Тишина в эфире

Тишина в эфире

Под покровом облаков
  Встречал я много маяков.
      То низких, то высоких,
      То близких, то далёких.
      Их узнавал издалека, идя домой на базу,
      Но тех, кто там, на маяках, я не встречал ни разу.
      А жаль, они меня вели в безоблачные дали
      И словно знак с родной земли огни мне послали.
      Я с ними лично не знаком, но море нас сроднило.
      Для них маяк и долг, и дом, а для меня светило. ©

      Хмурый вечер надвигался на побережье Арнии быстро. Казалось, что потемнело в один момент, словно опустился на землю толстый пуховый платок. Всё потому, что с моря пригнало шторм, чёрные тучи и холодный пронизывающий ветер, завывающий в проводах телефона и электричества. Валдис выглянул в окно, разглядывая надвигающийся ливень, и опустил наушники на стол. Сегодняшняя ночь будет тяжёлой для всех. И для них с Двиром и Пенингемом, и для людей по ту сторону пролива, и для тех, кто решится в шторм идти между скалистыми берегами с частыми рифами и сильным течением. Прислонив один наушник к уху, он сделал пометку в журнале и обернулся на открывшуюся дверь. Из прихожей послышались отдалённые раскаты грома и свист ветра. Ну и ругань Двира.
      — В следующий раз оставлю с Валдом, надоело по грязи тебя ловить. Ходи теперь засратый, как свинья, — дверь из прихожей открылась и в проёме показался сам Двир, невысокий смуглый молодой человек в ярко-жёлтом дождевике, какие носят рыбаки на траулерах. — Тихо?
      — Тихо. Иди, вымой пока Пени, а я чайник поставлю. Попьём чай — и пересменка.
      Двир кивнул ему и, кинув из дверного проёма тетрадку с примотанной к ней ручкой, захлопнул за собой дверь, продолжая ругаться на пса. А Валдис открыл тетрадь на последней исписанной странице и, быстро пробежав глазами по написанному неровным корявым почерком, пододвинул к себе микрофон. Вечерняя перекличка маячников с двух сторон пролива Кеплана. Вздохнув и выдохнув пару раз, он включил передатчик и надел наушники.
      — В эфире мыс Арния. Сегодня двадцать третье октября, девятнадцать часов тридцать две минуты по местному времени, семнадцать часов тридцать две минуты по Гринвичу. Высокая облачность, гроза на море. Температура воздуха плюс два градуса по Цельсию, тридцать пять и шесть по Фаренгейту. Ветер Норд-Вест, 33 узла. Шторм семь баллов. Видимость на море не более полумили.
      Сухой щелчок оповестил об окончании эфира, и он откинулся на спинку кресла, вздыхая и смотря на всё более чернеющее небо, видное в окне над рабочим столом, заставленным аппаратурой. Всё же сегодняшняя ночь будет очень бурной. Сквозь толстую оконную раму стало слышно приближающиеся раскаты грома. Ветер дует не прямо на берег, а по диагонали — значит, гроза не обрушится сразу, а постепенно будет усиливаться. Уже хорошо. В наушниках что-то щёлкнуло, и сухой голос с помехами ответил с мыса Кефлавик. Этого языка Валдис не знал, но за годы работы уже научился различать отдельные слова. На той стороне уже настоящий ураган. Надо сказать Двиру, чтобы занёс с крыльца моток верёвки и корзинку, а то ещё унесёт ветром. Выкрутив громкость в наушниках на полную, Валдис встал и пошёл в тот угол, где располагалась кухня. Набрав в белый эмалированный чайник с потускневшим голубым цветочком воды, он зажёг газовую конфорку и, поставив воду греться, вернулся обратно в своё кресло. Нужно слушать эфир.
      Первым в небольшую комнату, служащую маячникам и кухней, и столовой, и спальней, вбежал Пенингем, весело виляя куцым коротким хвостом. Он потёрся о ноги Валдиса и пополз к себе на лежанку около плиты, где потеплее. За ним зашёл уже явно отогревшийся и уже не такой злой Двир.
      — Будем ужинать? У нас там гречка есть. Можно к ней сардельки поджарить по-быстрому и поесть, — он подошёл к чайнику и протянул над ним руки, пытаясь отогреть замёрзшие пальцы.
      — Ты верёвку с корзиной занёс?
      — Конечно, сразу закинул в кладовку. На улице ужасно сыро, просто жуть. Нужно будет под входную дверь подложить старое одеяло, чтобы в маяк сырость не шла. А то завтра не отогреемся. Дров хоть на ночь хватит?
      — Должно, — Валдис обернулся на печку-буржуйку и сложенные рядом с ней небольшие полешки, потом снова наклонился к журналу. — Если ты что-то собрался есть, то начинай греть сейчас. Я хочу сегодня поспать, голова болит.
