюда Марину безудержно. Она приходила с моря, нагая и загорелая, ложилась на старый потертый шезлонг на террасе, и засыпала. Здесь я находил её чаще всего. Иногда я не мог найти ее нигде. Наверное, она заплывала совсем далеко. Амбал по имени Ваня пожимал плечами, и Нина помочь не могла. 
Не нашёл я её и в этот раз. Вернулся, изнемогая от жары. Меня встретила тётя Люба. На её руках была малышка. Возраста определить я не сумел, но передвигаться на своих двоих она бы явно не сумела. Тётя Люба буквально светилась.
–Саша!– воскликнула она.– А ко мне сын приехал! Это Светочка, младшая моя внучка, семь месяцев ей.
–Я очень рад. Очаровательное создание.
–Спасибо. – она явственно зарделась, словно я сделал комплимент ей самой.– Саша. Сын мой с женой и младшей в своём доме будут жить. Старшие внуки у меня. Сегодня можешь остаться. А завтра….
–Понятно.– Я кивнул. Обстоятельства решили все за меня. 
–Саша. Ты зайди к Нине Федоровне. Вы же с Мариной…встречаетесь. Быть может, они пустят вас пожить в бабушкин домик. Он пустует уже пятнадцать лет, но за ним ухаживают.
 Ночью Марина не пришла. Утром я собрал все свои вещи. Перетащил их в багажник машины, которая уже давно стояла перед домом тёти Любы, попрощался, и поехал к замку. Я приходил сюда всего два раза с тех пор, если долго не мог найти Марину. Ваня уже не обращал на меня внимания. Нина встречала приветливо, но настороженность из глаз прогнать не могла. Время было ещё раннее, в это время она в компании юной помощницы возилась в саду. Я удивлялся терпению и удовольствию, которое она получала от ежедневной монотонной работы. Сейчас она срезала маленькие огурчики, которых скопилось уже два ведра, а в третьем было закрыто дно. Я поздоровался, кивнув, взял ведра и отнес их на кухню. Не удержался, и с хрустом съел два огурца. Отнес пустую тару обратно, присел на булыжник, и с позволения закурил.
– К Любе сын приехал. Я освободил домик. Думаю, уезжать мне, или искать, где остановиться.
–И что надумали?
–Наверное, можно найти угол. Но остальные дома так далеко от моря. Марине будет неудобно.
–Вы решили поселиться у нас?
–Нет…В том домике, что недалеко от посёлка, в ту сторону. – Я махнул рукой на утес, отобравший русалочью жизнь. – Мне сказали, он свободен, и принадлежит вам.
–Там доживала свой век моя мама. – Нина улыбнулась. – К старости она стала совсем сторониться людей, там ей было привычнее. Идемте, я дам вам ключи.
Мы прошли в дом. Нина позвала меня за собой, и я впервые поднялся на второй этаж. В разные стороны расходились два сумрачных коридора, по четыре двери в каждом, и  узкое высокое окно в тупике.  Лестница делала поворот, и уходила дальше вверх. Нина уверенно толкнула одну из дверей, и вошла. Комната была большой, и тёмной. Плотные шторы на узких окнах были наглухо закрыты. Нина распахнул окна, впуская свет и свежий воздух. Обернулась ко мне с улыбкой, и развала руками.
–Вот они, мои предки. Можете посмотреть, если вам интересно.
Мне было интересно. Я переходил от портрета к портрету. Мужчины смотрели с полотен величаво и горделиво. Женщины кокетливо либо отстранённо. Сразу было видно, кого из них коснулась печать моря. У одного из портретов я остановился. Он был стандартным, постановочным. Молодая девушка сидела, сложив руки на коленях. За её спиной стоял высокий мужчина. Его глаза смотрели дерзко, насмешливо. Рука уверенно лежала на девичьем плече. Столько власти, обладания было в этом обычном на первый взгляд жесте. Девушка смотрела вперёд, куда-то сквозь меня. В её глазах пустота, в которой всеми оттенками переливалась грусть. В руках скомканный платок. Вся её поза – чуть сгорбленная спина, стиснутые пальцы, говорила о неуверенности. Портрет сильно выцвел от времени, я не мог разглядеть красок. Но мне казалось, что её тяжёлая коса отдаёт яркой, бронзовой рыжиной.
