Поэтому в этот день мне пришлось занимать себя всем, чем только угодно, чтобы не впадать в уныние. Но стоило только спуститься в группу малышей, я пропала там на целый день и уже только к позднему вечеру доползла до комнаты, практически не чувствуя под собой ног.
Разговор с Тимофеем согрел душу и сердце тем, что он как никогда был весел, и это тут же отразилось на мне. Наконец-то сегодня первый раз ему дали посмотреть на свою собственную спину, и он был в легком недоумении от того, что кожа была такая же гладкая, как и прежде.
— Снежинка, я охренел, когда это увидел, ну, просто, если сказать честно, я лазил в интернете и примерно знаю, какие увечья остаются на коже после ожогов серной кислотой.
— Ну, вот видишь, а ты не верил, я так рада, — бодро отвечала я парню, хотя у самой настроение было на нуле.
— Жаль, что сфотографировать не разрешили, — голос Тимофея просто искрился радостью, и я не смогла сдержать улыбки. — Скоро уже домой вернусь, не могу дождаться этого дня, — горячо шептал в трубку парень, и я краснела от хрипловатого шепота.
Я горела от предвкушения встречи с ним.
— Я тебя очень жду, — вторила ему.
А потом была бессонная ночь, в которой я все время пыталась выбраться разными путями из детского дома, чтобы встреть в аэропорту Тимофея, но у меня никак не получалось этого сделать, и я просыпалась в холодном поту и с лицом, мокрым от слез. Решив, что не буду спать, через несколько минут, только коснувшись подушки, я проваливалась в сон, и все шло по кругу.
А тем временем учеба не стояла на месте. Бесконечными тестированиями нас завалили в начале мая, и уже после десятого мы только и делали, что писали пробные тесты. Это был тихий ужас, в котором мне приходилось вариться одной. День за днем одно и то же. Мне казалось, я превратилась в зомби, которого гоняют по кругу, и он ничего с этим не может сделать, просто идет вперед, потому что перед ним машут куском мяса.
«Фу, Яся, ты с кем себя сравниваешь», — одернула я себя и поморщилась, стоило только представить эту ужасную картину.
— На сегодня можете быть свободны, отдыхаем, — скомандовала Елена Николаевна, и все одновременно зашуршали учебниками и тетрадями.
— Есения, подойди ко мне.
Черт, ну, почему именно тогда, когда хочется оказаться одной в комнате подальше от посторонних глаза и ртов.
Я собираю учебники и тетради, засовываю все в рюкзак и подхожу к учительскому столу. Смотрю поверх головы Елены Николаевны.
— С тобой все в порядке? — задает она вопрос с той громкостью, которую могу услышать только я.
— Мгу, — отвечаю ей.
— Я просто наблюдаю за тобой и понимаю, что как-то все стало между тобой и одноклассниками натянуто и напряженно.
Я уставилась на нее в неверии. Твою мать, черт, правда? Она только сейчас это заметила?
— У меня все хорошо, Елена Николаевна, не переживайте, я могу идти? — вопросительно приподнимаю брови.
— Конечно, можешь, но если вдруг что, обращайся, не стесняйся, — сказав это, она тут же уткнулась в пиликнувший телефон.
Тьфу, блин, так противно. Разворачиваюсь к ней спиной, не медля ни секунды, выхожу за дверь и прямиком к себе в комнату. Одиночество, словно покрывшаяся коркой ранка, надтреснуло не вовремя, и из-под него начала просачиваться кровь, расползаясь с каждой секундой все большим пятном.
Я быстро передвигаю ногами и, чтобы отвлечься, в мыслях пытаюсь представить Тимофея, нашу встречу с ним и то, что я ему скажу, как только увижу. А еще, когда моя фантазия выходила за рамки дозволенного, я представляла себе, как в день прилета парня мне позвонит его отец, и к воротам детдома подкатит дорогой черный тонированный джип, и я буду идти через двор к нему, водитель распахнет дверцу, а все наши прилипнут к стеклу многочисленных окон и будут облизываться и исходить слюнями и злиться из-за того, что это не им повезло, а мне. Да, такие чувства меня посещали постоянно. Неверное, я злилась на наших детдомовских из-за того, что меня бросили все, и мне хотелось их уколоть как можно больнее, а для нас обрести семью является самой сокровенной мечтой, и даже те, кто говорит, что им и в детдоме живется неплохо, все равно в душе завидуют тому ребенку, которому повезло чуть больше, чем ему, потому что он обрел семью.
— Ты жуткая личность, Елисеева, — удивлялась я сама себе, глядя в свое отражение в зеркале, когда проходила мимо холла.
А потом на меня будто снизошло понимание в одно мгновение, я поняла, почему со мной все бросили дружить. Они мне просто тупо завидовали. Завидовали тому, что в один прекрасный день за мной приедут и заберут отсюда, а у них теперь только одна дорога — это учеба. И потом взрослая жизнь, и семью они обретут, если им повезет со своей второй половинкой, и то не факт, что их примет радушно семья избранницы или избранника. Ведь детдомовские дети — они на любом отрезке жизни останутся детдомовскими, навсегда.
На взвинченных до предела нервах залетаю ураганом в комнату, бросаю на пол рюкзак, сдираю с вешалки жилетку и, захлопнув с обратной стороны с силой дверь, укладываюсь в пять минут, чтобы выскочить на улицу, чтобы стрельнуть у кого-нибудь сигаретку и покурить. Солнце на меня не попадает, только носки кроссовок находятся не в тени, поэтому им очень жарко, а я, спрятавшись за толстый ствол тополя, стою и мелкими затяжками гоню все мысли прочь, даю проникающему в легкие никотину сделать свое дело. Успокоить меня. После первых двух тяжек закашливаюсь, но это только лишь от того, что сигареты очень крепкие, да и курила я в последний раз очень давно.