      — Может, у тебя температура? — проходивший мимо него к плите Двир на мгновение приложил ладонь к его лбу и, успокоившись, пошёл дальше по своим делам. — Нет, нормальная. Я сейчас поесть сделаю, и уже потом можешь двигать на боковую.
      Валдис уже хотел что-то ответить, но вдруг дёрнулся. Ему послышалось или нет? Что это за звук? Он подошёл поближе к окну, выходящему на лежащий в долине городок, и замер. Нет, поспать ему сегодня не удастся. Прямо к ним по бездорожью мчались четыре военные машины с брезентовыми тентами над кузовами. На чёрных капотах отчётливо виднелся белый крест, положенный на бок и заключённый в круг, как перекрестье прицела.
      — Чёрт. Ружьё надо доставать, и запри Пени где-нибудь, чтобы его не было слышно.
      — Надсмотрщики? — получив в ответ утвердительный кивок, Двир тут же, не задавая больше вопросов, подхватил пса на руки и быстро пошёл с ним в прихожую, а там на второй этаж.
      Быстро зарядив ружьё и охотничью старую винтовку, Валдис спрятал их в прихожей под дождевиками так, чтобы быстро вынуть самим в случае чего и чтобы их не было видно. Шум автомобильных двигателей приблизился настолько, что перекрыл свист ветра и гром. Спустившийся Двир положил руку ему на плечо и открыл дверь. Четыре машины остановились всего в нескольких метрах от крыльца, и из одной из них выпрыгнули на камни два солдата в форме. Один из них, судя по кокарде на фуражке, офицер, причём весьма уже не низкий, кивнул подчинённому на дверь и, поправив шинель, сам пошёл вверх по склону. Они подошли к крыльцу, и этот самый офицер махнул рукой и улыбнулся.
      — Ну здарова, парни. Где тут у вас лес есть или балка какая, чтобы переночевать?
      — Сегодня ночью ливень будет, затопит все низинки в округе, — Валдис махнул рукой в сторону моря, где бушевала весьма подтверждающая его слова буря. Она уже была невероятно близко, ещё пара минут и тут начнётся натуральный потоп. — Так что балку не советую. Лучше езжайте вон туда, где вышка высоковольтных проводов. Там лесополоса, поле раньше было, а сейчас хороший затишек и речка маленькая есть. Да и там даже амбар старый имеется, он большой, все машины загнать можно.
      — Ох, ну спасибо, спасибо… — офицер как-то странно скосил глаза на стоящего за спиной автоматчика и уже хотел что-то сказать, но Двир, выглянувший из-за плеча Валда, его перебил:
      — Быть может, вам дровишек дать для костра? Сухие есть, хорошие. Хлеб имеется, хотите? У нас, правда, мяса нет никакого, на фермах близ города такой падёж был, болели коровы, свиньи… Страшно мясо пока в рот брать, болезнь какая, может, и нам заразная. Ветеринара то у нас сейчас нет. Но хлеба предложим.
      — Ну несите.
      — Один момент.
      Оставив Валдиса стоять в дверях, Двир метнулся в комнату пару секунд погремел дверцами шкафов и вылетел к офицеру с тремя булками уже слегка подчерствевшего, но вкусного хлеба. Отдав их автоматчику, он так же пулей влетел обратно в комнату и выволок корзину дров. Забрав её, военные попрощались и, сев в машину, свернули туда, куда указал Валд. И только когда караван отъехал на достаточное расстояние, парни вернулись в маяк, закрыв дверь. Двир пошёл наверх, чтобы выпустить неистово лающего Пенингема, а Валдис достал старое одеяло, которое они всегда подталкивали под дверь. Чёрт бы побрал их с Двиром, и этих сукиных детей тоже. Война выпивала все соки из измотанной собственным долгим гражданским конфликтом страны. Причём они даже не были стороной столкновения. Они просто попались на пути у агрессоров и дали им проход через свои земли. Этим солдатам хотелось плевать вслед, кричать и свистеть, но позволить себе такой роскоши никто не мог. Но это не просто солдаты. Это надсмотрщики из лагеря военнопленных. Рассказы о жутких условиях в лагерях, тяжёлой работе до упаду и голодных смертях, что в них происходят, заставляли ненавидеть этих нелюдей. Их хотелось утопить в этот самом ливне, чтобы они захлебнулись во сне, чтобы замёрзли насмерть на холодном ветру. Но тогда Валдис и Двир поплатятся за это своими головами и маяком. Их просто сровняют с землёй. И отдавать им своё лучше самим, не дожидаясь вопросов. Всё равно отберут. А так хоть не стали проходить внутрь, иначе бы вынесли всю радиотехнику. Если её одну сдать на металлолом, то можно разбогатеть.