–Это и есть русалка. Портрету почти три сотни лет. В наших семейных хрониках её зовут Лорелеей. Я не знаю, настоящее это имя, или его приписали время и молва. Красивая, не правда ли? И будто похожа на Марину. Хотя может, это только кажется мне.
Я присмотрелся и тоже увидел общие черты. Форму скул, слегка раскосых глаз.  Наверняка, красивые губы Лорелеи были такими же нежными, розовыми, как у Марины. Я пошёл дальше. Молодая девушка. Хрупкая. Светлые волосы лежат свободно. Худые плечи, грудь едва угадывается под сарафаном, голубые глаза смотрят пытливо. На руках маленький ребёнок.
–Это я. И Марина. Её матери уже не было в живых. Мне было двадцать восемь, когда она родилась. Я была эгоистично счастлива, уже знала, что детей у меня не будет. А вот это Марина в 18 лет. Восемь лет назад.
Я уходил, позвякивая связкой ключей, и пытаясь разложить по полочкам сонм ненужных мне фактов о чужой семье. До домика вела неплохая дорога, и машину я подогнал впритык, поставив в тени под деревом. Вошёл в дом. Высокий потолок, большие окна. Пыль и запустение. На первом этаже две комнаты и просторная кухня, на втором одна большая комната. Я открыл створки окна, и в дом ворвались свежесть и шум прибоя. Море здесь было совсем близко. Вскоре пришла Маша, присланная Ниной. Принесла в пакете продукты, бутылки с бытовой химией, ворох тряпок. И принялась за уборку. Я нашёл в подвале неплохой запас покрытых пылью винных бутылок. Вино было хорошим, приятно кислило, не давая горечи, и оставляя за собой бархатное послевкусие. Маша уже ушла. Из дома чуть заметно пахло хлоркой, с детства ненавижу этот запах, он стойко ассоциируется с больницами, безнадежностью. Я сидел на террасе, допивал вино. Курил сигареты, одну за другой. Незаметно задремал, а когда проснулся, солнце уже клонилось к горизонту. По тропинке от моря поднималась Марина. Остановилась на ступенях, провела пальцами по иссохшемуся дереву перил. Потом увидела меня. Мелькнула лёгкая улыбка, радость, тень неуверенности. Она все стояла, я закурил, выжидая. Наконец, подошла ко мне, присела в ногах, положила голову на мои колени.
–Зачем ты куришь?– вопрос от немногословной всегда Марины был неожиданным. Я поперхнулся дымом и закашлялся.
–Зачем? Просто мне нечем занять свои руки. Рот. Мысли.
–Я могу занять твои руки и рот, – сказала она, снимая платье, под которым привычно ничего не было. – Могу прогнать твои мысли, пусть и ненадолго.
Она отобрала у меня сигарету, и отбросила в сторону. Затем села на меня сверху. Передо мной была её грудь, полная, такая же загорелая, как и все остальное тело. Я не удержался, поймал сосок губами, руки уже сжимали её ягодицы. Мысли и правда меня покинули. Последней была – господи, да эта девушка разумней всех нас вместе взятых.
Утром Марина взяла меня за руку, и повела в замок. Я не понял, зачем. Она улыбалась, и ничего не говорила. Во дворе стояло две чужие машины представительского класса. Я напрягся. Мы отворили двери и вошли. Гостиная, обычно пустая, была полна людей. Нам навстречу поднялся мужчина. На вид лет шестидесяти, подтянутый, в дорогом костюме. Я узнал его, видел на портрете. Да и сходство с Дмитрием, братом Марины угадывалось.
–Здравствуй, золотко, – поприветствовал он Марину. Она позволила ему запечатлеть поцелуй на лбу, а затем отстранилась, и молча встала за мою спину.
–А вы тот самый герой-любовник?
–Да,– коротко ответил я. – Герой. Любовник.
Мужчина хорохорился, но было видно, что он растерян. В кресле покачивала ногой молоденькая блондинка, потягивала вино из бокала и смотрела с нескрываемым любопытством. Нина сидела как на иголках. Было видно, что она готова в любой момент броситься на нашу защиту. Дмитрий сосредоточенно рассматривал ногти. Амбал Ваня и ещё один подобный ему индивид бочком по стенке прокрались к выходу и вырвались на волю.
–И что вы будете делать дальше? – спросил мужчина, просто потому, что не знал что спросить.
–Обедать!– вскочила всё-таки Нина.– Маша!
Маша материализовалась из ниоткуда с подносом в руках.  Пронесла его мимо нас, старательно глядя под ноги, и не удостоив нас даже взглядом. Мы прошли в столовую, одну из запертых дверей, которые сейчас были дружелюбно распахнуты. Раньше я здесь не был. Большая светлая комната. Окна тоже увеличены и смотрят на море поверх разрушенной крепостной стены. Длинный сервированный стол. Мы расселись. По одну сторону меня Нина, по другую Марина. Нина во главе стола. Отец Марины (как же его зовут?) напротив, тоже во главе. Все молчали, и работали вилками. Даже юная блондинка не нарушала тишины, хотя было видно, что на её языке роились сотни вопросов, она даже ерзала от нетерпения.  На столе было множество блюд, одной рыбы несколько видов. Я не волновался, не придавал состоявшейся встрече особого значения. Ел с удовольствием, отдавая должное вкусной пище. Марина же лишь рассеянно отщипывала ягоды от грозди винограда. Скрипнул противно металл по фарфору тарелки. Все вскинули глаза на нарушителя тишины, глава семейства резал мясо. Он виновато улыбнулся и вернулся к еде. Мясо он ел непрожаренным, в центре куска розовела широкая полоска. На белую поверхность тарелки скатилась одинокая капля крови. Я отвел взгляд. А Марина резко отодвинула стул, с грохотом уронив его, и метнулась прочь из комнаты. Нина за ней. Я после некоторого раздумья тоже. За мной потянулись и остальные члены семейства. Блондинка одного из мужчин - я не понял, кому она принадлежит - тоже. Все столпились в коридоре у двери. Она была чуть приоткрыта, из-за неё доносились звуки, которые у человека некрепкой закалки могли напрочь отбить аппетит. Марину рвало. Я стоял возле двери. Смотрел на этих людей, которые с таким напряжением прислушивались к происходящему за дверью, и еле сдерживал  смех от абсурдности ситуации. Наконец сработала кнопка смыва, загудела вода из крана. Марина вышла, на ходу вытирая лицо полотенцем. Села в кресло, разложила полотенце на коленях, тщательно разгладила все складки. Затем подняла на меня растерянный взгляд.
–Нина, она больна? – вопрошал отец. Он уже избавился от галстука, стоял возле Марины, и гладил её по волосам. Я видел, что ей неприятны его прикосновения, несмотря на то, что он её отец. Она вся съежилась и боролась с желанием вскочить, и дать стрекоча. – Быть может, она съела что-нибудь?
–Она здорова. Мы едим только свежую, проверенную пищу. А твоя дочь не настолько больна, чтобы тянуть в рот дохлых рыбин и яйца чаек.
–А что тогда?
Марина не выдержала, все-таки встала, и вновь спряталась за моей спиной. Все посмотрели на меня. Блондинка глянула заинтересованно, прошлась взглядом от макушки до пят. И затем выдала то, что всех ввело в ступор.
