Тонкое учительское искусство

Тонкое учительское искусство

Мысли о том, чтобы сначала повесить старую советскую люстру, а потом повеситься на этой самой люстре, посещали молодую голову всё чаще. Александр Игнатьевич Бобров, не являясь учителем труда или пьяным электриком, не мог самостоятельно повесить тяжёлую люстру, а поэтому с сожалением смотрел на голую лампочку, которая заменяла ему нормальный источник света. Он переехал в эту квартиру, которая считалась намного нехорошее, чем квартира в Москве на улице Садовой дом триста два-бис, буквально два месяца назад, и через неделю понял, почему она считается проблемной. Здесь невозможно сосредоточиться. Здесь отсутствует нормальная отделка. А ещё сверху живут металлисты, через стенку — вечные соседи-ремонтники, а снизу постоянно лает собака.

А ещё от смертной тоски хочется надеть вместо галстука себе петлю на шею.

День, в принципе, не задался с самого начала. К шести вечера надо ехать на совещание, до этого он должен провести шесть полных уроков и консультацию для учеников девятого класса, которые в этом учебном году должны будут сдавать экзамены. И это всё в первый же рабочий день после первого сентября! Он поблагодарит бога, если отговорит своих учеников сдавать литературу, потому что никто бы из них не осилил гору сочинений в экзаменационном задании. Подготавливать сих учеников у Александра Игнатьевича не было ни сил, ни желания, а надо — классный руководитель девятого «Б» класса, который регулярно получает по шее за своих обалдуев. То дворник их не пустит на территорию школы, потому что они бросили что-то мимо урны, то гардеробщица будет брюзжать, что парни пришли без сменной обуви или бахил. Все претензии, дабы не ругаться с коллегами, Бобров просил записывать в маленький ежедневник, который находился на входе в его кровный кабинет, в котором он базировался один. Слава богу, один.

А то нелюдь-завуч по имени Ирина Васильевна хотела, чтобы в этом кабинете ещё преподавали географию, какой ужас!

Будучи щуплым, выглядящим на несколько лет моложе, да и к тому же блондином, Александр Игнатьевич пользовался успехом у школьниц, которые что только не делали, чтобы учитель, которому был почти тридцатник, обратил на них внимание. По правде говоря, Бобров боялся их. Этим девушкам не был интересен Пушкин, Есенин или Достоевский, им был интересен он — неказистый учитель, который запирался в кабинете изнутри и пил чай в одиночестве, дрожащими руками держа кружку.

Утром Александр Игнатьевич, плотно позавтракав, вышел из квартиры, закрывая дверь на два оборота ключа. Его портфель раздувался от количества тетрадей параллели девятых классов. Одиннадцатого у него сегодня не было, но были шебутные пятиклассники, которые увидят учителя в первый раз. Наверно, перед едой надо было выпить валерьянки или глицина под язык положить. Спокойнее будет. Хотя, в принципе, мужчина был на редкость флегматичным, спокойным, что отличало его от всего педагогического состава.

Придя в полдевятого утра в школу, мужчина достал пропуск, прислоняя его к турникету, и поздоровался с охранником, молодым человеком, который с утра явно выпил что-то крепче чёрного кофе. Редкие сонные ученики приветствовали щуплого учителя с портфелем в руке и учебником девятого класса, который забыли вчера, когда был наплыв в библиотеку, на вахте. Предельно спокойно было и на лестнице в школе — только пыль кружилась в воздухе, да из кабинета директора доносился аромат зернового кофе. В какой-то мере Александр завидовал директрисе и завучам — с утра сидят в кабинете, плюшками балуются да кофе распивают, вот бы всем такой приятный бонус по приходу на работу. Учителя начальных классов уже были на своих местах — на втором этаже все кабинеты были открыты, сидели, в основном, девушки в возрасте от двадцати пяти лет. Спокойные, красивые. А орут-то так порой на уроках, будто мегеры в них вселились.

Бобров поднялся на свой родной третий этаж, понимая, что надо зайти в учительскую и забрать журнал класса, который будет у него сегодня первым уроком. Он открыто проклинал завуча по учебной работе, потому что тот несколько раз переделывал расписание, заставляя бедных учителей буквально трястись от ярости. Ух, Сергей Николаевич, держитесь! Учитель русского языка пустит всё своё красноречие, чтобы передать, насколько он вас любит.

Открывая дверь, Александр Игнатьевич совсем не думал, что пред его очами предстанет это. Мужчина не матерился. Считал своим долгом показывать учителям и ученикам воспитанность. Но то, что прямо перед ним была самая настоящая жопа, отрицать не мог.

Эта девушка была крупновата; округлые бёдра обтягивали тёмные штаны, которые, правда, не скрывали пухлых ягодиц; грудь, когда уборщица, а это была именно она, обернулась на звук открывшейся двери, слегка колыхнулась. Учителю русского языка стало жарко. Да, наверно, дело в том, что фрамуга не открыта, помещение закупорено, а поэтому девушка даже свой халат сняла, лишь бы быть немного освежённой. Александр поправил галстук, молчаливо здороваясь и отхватывая нейтральное «Драсьте», и отправился к полкам с классными журналами.

Девушкой, которая старательно пыталась хоть что-то сделать с грязью под столом, являлась бывшая ученица Боброва. Ей на данный момент было двадцать лет. Жизнь её сложилась весьма печально: поступила в Герцена, была отчислена, так как совмещала работу с учёбой и не успевала следить за всеми событиями на парах. Потом пошла в педагогический колледж, сейчас еле-еле училась на третьем курсе, ей даже грозили списком на отчисление, но Валерия Шевцова (а именно так звали эту девушку, у которой было свободное посещение колледжа и обязанностей по уборке в школе выше крыши) старалась не унывать и учиться. Образование важно, кто бы что ни говорил, и желанная корочка маячила уже близко.