      Кое-как успокоив нервную дрожь в пальцах, Валдис прошёл в комнату и выключил газ под начавшим тихонько свистеть чайником. Сегодня ночью основательно поспать ему не удастся, потому что придётся караулить с винтовкой у окна, что выходит на город. Кто знает, что стукнет им в головы, может, они решат вернуться, и тогда придётся бежать далеко и быстро, иначе их убьют. Или даже заберут в лагерь, и никакие законы этих скотов не остановят.
      
      В предрассветных сумерках, чистых и свежих под едва накрапывающим дождём, несколько автоматных очередей было невероятно слышно, словно они прозвучали под ухом. Этот звук заставил нервно дёрнуться вышедшего проверить направление ветра Валдиса. До этого носившийся радостным валенком Пенингем замер, мгновенно оказался у него в ногах и ощерился в сторону высоковольтной вышки. И гадать не нужно, что происходит. Валд сжал зубы и посмотрел вверх, чтобы не дать слезам вытечь из глаз. Он надеялся, что в этот раз обойдётся, что уж сегодня не будет всё так ужасно. Надсмотрщики расстреляли пленников. Суки. Они просто выбрали несколько человек из тех, кого везут в лагерь, и уничтожили. Только для того, чтобы сэкономить на еде и ехать быстрее. Валдис остался стоять на ветру под редкими каплями дождя, внимательно всматриваясь в даль. Но машины, показавшиеся на горизонте, прекрасно видимые из-за включённых фар, поехали в противоположную от маяка и города сторону, дальше по побережью.
      — Ну что, Пени. Вот и есть для нас работка, дружок. Нужно похоронить этих людей, — он вернулся на крыльцо и, открыв входную дверь, высунулся в проём. — Эй, Двир, одевайся быстро, я приготовлю мотоцикл.
      — Опять? Бляди, как их земля носит, чтобы их там…
      — Одевайся, а не ругайся.
      С начала войны, когда через этот город пролегла одна из неофициальных дорог для перевозки пленных, они с Двиром и доктором Ханцем Емелем сделали самое настоящее кладбище. Чтобы люди, невинные, погибшие ни за что, не остались забытыми и заброшенными лежать чёрт знает как. Их не просто хоронили — каждому доктор давал номер, и под этими же цифрами у него хранились коробки со снятыми с убитых украшениями, фотографиями татуировок и иногда одеждой, чтобы их можно было опознать, когда это всё закончится. Помогать врачу больше особо было некому, в городе остались старики, редкие лавочники-мастера и фермер, отправивший свою семью в другую страну и оставшийся здесь, чтобы приглядывать за скотиной. Очень многие покинули городок, когда тут впервые стала слышна сирена воздушной тревоги. Люди просто этого не выдержали. Остались только те, кому некуда было бежать, и те, кого держал долг.
      Спустя минуту парни уже летели на мотоцикле навстречу страданиям и боли. Никто из них так просто вслух не признается, какой ценой достаётся обычное спокойствие на лицах, когда упаковываешь в суконные мешки тела людей. И не всегда взрослых. Главное, чтобы доктор тоже услышал всё это и сейчас ехал туда. Наверняка он прекрасно видел из окна, его дом как раз на улице, которая идёт в гору, оттуда хорошо окрестности обозреваются.
      Десять людей на камнях. Их вывели из подлеска и расстреляли здесь. Они так и упали ровным строем, как стояли. Им предназначалась первая очередь. Ещё четверо чуть в стороне и лежат как попало. Их заставили бежать и стреляли в спины. Это была вторая очередь. А вот третья, которую слышал Валд, предназначалась им, как предостережение, как знак главенства и власти. Бляди… Стоя на пригорке и опираясь руками на черенки лопат, которыми потом нужно будет поорудовать на кладбище, Двир и Валдис окидывали взглядом подтопленную низинку, в которой вода окрасилась в красный цвет. Люди в потрёпанной, грязной одежде. Словно их всех вытаскивали из горящего здания, и они успели покрыться копотью. Может, это так и есть. Наверняка после какого-нибудь авиа-налёта пошли проверять подвалы или уцелевшие здания и повыволакивали всех, кого нашли. Пенингем сидел здесь же, уткнувшись мордой Двиру в ладонь, грея нос. Большой, даже огромный, пушистый грязно-белый пёс без хвоста был для них с Двиром отдушиной, тем единственным, кого три года назад спасли с такого же места. Чёрт его знает, откуда рядом с расстрелянными людьми взялся покалеченный щенок, но это была маленькая победа над смертью.
      Стрёкот мотора дал понять, что доктор уже на подходе. Он лихо вырулил на стареньком мопеде из-за куцых кустов и остановился рядом с ними. Сняв очки, мужчина подошёл к парням и, поочерёдно пожав им руки, всё же посмотрел на место бойни.