–А вы предохраняетесь?
Нет, чёрт подери, нет! И в мыслях не было! Потерял голову, как юнец! В этой глуши и не вспомнил ни разу, что существуют на свете презервативы, хотя лежали ведь, в боковом кармане сумки!
–Дима, – деловито произнесла Нина.– К Дарье, за тестами. У неё есть. Одна нога тут, другая там. 
На дворе взвизгнули шины, машины вылетела со двора. И через несколько минут вернулась, вновь взвизгнув, но уже тормозами. 
Дима вошёл в комнату, и протянул Нине несколько цветных коробочек. Она приняла их, и потянула, преодолев лёгкое сопротивление, Марину за собой, в ванную. Двери раскрылись через десять долгих минут. Мысленно я уже собрал вещи, прикинул, хватит ли топлива, доехать до ближайшей заправки.
–Все положительные, – коротко сказала Нина. Марина опять зашла за меня, лишая путей отступления. – Что будем делать?
–Что, что, аборт!– воскликнул отец.– Ладно она, ты-то что! Взрослый вроде мужик!
–Она не сможет уехать. Ты знаешь. Помнишь приступы паники и отчаяния нашей матери? Мы не увезем её даже на пяток километров.
–Значит привезем сюда. И оборудование, и врачей. Надо решить этот вопрос в течение недели.
–Быть может, пусть рожает?
–Ты вспомнила нашу мать. А наше детство ты помнишь? Мы росли, предоставленные сами себе! Как маленькие дикари, пока отец не вспомнил о нашем существовании и не озаботился нашим воспитанием! А мама смотрела на море, и пела одной ей понятные песни. Ты такого детства хочешь ребёнку?
–Есть я. Есть ты. Дима.
–Еще одного ребёнка хочешь взвалить на свои плечи? А если родится такая же девочка?
Я слушал их перепалку. Остальные тоже. Замерли, как статические фигуры. И молчат. Обернулся к Марине, и поймал её пальцами подбородок. Она хотела отвернуться, но я не дал. В её глазах блестели слёзы. Похоже, она все понимает. Как и то, что от неё мало что зависит. Во мне вскипело то, что я считал давно похороненным. Жажда справедливости, какая-то детская обида, что не может быть в мире все так, как хочется тебе.
–Так, – сказал я, делая шаг вперёд. – Кто-нибудь спросил мнение Марины? Или моё?
Все молчали. Я взял Марину за руку  и вытащил вперёд.
–Марина,  детка, ты хочешь ребёнка?
 Она подняла голову, посмотрела мне в глаза, улыбнулась самыми кончиками губ. Кивнула, едва заметно. Затем стиснула мою руку, и кивнула ещё раз, увереннее.
 – Значит, у нас будет ребёнок. Все, мы пошли.
Следующие несколько дней нас никто не беспокоил. Видимо, сдерживала Нина. Я читал, иногда вслух. Марина уходила. Приносила за пазухой горсти камней и ракушек, вплетала их в панно, которые развешивала по стенам. Не говорила совсем, ушла в себя. Внешний мир напомнил о себе на четвёртый день. Пришла Нина. Долго сидела на берегу возле племянницы, которая, завидев её, накинула на своё обнажённое тело рубашку, в очередной раз продемонстрировав разумность. Затем поднялась ко мне, поджала губы, увидев у меня в руках пивную бутылку, а рядом на полу ещё одну, пустую.
–Вы уверены в своём решении? 
Я ни в чем не был уверен, и как никогда близок к тому, чтобы сбежать. Но идти на попятный мне не хотелось, и я кивнул. – Хорошо. Значит, готовы к тому, что готовит жизнь. Вам кажется, что Марина нормальна? Впереди полнолуние.
–И?– заинтересованно протянул я, отхлебнув пива.
–У Марины…обострение. Её нельзя выпускать. Заприте двери, закройте окна на ставни. Читайте ей вслух. Можно дать снотворное, но она беременна…Если только лёгкое успокоительное. Я передам, с Машей. Не выпускайте. Она теряет голову. Может убрести, утонуть. В прошлый раз, когда мы не уследили, искали её неделю. Нашли в двадцати километрах отсюда, совершенно истощенной.
Я учел. Мне даже стало интересно. Луна прибывала.  Марина явственно волновалась. Вскакивала, носилась ночью кругами. Наконец, на третьи сутки, я решил, что пора давать успокоительное, и запер все двери и окна. Луна росла и манила её. Я читал вслух, поил её успокоительным, но ничего не могло её успокоить и занять. Я сидел в кресле качалке, читал вслух Булгакова. Марина вроде слушала. Но вдруг, поднялась на ноги, пересекла комнату, и села на полу возле меня. Прижалась к моим ногам, вскинула голову.
–Сашенька, выпусти меня, пожалуйста. Я вернусь, я обещаю!
Сказать, что я опешил, ничего не сказать. А она все говорила и говорила. Умоляла. Сколько же слов в ней скрывалось!
–Что тебе там? Зачем ты так стремишься выйти?
–Они поют. Ты слышишь?– она завела тихую мелодичную песню на незнакомом мне языке. Над нашим домом висела круглая луна, стояла жуткая тишина, а она пела свою песню. У меня по спине побежали мурашки.– Они зовут меня к себе. Но море… оно не принимает меня. Хочет моей крови, ему нравится её вкус. Но оно не осмелится. Оно чует наше родство. И когда-нибудь, я станцую танец полной луны, они примут меня в свой круг.
–Кто примет?
–Русалки. – Она смотрела на меня своими огромными глазами, которые не умеют врать. В них плескалось безумие.
–Русалок не существует.
–Я больна? О да. Все вы так считаете. Я не думаю об этом. Но сегодня отпусти меня, пожалуйста.
–Нет.
–Кто из нас болен больше! – она поднялась на ноги, и нависла надо мной.– Я, которая живёт грезами, или ты, живущий прошлым? Упивающийся своей болью. Потерявший любовь всей своей жизни благодаря своей глупости и самоуверенности, а теперь ковыряющий эту рану беспрестанно, получая от этого удовольствие? Кто из нас больше болен?
Я встал, достал ключи и молча отпер дверь. Она проскользнула в ночь, в чем была. Не обувшись. Нашли мы её на пятый день. Измученную, без сознания. С содранными в кровь пальцами, на которых не осталось ни одного целого ногтя. Груз вины давил невыносимо. Я не мог смотреть в глаза Нине и её брату. Дима бросался на меня с кулаками, и я позволил ему себя бить. Но боль не могла уменьшить вины. Сейчас Марина лежала в постели, и спала. Дыхание её было спокойным. Из руки торчала капельница. Комната  превратилась в филиал больницы. Вызванный врач сказал, что с ребёнком все хорошо, но Марина истощена. Грудь её размеренно вздымалась, на запавших щеках появилась тень румянца. Она открыла глаза, и посмотрела на меня невидящим взглядом. Попыталась улыбнуться, но сон был сильнее.
Я встал и ушёл. Сел в машину, даже не переодевшись, и не собрав вещи. Документы и кошелёк лежали в бардачке. Более ничего не нужно. И уехал. Гнал машину до упора, чуть окончательно не разбив ее на горной дороге. Выехал на знакомую трассу, добрался до ближайшей гостиницы, напился и уснул. Проснулся, ненавидя себя. Привычное, родное ощущение. В голове кружилось от вчерашнего алкоголя, боль набатом била по мозгам. На постели рядом спала голая девушка. Я не мог вспомнить не только её имени, но даже момента появления в своей жизни. Вышел из гостиницы, сел за руль. Куда ехать теперь? Искать конец очередной дороги? Назад, в город прошлого, бередить раны и упиваться болью, как сказала Марина?
