Трамвай №1

1

Поезд лениво плелся сквозь бескрайнюю, выжженную послеполуденным июльским солнцем, равнину. В купе было душно. Попытки открыть окно не увенчались успехом: в лицо ударил прокаленный воздух. Купе тут же наполнилось клубами паровозного дыма и мелкой придорожной пыли, которая теперь медленно оседала на диванной обивке и вещах. Мария стряхнула пыль с платья, поправила выбившуюся из-под кокетливой французской шляпки черную прядь, и, плюхнувшись в кресло, принялась смотреть в окно. За мутноватым стеклом, тянулась бурая, унылая степь, которую изредка взрезали полоски обработанных полей, да белые пятна домов под золотыми соломенными крышами.

Поездка, которая началась так увлекательно, теперь тяготила Марию. Единственное на весь состав дамское купе, было уже занято чопорной, старомодной немкой и ее подопечной, милейшей девочкой лет пяти, которая без умолку щебетала, задавая всевозможные вопросы, так что к середине пути Марии уже казалось, что в ее голове жужжит бесконечный пчелиный рой. И когда, наконец, они ушли в салон-ресторан, она вздохнула с облегчением, наслаждаясь наступившей тишиной. Последние несколько дней, Мария все чаще и чаще возвращалась мыслями к странному письму, которое вручила ей класс-дама. В письме содержалось лишь несколько фраз, скупо сообщавших, что отец Марии - Иоанн Войшицкий скоропостижно скончался 18 июля сего 1904 года и ей, как наследнице, надлежит явиться в нотариальную контору господина Ревво во Владикавказе для оформления наследственных бумаг. Весть о странной кончине папеньки мало затронула душу Марии. Отца своего, покойного Иоанна Антония Войшицкого она практически не знала, однако христианский долг, а может и желание вырваться, наконец, из опостылевших за годы учебы стен, сыграли свое дело. Папенька хоть и платил немалую сумму за обучение ее в пансионе, наличных денег дочери не посылал, а потому скромной суммы, которую Мария заработала за год работы учительницей приходской школы, хватило лишь на покупку билетов да на мелкие дорожные расходы. Самой ценной вещью в ее дорожном сундуке был почти новенький фотоаппарат «Премо», подаренный ей пастором Тадеушем в ознаменовании выпуска из гимназии. Пан Тадеуш, будучи заядлым фотолюбителем, давно приметил в Марии интерес к этому новому искусству, самолично обучил талантливую гимназистку фотоделу и даже помог оборудовать лабораторию. К вящему неудовольствию городского фотографа пана Юзефа, пансион при подготовке обязательного выпускного альбома предпочел воспользоваться услугами талантливой ученицы, нежели платить ему, Юзефу, солидную сумму, да еще и терпеть его вечное ворчание. Альбом получился что надо. Наверное, во всей Империи не было такого выпускного альбома, как в пансионе святой Ядвиги в городке Сандомир.

Вагон тряхнуло. Мария подняла голову и окинула взглядом купе.

- Добрый вечер, фройляйн! Извините, мы не хотели вас тревожить! – мягко произнесла попутчица, отрываясь от пялец с вышивкой.

За окном сгущались сумерки и в купе уже зажглись газовые рожки. На диване, положив головку на колени гувернантки, спала девочка, накрытая плотной, цветастой шалью.

- Простите! – украдкой зевнув, еще сонно проговорила Мария.

-Немудрено! Эти русские поезда такие душные!

- А где мы едем?

-Не знаю, фройляйн! Мы проехали несколько станций, но они совершенно одинаковые, я никак не могу запомнить их названия.

Она вернулась к вышивке, а Мария, ополоснув лицо, и оправив платье, вышла из купе.

После целого дня жары и духоты купе, ночная прохлада, рванувшаяся в открытые окна вагонного коридора, принесла облегчение. Вместе с тем слуха девушки достигли странные звуки. За дверью вагона, ведущей в тамбур явно слышалась ругань, треск и шум. Мария решила было не обращать на это внимание, но тут дверь открылась и в вагон влетел юноша лет двадцати, среднего роста, со светлыми волосами, слипшимися от крови. За ним гнался мужчина невообразимой наружности. Был он велик ростом, в расхристанной, белой рубахе, наподобие морской блузы, поверх которой накинут был инженерский китель. Каштановые волосы его, по всей видимости, обычно уложенные и аккуратные, теперь топорщились во все стороны непокорной волнистой гривой, от чего мужчина походил на растрепанного и очень сердитого льва. Был он мертвецки пьян, и от того зол. Изрыгая проклятья, инженер в один прыжок догнал юношу. Соперники обменялись ударами. При этом, Мария заметила, что белобрысый лишь обороняется. Инженер, видимо тоже это заметил, и мощным ударом отправил соперника лететь по коридору. Утерев с лица кровь, тот поднялся на ноги:

-Курт, хватит! Что я тебе сделал? – белобрысый попытался было остановить нападавшего.

Но инженер был слишком зол.

-Ты подлец, Ян! – прорычал великан, кидаясь в атаку.

Мария едва успела отскочить в раскрытую дверь купе, как к ее ногам шмякнулось тело Яна. По лицу его из рассеченной брови и носа лилась кровь. Мария выскочила в коридор, и не без усилий затолкала юношу в купе. Опешив от ее решительности, нападающий остановился. На шум уже сбегались пассажиры. Послышался свисток обер-кондуктора.

-А ну-ка прекратите! Как вы себя ведете, господин инженер?! – строго, будто отчитывая провинившегося школьника, выпалила Мария. Она стояла посреди коридора, перегораживая путь буяну, а тот уже и не думал трогаться с места. Он весь как-то обмяк, понурился, гнев его улетучился и во взгляде, которым он окинул девушку, была ясность.

-Извините, мадмуазель! Я не хотел вас обидеть! – он повернулся, тряхнул головой, и, виновато сутулясь, поплелся в другой вагон.

Мария вернулась в купе, где разгоралось уже другое сражение. Немка, напуганная внезапным появлением окровавленного мужчины, принялась выпроваживать его, осыпая градом ударов по голове.