      — Ну, с утречком, ребятки. Я каждый раз так за вас переживаю, всю ночь настойки пил от сердца. Когда еду на звуки выстрелов, всегда надеюсь увидеть ваши жёлтые дождевики. Вам ведь быстрее, оделись и поехали, а я, пока всё необходимое соберу, всё время опаздываю.
      — Всё бы отдал, чтобы утопить этого слащавого офицера в этой самой луже, чтобы он захлебнулся в крови своих жертв. Сука. Понимал, видел по нам, что мы его на месте порешим и что нас останавливает автоматчик, вот и улыбался.
      — Ну всё, не нагнетай себя, — доктор Ханц похлопал Валдиса по плечу и вытащил из-под сиденья мопеда рулон из холщовых мешков. — Давайте быстрее, чтобы трупы ещё больше не обезобразила вода. Всё же это люди.
      Валдис натянул длинные рыбацкие перчатки и полез в лужу, вытаскивать первого мужчину, лежащего ближе всех к нему. Вытащив тело на руках на пригорок, он положил его на ткань, выпрямился, дожидаясь, когда Двир затянет шнуровку и отнесёт его на брезент, расстеленный чуть поодаль, и нахмурился. Пенингем всегда вёл себя прилично и старался в такие моменты крутиться вокруг документирующего происходящее доктора, но сейчас он скакал, как резиновый мяч, вокруг человека, лежащего на склоне. Видимо, он бежал к чуть видной отсюда высокой башне ратуши, да так и упал. Прикрикнув на пса, Валд уже начал расстилать следующий холст, как услышал звонкий лай и обернулся. Пенингем лежал на пузе перед тем же самым мужчиной, заглядывая ему в лицо. И вдруг человек поднял голову и тихонько застонал. От шока Валдис выронил ткань, которую держал в руках, и потянулся к кресту, висящему на груди. Пени тем временем подложил израненному морду под подбородок, чтобы ему было легче держать голову, и заскулил, привлекая внимание.
      — Живой… Господи, не верю, — Валдис поморгал, и когда до его плеча дотронулся Двир, он едва не подпрыгнул.
      — Ты что там, призрака увидел? — видимо, он не заметил того, что только что произошло. Валд даже испугался, что ему это почудилось, но Пенингем ещё раз тявкнул и завилял хвостом.
      — Живой человек, живой! Доктор, живой!
      Валд, оскальзываясь на камнях кинулся к мужчине. Следом за ним побежали и Ханц, и Двир. Добежав первым, Валдис упал на колени и, перевернув человека на спину, прислонился ухом к его груди. В ответ на это неизвестный сипло вдохнул и снова застонал. Доктор тут же схватил в руки фонарик и, посветив им сначала в израненное лицо, а потом и на всё тело, вынул из кармана платок и начал утирать с лица пот.
      — Реакция есть, живой, только в шоке от боли. Спасибо тебе, Господи, хоть одно такое утро я могу назвать добрым, хоть в чём-то я смогу быть полезным, — вернув платок в карман, он быстро ощупал худющее тело под изорванной тельняшкой и, снова заглянув ему в лицо, громко и чётко спросил: — Как ваше имя? Меня зовут Ханц.
      — Ди-и… — мужчина сглотнул и снова набрал в лёгкие воздуха. — Ди-има… Пис… мо.
      — Письмо? — Валдис окинул его взглядом, замечая, что письмо негде при себе ему хранить, карманов-то нет. Но, увидев, как Дима крепко сжимает в кулак ворот чего-то вроде куртки, кивнул. — Доктор, везите его к себе, быстрее, надо ему помочь. Куртку не выкидывайте. Нужно будет найти это письмо. Мы пока сами тут справимся. Только быстрее. Мы, когда закончим, приедем к вам.
      Ханц кивнул и, закутав Диму, которого даже сам смог поднять, в свой дождевик, усадил перед собой на мопед и быстро унёсся в город. А Двир с Валдисом с удвоенным энтузиазмом принялись за работу, чтобы закончить побыстрее, накрыть тела брезентом и поскорее к доктору. Да, потом им ещё и хоронить этих людей придётся, но это всё меркнет перед ним. Перед настоящим посланником небес. Человеком, избежавшим смерти.
      
      Валдис стянул с головы тёплую шапку и гляделся по сторонам. В приёмной больницы было тихо и пусто, значит, медсестра, всегда сидящая здесь с книгой, вместе с доктором в операционной. Между ног у него проскользнул Пени и улёгся на коврике перед диваном. Двир за его спиной снял с себя дождевик, повесил его на крючок и, пройдя к дивану, тяжело плюхнулся на него. Фермер, единственный в городе, у кого есть не просто автомобиль, а целый грузовичок, никогда не помогал им перетаскивать трупы в кузов. Он вообще боялся ужасно даже выходить из машины до тех пор, пока все тела не накроют брезентом. Его можно было понять, он боялся войны, боялся крови. А ещё его городской домик располагался совсем недалеко от больницы, и он оставлял автомобиль у её ворот, забирая уже в конце дня, когда ехал на ферму. Вот и сейчас они приехали и дожидались отмашки доктора, чтобы взять носилки, наконец, и перенести всех в морг. Там над ними будут колдовать доктор Ханц и санитар Джош. И потом их похоронят в узких деревянных гробах на большом заднем дворе больницы, поставив кресты с номерами. Уже пошёл седьмой десяток.