Я вернулся. Быть может, это ожидаемо. Проехал по единственной улице, мимо колодцев и квохчущих кур. Бросил машину у кованых ворот. И прошёл внутрь. Меня никто не остановил, лишь Нина проводила взглядом. Поднялся по лестнице. Подошёл к постели, сел на придвинутый стул, взял Марину за руку.
–Прости. – У женщин надо просить прощения. Не только словами, нутром. Если бы я знал это раньше, быть может, моя жизнь сложилась бы иначе. Она легонько сжала мои пальцы.
–Прошлое не отпустит. – Голос её был хриплым и тихим.– Оно всегда будет внутри тебя. Но ты привыкнешь. Как к занозе, которую не можешь вытащить. Быть может, она нагноится, и покинет тебя сама, унося грязь и боль. А быть может, ты привыкнешь. И все.
И замолчала. И молчала до следующего полнолуния, но я был к нему готов.
     ЭПИЛОГ.
Лорелея покачивалась на волнах. Так я назвал нашу яхту. Она проделала долгий путь, обогнув земной шар, как мне и мечталось когда-то. Амбал Ваня муштровал команду на другом конце обширной палубы. Старался потише, чтобы не нарушать нашего покоя. Марина сидела на лестнице, спущенной в воду. Ветер играл её волосами, вода пенилась у ног, несмотря на то, что мы дрейфовали, никуда не торопясь и отдавшись воле волн.  Я лениво размышлял, стоит ли обогнуть шарик ещё раз, по другому маршруту, или придумать новое развлечение. Лора, так я назвал нашу дочь, играла в бассейне на палубе, под зорким приглядом няни. Нянь у нас было две, работали по очереди. Малышка шумно хлопала ладонями по воде и смеялась, выражая восторг. Вокруг бассейна нарезал круги Шкипер. Так я назвал нашего пса, рыжего коккер-спаниэля. Он скучал и подталкивал Лору к шалости. Наконец, моя полуторогодовалая принцесса смилостивилась. Встала, подхватив из бассейна мячик. Выбралась, и уверенно подошла к борту яхты. Я напрягся, хотя пора бы привыкнуть. Без надувных нарукавников ребёнок на палубу не выходил. В команде находился врач и дипломированный, увешанный кучей медалей, как выставочный пёс, спасатель. Наконец ребята из команды, няни, я и Марина. Да и Лора в плавании уже год. Видела столько новых земель, сколько я не видел за предыдущую жизнь. Шкипер подскочил, нетерпеливо забил хвостом. Лора размахнулась и бросила мяч так далеко, как сумела. Ветер подхватил его, и унес ещё дальше. Пес радостно взвыл и бросился в воду. Подхватил мяч зубами и взобрался на борт, чувствуя себя победителем. Обдал брызгами Марину, сидящую на его пути, затем и нас с Лорой, принявшись отряхиваться. Лора смеялась. Затем вскарабкалась на мои руки, и уснула. Я нес её в детскую, сзади неслышно следовала няня. Моя девочка. С каким страхом я вглядывался в её глаза! Но моя принцесса такая земная. Ей нравятся яркие игрушки, вкусная еда. Ей нравится, когда её подкидывают высоко в небо, так, чтобы дух захватило.  Она любит весь мир. А море лишь одна из его составляющих. И наступит время, когда я положу этот мир к её ногам. Только подрасти чуточку. Я отнес ребёнка в постель и пошёл к себе. Сонная Лора всегда действовала на меня усыпляюще. Лег на прохладные простыни, закрыл глаза. Матрац чуть слышно скрипнул. Я улыбнулся. Рука пробралась под мою футболку, прошлась по груди, затем вернулась вниз, и нырнула под резинку шорт. Я обернулся, ловя ртом смех Марины, а затем и её стоны. И на какое-то мгновение, подумал, что ни о чем не жалею. А заноза? Она на месте. Наверное, навсегда.