Третья палата от Солнца

4

Очередной день в психбольнице начинается намного хуже предыдущего. Раньше у меня просто не работала одна рука, и я была полна надежд умереть, а сейчас всё совсем по-другому.

Я снова в Клетке, только на этот раз меня, как Принца, привязывают к кровати. Рука под гипсом ноет, в горле саднит, и вместо того, чтобы говорить, я хриплю. Каждое слово, каждая таблетка, которую мне назначает Хриза, каждый глоток воды вызывают боль. Хорошо ещё, что со мной сидит не слишком разговорчивый Птичник. Но даже его взгляд сложно выдержать. Особенно когда он ставит капельницы или кормит супом с ложечки – мне не рекомендуют твёрдую пищу. Взгляд можно истолковать как «за что мне такие проблемы», и «как же вы все мне надоели», и ещё «не понимаю, что происходит».

В последнем он сам мне признаётся, говоря:

– Никак не могу понять.

– Что? – хриплю я.

– Одна рука у тебя в гипсе. До шеи ты не дотянешься, но на ней следы двух ладоней. Откуда?

Вопросительно смотрю на него. Он выходит из Клетки и возвращается с зеркалом, в котором я могу рассмотреть свою шею. Действительно – красно-синие отпечатки двух ладоней. Роскошные синяки.

– Я слышал про подобные случаи, но не видел, – признаётся Птичник.

Я только тяжело вздыхаю и осматриваю углы комнаты. Сестры нигде нет.

Может, она больше и не появится?

Может, она исчезла насовсем?

Птичник, правда, не сидит со мной постоянно. Он регулярно уходит проверить отделение, или выходит за новым раствором для моей капельницы, или отдаёт какие-то ценные указания на кухню. Но я не всегда замечаю его отсутствие. Это капельницы, или таблетки, или недостаток кислорода, или всё вместе. Я постоянно сплю, а если не сплю, не могу найти хоть одну мысль в голове. Я тону в подушке, теряюсь в трещинах на потолке. Мрачный взгляд Птичника или иголка в вене возвращают меня в реальность, если это и есть реальность, если я не сплю во сне.

И в этом сне меня постоянно кто-то навещает.

Первой, к сожалению, приходит Хриза. Спотыкается сначала о порог, цепляется халатом за торчащий гвоздь на стуле Птичника, роняет блокнот. Я ожидаю рассказа о новых схемах лечения, но она запланировала допрос.

– Ты не хочешь рассказать о том, что случилось?

Нет, совсем не хочу. И выражаю это тем, что отворачиваюсь к стене, натягивая ремни.

– Меня очень интересует, что конкретно ты видела. Если я буду знать, то смогу помочь тебе.

В этом я сомневаюсь. Какой бы продвинутой не была медицина, какие бы невероятные лекарства не изобретали, какие бы сложнейшие операции не делали, они не умеют изгонять призраков.

Тут бы больше подошёл экзорцист, но у нас такого нет.

Хриза теребит ярко-зелёный шарфик. Ян молчит, но даже отвернув голову к стене, я чувствую его взгляд. И её тоже.

 – Эва, ты не разговариваешь, потому что у тебя болит горло или потому, что не хочешь?

Это тоже не её дело. В конце концов, меня тут убить пытались, если она забыла. Пусть на это и списывает неразговорчивость.

Хриза ещё пару минут вздыхает около меня и уходит. Птичника она утягивает с собой: я слышу, как она спотыкается о порог и падает ему на руки. А потом они шепчутся, прикрыв дверь Клетки, и я не могу ничего разобрать. Мне остаётся только гадать, что со мной будет дальше. Никто из нас в проявлениях ненормальности не доходил до такого.

И виновата эта тварь, с которой мне не повезло иметь один набор хромосом на двоих. Где она теперь? Почему мне одной приходится разбираться с последствиями?

Оглядываю углы снова. Её нет.

Птичник возвращается и запирает дверь. Смотрит на часы, ставит мне капельницу. Вот, опять. Я скоро усну, а когда проснусь, не буду в состоянии мыслить ясно. Чувства притупятся. Моё тело – не моё тело. Я стала призраком, тело невесомое, и оно готово провалиться через матрас, через пол, глубоко, куда-нибудь в несуществующий Ад.

Меня пытались убить. Меня пыталась убить моя же сестра близнец. Я должна, наверное, быть в ярости, или в депрессии. Должна хотеть вытащить её из астрала и ударить несколько раз или закончить начатое ей, удушив себя ремнями, стягивающими мои руки. Вместо этого я хочу спать. А даже если не хочу, не могу найти в себе злости или страха.

Не могу найти вообще ничего.

Следующим приходит Кит. Он стучится в дверь во время одного из моих просветлений. Птичник выглядывает за створку перед тем, как пустить его.

– Говорить можно, трогать нельзя, – бросает он и утыкается в какую-то очень медицинскую книгу. Но я всё равно чувствую его взгляд.

– Привет, – хриплю я.

У Кита в руках блокнот, половина листов из которого уже вырвана. Ручку он носит за ухом, и сейчас, достав её, пишет мне

«У тебя страшный голос»

– Прости, я тут не при чём.

В этот раз я говорю абсолютную правду.

«Мы смотрели фильм ужасов. Ты звучишь как монстр»

– Нам же нельзя смотреть ужасы.

– Санитары, пока я сижу тут с тобой, ставят то, что нравится им, – мрачно тянет Ян.

«И мне понравилось» – пишет Кит и садится на кровать. Под пристальным взглядом Птичника он быстро прикасается к моей руке и снова пишет.

«Всё остальное как обычно. Меня недавно чуть не поймали на кухне, только никому не рассказывай».

Я издаю звук, отдалённо похожий на смех.

«Ольга, пока тебя нет, каждый день убирается в твоей комнате».

– Если ей так нравится…

«Она говорила, что у тебя кошмарно пыльно под кроватью»

– Я туда просто не смотрю, – так и представляю Ольгу с отвращением заглядывающую под мою кровать. А пятна на простынях должны были привести её в ужас.