      Из-за стеклянной двери, ведущей в коридор скорой помощи, вышел доктор Емель, сжимавший в руках большой бумажный конверт, и сел в кресло напротив них. Вид у него был усталый, но крайне довольный. Похоже, ему удалось побороть смерть и не дать ей забрать этого Диму. Ну что же, это утро теперь действительно и полностью можно назвать добрым.
      — Ну что, ребятки, хочу вас поздравить. Точнее, поздравить нас всех. Будет жить. Два пулевых насквозь, задеты лёгкое и кишечник, не смертельно. Я ему всё это залатал, сейчас его обмоют от грязюки и крови, и тогда я посмотрю раны на руках и ногах. Но первые предположения есть, — врач открыл конверт и вытащил оттуда большой рентгеновский снимок. — Он в плену не меньше года, потому что есть весьма стандартные для любительских пыток переломы, которые уже успели срастись, — он поднял карточку на свет, чтобы парни её видели, и постучал по ней ручкой. — Рёбра были сломаны, ключица с правой стороны, перелом тазовой кости, чудом каким-то он выжил после такого. Скорее всего, сильно били в живот и ниже, выломали ухо тазовой кости. Всё кое-как срослось, но теперь у него неправильно выпирает кость на бедре, — доктор опустил снимок и откинулся на спинку кресла. — Руки и ноги тоже ломались, пальцы, перелом носа свежий, его я уже поправил, нос вроде должен ровно срастись. Но всё это ничего, очень много синяков, ссадин, очень много. Особенно по лицу били и ногам. И похоже, что на нём притравливали собак. Заставляли бежать, стреляя по ногам, спускали сторожевых псов. У него следы укусов на щиколотках и все руки порваны до лохмотьев. Не знаю, удастся ли мне это заштопать, но я ему уже все прививки, которые только у меня есть, поставил. Чёрт его знает, что там были за собаки. Лучше подстраховаться. Так что вы пока посидите, я с ним разберусь и начну заниматься погибшими.
      — А письмо? Что за письмо?
      — Нет, времени не было искать. Я с него всю одежду срезал, вот, ищите.
      Он поставил перед Двиром и Валдом коробку с лохмотьями и, хлопнув себя по коленям, пошёл обратно. А Валдис первым делом вытащил куртку. Не зря же Дима так её держал. Пошарив по карманам, он не нашёл ровным счётом ничего и уже хотел откинуть, но Двир перехватил её и, ощупав подкладку, самодовольно поиграл бровями. Ну конечно, как будто что-то важное в такой ситуации действительно будут класть в карманы. Оторвав кусок подкладочной ткани, Двир выудил оттуда небольшой листок бумаги, свёрнутый треугольничком. Так отравляют письма военные с фронта и на фронт. Лист оказался слегка подмоченным с одной стороны, и чернила на нём немного поплыли, но это не страшно. Оно целое и невредимое, значит, Дима не просто так цеплялся за куртку. На всякий случай перебрав всё остальное тряпьё и найдя на самом дне коробки простенькое серебряное кольцо, явно не принадлежащее доктору или медсестре, Валдис положил всё это ближе к батарее, чтобы высушить, и кивнул Двиру на входную дверь. Лучше сейчас быстренько перетаскать всех и потом уже отдыхать.
      
      Доктор каждый день звонил на маяк и отчитывался о состоянии пациента. Дима стабильно шёл на поправку, чем безмерно радовал всех. Первая ласточка жизни, света. Так было и в тот день, утром Ханц позвонил и, поделившись хорошей новостью, что уже сняли швы от пулевых, пожелал им хорошего дня и положил трубку. А вот Валдис всё равно нервничал. Дело в том, что когда Дима выздоровеет, его уже не смогут держать в больнице, нужно будет куда-то его поселить. А куда? Доктор, конечно, живёт не сильно бедно, но у него маленький домик. Здесь, у северного океана, все старались строить крохотные здания с толстыми стенами, высокими крепкими фундаментами и капитальными крышами, чтобы никакие ураганы не были страшны. И расплачиваться за такую монументальность приходилось небольшими размерами жилых помещений. У них на маяке самая большая комната в городе. Но она одна. Прихожая, крохотный санузел и кладовка не в счёт. Да, у них было ещё два этажа. Но на втором не было внутренних стен, а на третьем располагались механизмы маяка, инструменты для его обслуживания. Если Дима захочет и не будет лениться, второй этаж можно полностью приспособить для жизни. Там места для комнаты меньше, на первом же пристройка есть, но жить можно будет. Валд и Двир и сами когда-то хотели там сделать отдельную спальню, как у людей, но война смешала карты. Там так и остались лежать доски для пола, стекловата, обои, вагонка и кирпичи для стены. И разобранные кровать и комод в ящиках. Сейчас лучше жить теснее, чтобы успеть среагировать на любой вызов судьбы. С такими размышлениями Валдис вышел проветриться из маяка вместе с Пенингемом.
