Того хочет Бог

Глава 3. Николас-Иов. Крещение

      Он стоял со своей пустой тележкой, и наблюдал за приближающимися людьми. Женщины на огородах тоже заметили мужчин, и собрались вместе. Одна из них вдруг сорвалась с места, и бросилась сломя голову в сторону процессии. Ее юбки неприлично задирались на бегу, и Ник наблюдал за мельканием белых ног, перебирающих землю. Подбежав к мужчинам, она кинулась одному из тащивших повозку на шею. Николас видел, как ее одежда смялась в его объятиях, а лицо зарылось в бороду. Остальные остановились дождаться, когда товарищ освободится. Через несколько секунд женщина отпрянула, и пошла рядом с процессией.

      Отец-настоятель мерным, спокойным шагом направился из ворот крепости в сопровождении еще пары монахов, и Ник в очередной раз подумал, что этим людям место в строю, а не в кельях: Все трое высокие и крепкие, надень на любого доспех и ни за что в жизни не скажешь, что он божий человек. Среди пришедших он тоже заметил монаха, но и его выдавала лишь тонзура. Решив, что торчать тут и пялиться на них не стоит, Николас вернулся за стены. Хук и еще пара мужчин расчищали центр двора, и выносили на него поленья из-под навеса. Один из них, среднего роста, довольно стройный и с молодым лицом, прикрытым длинной русой бородой, спросил:

- Сколько? – и требовательно посмотрел на Ника.

- Что сколько?

- Вернулось их сколько? – В его голосе мешалась озабоченность и раздражение.

- Я не знаю, не считал. Но вроде человек семь.

- А на повозках?

- На повозках шестеро было.

Бородач переглянулся с Хуком, на лице которого так же была видна тревога:

- Много. Надо узнать всех ли наших принесли, а кого свиньям. – Бородатый кинул поленья к остальной куче и вышел за ворота.

- Чего встал? Помогай давай! – Хук продолжил переносить дрова, складывая их широкую полосу. Ник присоединился.

- Они на пять дней опоздали. Это плохо, парень, очень плохо.

- Отец-Настоятель говорил, что вернуться сегодня. Вроде вовремя же?

- Иоанн может общаться с другими монахами на небольшом расстоянии. Не так далеко, как люди из дознания, но достаточно что бы почувствовать Иеронима если тот был в нескольких часах пути от нас. Вот и знал. А так опоздали они, а не должны были. Да и вышли не с той стороны. А это еще хуже. Мало ли что могло бы их задержать на месте или в пути, но вот если им пришлось менять путь... Ох скверно это, помяни мое слово, скверно.

Отец-настоятель быстрым шагом прошел через двор, сжимая в руках сверток. За ним шли сопровождавшие его монахи, и несли прикрытое тканью тело: оно сильно отличается пропорциями и размером от человеческого. А еще оно было будто деревянная скульптура. Он внимательно следил за носильщиками, и от его взгляда не укрылось, как из-под ткани выпал какой-то черный предмет. Проходя с дровами мимо этого места, он сделал вид что роняет их и наклонился. На земле лежал палец, явно нечеловеческий. Черный как уголь, длинной во всю Никову ладонь, с узловатыми суставами и огромным когтем. Оставив страшную находку лежать где была, он отнес последнее топливо.

      Закончившие складывать костер люди расступились, пропуская поскрипывающую колесами повозку с телами. Вслед за ней шла траурная процессия женщин, остававшихся до этого снаружи. Слезы блестели на их щеках в красном свете уже почерневшего солнца. Тяжелые тела, прикрытые окровавленной тканью, были выложены в ряд на помосте, который удалось сделать из того, что должно было стать сараем для свиней. С них не стали даже снимать импровизированные саваны. Один из монахов положил каждому на грудь по небольшому деревянному кресту, и встав в изголовье, громким безэмоциональным голосом, зачитал заупокойную. К концу приготовления все, кроме нескольких женщин, все еще плачущих и о чем-то говорящих, выглядели спокойными, разве что слегка угрюмыми и молчаливыми. Ник не верил, что они сожгут тела до того самого момента, когда Отец Иоанн, не сказав ни слова, запалил солому в растопке.

- Но также нельзя! – Голос был настолько чужим, что Ник не сразу узнал в нем свой. Все посмотрели на него, один из стоявших рядом мужчин потрепал его по плечу, а Отец-настоятель, отойдя в сторону подозвал его жестом руки. Обдаваемый жаром разгорающегося костра, Николас подошел к нему на негнущихся ногах.

- Папским эдиктом, двадцатого года от обретения Иерусалима, было разрешено сжигать тела.

- Зачем? Это же неправильно! Тела надо возвращаться обратно в землю. Так… Так хочет Бог! Всегда так было…

- Не тебе судить, чего Он хочет, и не тебе речь имя Его по-пустому. Ты видишь где мы живем. Сегодня ты много раз прошел этот кусок земли из конца в конец. Тут негде хоронить мертвецов.

- Но там еще много земли – он махнул рукой – зарыли бы там! Даже евреи и мусульмане не жгут мертвецов!

- А ты можешь обещать хоть кому ни будь здесь, что их тела не будут поруганы? Ты можешь обещать Елене, что на могиле ее мужа не будут плясать бесы? Что они не выроют его труп, и не надругаются над ним? Или что при следующем схождении тумана они не окажутся в пекле? Нет? Тогда не спорь. Не тебе указывать нам, как поступать с нашими мертвецами. Мы почтили их тем, что доставили сюда и дали людям попрощаться с ними. Чтим и тем, что сжигаем их и тем же чтим завет. Понял? Если будут возникать еще вопросы такого рода, иди ко мне, а не ори на весь белый свет. Все, ты свободен, сейчас будет ужин, а после брат Иероним поговорит с тобой.

- Отец! Хук сказал, что люди задержались и это очень плохо, что это значит?

–Вот это ты вполне можешь обсудить с кем ни будь другим. Тебе объяснит любой. Иди уже, у меня нет времени. – Сказав так, он снова ушел в свой монастырь. Николас хотел было спросить его о черном пальце, но передумал.   

      Большинство людей не стали даже дожидаться, когда прогорит погребальный костер, немного постояв возле него они потянулись в сторону монашеской обители. В столовой уже горел свет и Ник пошел туда же. Места за столами хватило всем, Николасу повезло: он смог сесть рядом с Хуком. Трудами женщин на столе быстро появились миски с кашей и кувшины с разбавленным вином. Отец Иоанн сел во главе, и под всеобщее молчание произнес короткую молитву. Все приступили к еде. Николас ожидал что трапеза пройдет молча, но тем не менее почти сразу то тут, то там завязывался оживленный разговор, очагами которого стали вернувшиеся, однако никого из них не оказалось рядом и потому он спросил главу общины: