Тотем (новеллы)

Единственная

         Я сидела в своём саду: шершавые подсолнухи, пасмурные ромашки, чайные розы с листьями, проеденными тлёй.

         Мимо уже который раз  проходил мужчина: высокий, сутулый, с ногами-карандашами и встречающимися руками, то спереди, то за спиной.

         Вот он остановился прямо передо мной. Я сижу на скамеечке напротив. Скамья на земле, он на асфальтовой дорожке.

         Поправила розовую юбку, тщетно стараясь дотянуть её до колен.

         ― Вы его отец?  ― спросила, рассматривая серебристость асфальта.

         Давно уже видела, что это он. Бродил здесь с того момента, как я вышла в сад. Ветер вырывал у меня листы, на которых писала. Бури ― частые гостьи в нашем городке.

         Он замешкался. Застенчиво, но с усилием воли приставил глаза к моему лицу.

         ― Да, это я, ― сказал он.

         Так мы оказались друг против друга впервые. Он ничего не знал про меня. Я всё знала про него.

         ― Он жив?  ― спросила я с точностью на втором слове.

         ― Да!

         Не отводила глаз. Его глаза в яме, потому  так холодны. У сына глаза матери ― цвета потухшего крыжовника.

         ― Так вот Вы какая! ― сказал он. Да, он не ожидал увидеть меня такой, какой я была всегда.

         ― Наверно, переживали? ― задал вопрос он.

         ― Я идеалист. Из семьи учителей. Со стержнем.

         ― Он всегда был привязан к Вам, ― сказал он, помотав головой, что-то рассеивая.

         Не ответила. Этому есть продолжение. Ждала, что он продолжит. Дикая, колючая правда в скрижалях времени.

         ― Он до сих пор привязан к Вам.

         ― Мне это неинтересно.

         ― Да, я понимаю. Вы замужем? Вы… (помолчал он, натыкаясь на паузу после собственного, срывающегося голоса). Вы замужем?

         ― Нет. И решила никогда не выходить замуж.

         ― Но…

          Снова пауза. Об неё можно удариться.

         ― Это из-за нас ― его родителей?

         ― Что Вы! Совсем нет. Из-за меня. Видите ли, я не могу кому-то принадлежать.

         ― Но ведь…

         ― Я никогда не любила его. Это он. Но не я. Я думала. Но думать ― не всегда любить.

         ― Вы красивая, умная… ― он взглянул на мои ноги. У него задёргалось левое веко.

         ― Можно ещё как-нибудь поговорить с Вами? Я могу ещё подойти к Вам?

         ― Нет. Не можете. Я не буду говорить с Вами.

         ― Вы снова вернулись в этот город?

         ― Сердцем я всегда в этом городе.

         ― Он мне рассказывал о Вас.

         ― Он ничего не знает обо мне. Не может знать. Я всегда держу людей на дистанции. Он другой. Не такой, как я.

         ― А я? Каким Вам кажусь я?

         ― Вы  букет без воды. Сильный, но в плену, без питания и свободы.

         ― Вы удивительная.

         ― Все удивительные.

         ― Почему Вы не любили его?

         ― Он слабый, незрелый. Незрелость воли, точно червивое яблоко. И все его отношения с девушками это доказывают.

         ― Он Вам рассказывал про своих девушек?!

         ― Когда Вы увезли его, у меня как будто в груди оказалось два сердца: одно преодолевало, второе билось… Вы вернули обратно мою посылку, она сломала стену. В прихожей. Трещина от посылки.

         ― Это не он. Мы.

         ― И паспорт спрятали Вы.

         ― Мы.

         ― Знаю. Никогда ничего не хотела. Просто жила... а он завидовал мне.

         ― Теперь понимаю, почему он любит Вас до сих пор.

         ― Он не умеет любить. Мы просто дружили. Ему сложно быть  с девушками, которые ему нравятся.

         ― Он винит в этом Вас.

         ― Беда его в том, что он всегда кого-то винит. Даже книги, которые читает.

         ― Мы всё сделали неправильно?

         ―  А я благодарна Вам! Правда, никогда бы не подумала, что скажу Вам такое.

         ― Почему благодарны? Ведь мы всё разрушили…

         ― Вы ничего не разрушили. Нечего разрушать.

         ― Вы бы могли полюбить его?

         ― Нет. Я могу полюбить только сильного, глубокого человека.

         ― Вы напоминаете мне одну героиню, от которой никогда не оторваться. Единственная. К которой привязываются навек.

         ― Я не воздушный шарик.

         ― Боюсь, я не могу уйти.

         ― А я не могу остаться. Выложила мороженое, и оно оттаивает.

         ― Мы думали, у Вас что-то могло быть. Он очень страдал.

         ― У меня никогда ни с  кем ничего не может быть. Я уже объяснила.

         ― А как же семья, дети?

         ― У меня лучшая семья, а я всё ещё её дети. У меня будет семья, когда я перестану быть ребёнком в своей.

         ― Он будет страдать… всегда?

         ― Зачем Вы спрашиваете у меня такое? Он всегда жил в аду, который сам себе выдумал.

         ― Что Вы чувствовали, когда он целовал Вас?

         ― Я никогда не целовала его в ответ. Думала? Думала о ласточках. Он целовал меня, а я целовала ласточек.

         ― Не могу уйти. Мне кажется, я больше Вас не увижу. Ведь Вы не позволяете подходить к Вам!

         ― Я не позволяю  Вам и писать, только Вы всё равно пишете.

         ― Вы написали, Вам тридцать… А выглядите юной.

         ― Я всегда выгляжу юной, несмотря на то, что мне тридцать. Любовь к миру делает меня юной.

         ― Понимаю своего сына.

         ― Вы никогда его не понимали.

         ― Ваши цветы… Они похожи на Вас.

         ― Все мы похожи на солнце. Кто-то светит, а кто-то погас. Но тот, кто погас, ещё может засветить снова.

         ― Не уходите! ― воскликнул он. Я вздрогнула.

         ― Извините, но… ― попыталась я объяснить необъяснимое.