      Растущий около крыльца под прикрытием маяка небольшой куст белоснежной сирени служил не столько украшением хмурого пейзажа по весне, но и знатной игрушкой. Срезав ножом сухую ветку и обстрогав с неё сучки, Валдис помахал ею перед носом у Пени и кинул вниз по склону. Пёс с радостным визгом кубарем покатился за ней. Казалось, что оптимизма у этой мочалки никогда не переведётся, настолько он радовался играм, птичкам, первым цветам, которые осторожно обходил. Особенно ему нравились буревестники, прилетавшие на кормушку, которую парни крепили рядом с дровяным сараем, и кричали на разные голоса. Пёс с превеликой охотой им подвывал и подгавкивал. Принеся обратно палку, он усиленно завилял хвостом и присел, готовясь её ловить. Валд погладил его по голове и, размахнувшись, бросил палку ещё раз. На этот раз она улетела дальше, подгоняемая ветром, и Пени снова понёсся за ней. Однако, уже подняв палку с земли, он словно что-то заметил за парой невысоких корявых елей на дороге и, побежав туда, радостно заскулил. Из-за них вышел доктор Емель, держащий за руку парня в широкой, но длинной и тёплой серой вязанной кофте с широченным капюшоном. Валдис на секунду замер, пытаясь понять, кого к ним может привести доктор, а потом узнал его. Это Дима. Похоже, что Ханц смог его тепло принарядить. Под капюшоном было видно намотанный много раз широкий шарфик с кисточками, на ногах тёплые штаны-галифе и высокие добротные ботинки на шнуровке, а на руках вязаные перчатки. Он придерживал капюшон и то и дело поправлял лезущие в лицо светлые волосы. Увидев Пенингема, он что-то произнёс и, когда пёс подбежал к нему, присел и обнял его за лохматую шею. Похоже, что он прекрасно помнит своих спасителей.
      Подойдя наконец ближе к Валдису, доктор махнул ему рукой и остановился в паре шагов, всё так же держа Диму за руку. Наконец-то у Валдиса есть возможность рассмотреть его лицо. Тогда он и увидеть ничего не смог, разбитое, грязное. Да и волосы казались гораздо темнее. Сейчас, частично вылеченный и отмытый, Дима выглядел совсем по-другому. Всё ещё измученное лицо, с красным кончиком носа и нездоровыми синяками под глазами, оказалось живым и даже не лишённым приятности. Необычные черты, которых Валд до этого не видел, придавали лицу мальчишеский вид, юный и задорный. Вздёрнутый нос, глаза с приподнятыми внешними уголками и широкий рот. Но стоило лишь глянуть ему в глаза, и становилось ясно, что перед ним не мальчик, а взрослый человек.
      — Ну вот, Валдис, привёл по просьбе, познакомиться со спасителями. Дима, это Валдис, он первым тебя нашёл.
      — Ну после Пенингема. Если бы не он никто бы и внимания, наверное, не обратил, — Дима слегка приподнял брови, явно пытаясь разобрать всё только что сказанное, и кивнул.
      — Валд, он… Плохо знает язык. Я с ним как с ребёнком общался всё это время, простые слова, короткие предложения. Он вроде как даже говорить по-нашему может, но тоже плохо. Он из Гадарии. Ну, во всяком случае, он сам так сказал. Постарайся говорить внятно и не сливать слова, чтобы ему было проще, — услышав знакомое слово, Дима снова закивал и положил ладонь на голову прислонившегося к нему Пени.
      — Я не знай, как выразит свои… — парень нахмурился, пытаясь вспомнить слово. — Благадарност. Вы спасл… ы мне жизн.
      — Не стоит, для нас это важно, действительно важно. Проходите в дом, у нас чай горячий есть, вафли я вчера сделал сладкие, и даже варенье брусничное к ним.
      Валдис шагнул в сторону от крыльца и махнул рукой на дверь. Доктор тут же подхватил Диму под руку и завёл в маяк. За ними, виляя обрубком хвоста, вбежал Пенингем. Оттуда тут же послышались голоса, похоже, Двир выглянул посмотреть, кто пришёл к ним в гости. Окинув ещё одним взглядом море, Валдис тоже решил зайти в дом и поставить чайник, Двир наверняка об этом забудет в пылу беседы, а гости замёрзли, пока сюда шли пешком. Дождя не было уже три дня, но холодный ноябрьский ветер, казалось, пробирал до самых костей даже под плотным непродуваемым дождевиком.
      Усадив гостей на высокую широкую тахту, служащую кроватью, парни выволокли из угла обеденный стол, приставили стулья и принялись накрывать. Можно сказать, что самое время отпраздновать это чудо. По такому случаю Двир даже достал бутылку хорошего брусничного ликёра и солёную пузанину. Нарезав хлеба и сыра для бутербродов, Валд вытащил свою чашку Двира, свою, кружку доктора, принесённую им когда-то сюда. А в какую налить Диме? Много посуды у них не водилось, потому что места мало, да и без надобности. С секунду подумав, вспоминая, где могут лежать старые чашки, он залез в ящик тумбочки и достал оттуда красивую белую эмалированную кружечку в мелкую чёрную крапинку и с чёрным ободком. Когда-то, когда был жив папа, это была чашка Валдиса, но после смерти отца он решил их поменять местами. Вот и настала новая жизнь этой кружки. Разлив горячий чай, он расставил чашки по столу и сел рядом с уже начавшим травить байки доктором. Он хорошо рассказывал, всегда, а сейчас вдарит рюмку-другую и, может, даже споёт пару песен. Его никогда не шатало и не роняло от спиртного, он просто слегка веселел и краснел.
      — Ну что, други, за чудо, — Двир поднял свою рюмку, отсалютовал и протянул её вперёд, чтобы чокнуться. Диме приглашения не понадобилось, похоже, что культура пития в дружеских компаниях во всех странах примерно одинаковая. Залпом вывернув в себя всё содержимое рюмки, он даже не поморщился и облизнул губы.
      — Вкусно. Что эта?
      — Ликёр на бруснике, — Дима кивнул Валдису, взял в руку вилку, наколол на неё тонкий ломтик пузанины и отправил себе в рот.
      — Брусника. Знаю. У меньа под домам росла. У… матерь отца.
      — Бабушки? — он снова кивнул и улыбнулся.
      — Мы с вам пахожи. Ну, культур… но.
      — Возможно. Холод сближает.
      Дима закивал и засмеялся. Похоже, что физически всё то, что он перенёс, осталось в прошлом. Да, возможно, забыть этот ад он сможет не скоро, но Валд боялся, что он будет, как бабушка когда-то, сидеть целыми днями на кровати и тупо пялиться в стену. Она так и не оправилась, умерла через неделю. А этот парень явно умирать не собирался.
      Всё же такие вот посиделки в кругу хороших людей с горячим чаем и каплей выпивки — лучшее, что может произойти в пасмурный холодный день. Главное — потом успеть выпроводить доктора до темноты и дозвониться ему домой, чтобы точно дошёл. А пока об этом можно было не думать. Доктор и Двир добрались до красивой старенькой радиолы и, поставив пластинку, наслаждались музыкой, когда Валд заметил, что Дима исчез из-за стола. Обернувшись, он увидел его у окна, выходящего на пролив. Решив, что уже изрядно занятые спором о музыке друзья его отсутствия не заметят, Валдис встал, подошёл к Диме и положил ему руку на плечо. Тот сначала вздрогнул, а потом расслабился и натянул на руки посильнее рукава просторного мягкого свитера под горло и с резинками по манжетам и подолу.
      — Я хотел смотрет, как это место с берега видна. Я тут ходит на корабле.
      — Правда? Каком?
      — Корабль, которй лёд ломат. «Чехов».
      — Ледокол? — дождавшись утвердительного кивка, Валд покачал головой. Давно у них тут через пролив мирные суда не ходят, года два так точно, когда война дошла до своего пика. — А ты кем на нём был?
      — Радист. Хорошй аппаратура у вас. Силная, — Дима погладил коробку приёмника рукой и улыбнулся Валдису через плечо. — Я стих читат тогда. Помнит?
      — Стих? — многое было в эфире, и переговоры, и откровенная ругань между судами одного государства, которые никак не могли понять, кому первым идти. Но такие вещи были нечасто и запоминались. Стихи, даже песни. Всего шесть случаев на памяти Валдиса. И неважно, что на непонятных языках, певучая рифма была понятна и так. — Сколько лет назад?
      — Четыре. Я закончит в тот год… — Дима запнулся, пытаясь подобрать нужное слово. — Академий для морьак. Ваш язык там не учит, учит три других. Ваш я сам учит, хотелса.
      — Ну вот и пригодились знания, — Дима кивнул в ответ, давая понять, что он уловил смысл, и обернулся к комнате, разглядывая Двира, Пенингема и доктора Емеля.
      — Вы хорошъе люди. Войн дла вас не помех. Вы продолжат жыт по свой совэсти. Это важна. Я не могу возвращ… ать в свой страна, там фронт. Лучше быт в тылу у врагов.
      — Да, возвращаться — переходить фронт, это очень опасно. Я очень надеюсь, что война закончится как можно скорее, и мы перестанем каждую секунду бояться за свою жизнь. Кстати, что за письмо было у тебя в подкладке куртки? — Дима нахмурился, явно продираясь через забор из непонятных слов, и ответил только спустя несколько секунд.
      — Папа писат с пер… Фронт. Не помну, как второй слово. Я не успей его читат, пришлос прьатать вместе с… — Дима поднял руку, демонстрируя Валдису то самое кольцо. — Они не снимайут простых украшений, толко золото.
      — Ты прочёл письмо? — он кивнул и скрестил руки на груди.
      — Да. Он ранен, в болниц… э. Нэ знаю, как он там се-ейчас. Я давно в… плэну, блиндажи и окоп копат на… перэдавой, вспомнил, — парень улыбнулся и прикрыл глаза, наклоняя голову и прислушиваясь к музыке. — У вас сложнай язык, не всегда словы вспоминат. Я такой коравый.
      — Если захочешь, то выучишь. Просто почаще разговаривай. Но и свой язык не забывай.
      — Не забуту, с дества говорил.
      Валд улыбнулся ему и, положив руку на плечо, повёл обратно к столу. Всё же обсудить музыку сейчас хотелось больше, чем войну. Война, она вокруг, витает в эфире неслышимым гулом. И этот гул, не прекращающийся ни на мгновение, давит на людей, заставляя их бояться, пригибаться, оглядываться. Поэтому говорить о ней смысла нет и никогда не было, она и так не даёт о себе забыть. А музыка и разговоры о ней помогут отвлечься.
      
      Прошёл ещё месяц, прежде чем доктор Емель отпустил Диму из больницы. Он буквально загорелся идеей стать маячником, чтобы забить мозги полезной работой. Валдис с Двиром идею поддержали и взялись строить кирпичную перегородку от лестничного пролёта на втором этаже, чтобы удобно поместиться всем троим, не мешать друг другу. Тем более, теперь на каждого из них снизится нагрузка. Когда Валдис пришёл к маяку с маленькой сумкой, в которую доктор, медсестра и добрая тётушка-белошвейка наложили одежды, его уже ждали с нетерпением. Тем более этот месяц Дима штудировал книги, пытаясь постичь язык настолько, чтобы говорить на нём чище.
      — Ну здравствуй, добрый человек, проходи, располагайся. У нас как раз стенка в лестничный пролёт готова, полы и дверь. Но внутри пока такой кошмар, что придётся тебе немного пожить в тесноте.
      — Я не против, — он пожал плечами и, войдя в комнату, сел на диван. — Вы слушалы радио? Говорат, что наступление остановилы. Они зра пошлы на север, потому что там их ждёт суровая зима. Очен суровая. И поларные ночи.
      — Слышал, что это зима, которая идёт несколько месяцев.
      — Да. Наша страна дла них будет испытанием. У нас луди закалённые, они готовы-ка всему. А ищё добрые. Вас тоже спасут.
      — Хотелось бы. Хотелось бы, чтобы это было так. Потому что мы просто беспомощны. У нас после гражданской войны даже армии не осталось, заводы оружейные разворовали. Едва от своих дезертиров и бандитов избавились. Министр сделал правильный выбор, заключив с ними договор. Иначе нас бы просто стёрли с лица земли. Но мы не об этом хотели поговорить. Сегодня у тебя будет экзамен. Кто-то из нас постоянно будет присматривать за тем, как ты работаешь.
      — Я не против, — Дима взял Валда за руку и улыбнулся. Он при каждом удобном случае, когда приходил в гости с Хансем, старался взять его за руку. На вопрос «почему?» он ответил очень просто. «У тебя тёплые руки, красивые». И сопротивляться Валдис не стал. — Я вам кое-что принёс. Я долго былса, но смог перевести на ваш язык тот стих, который читал в эфире. Может, не в рифму и корьаво, но я старалса. Этот стих о вас. О тех, кто работаит на маяках. Я сам его сочинил когда-то.
      Он протянул Двиру сложенный листочек бумаги и отошёл от них к рабочему столу, чтобы разглядеть аппаратуру. А Валд с Двиром замерли. Пожалуй, никогда ещё у них не случалось такого удивительного подарка, как стихи. Валдис оглянулся через плечо на худенькую фигуру, видимую на фоне светлого окна, и развернул листок. Печатными буквами, немного неровно, но аккуратно были запечатлены всего несколько строчек. Быстро пробежав глазами по буквам, словно написанным ребёнком, Валдис отдал листочек едва не прослезившемуся Двиру и, подойдя к Диме, крепко обнял его.