Треугольные письма

Треугольные письма

Треугольные письма.

Мири приносит с собой нежный запах свежего сена. Она похожа на мою сестру Зиночку. Мы с Зиночкой обожали валяться на сене, хохотали, делились секретами, строили планы. А потом Зиночку расстреляли немцы. Никогда не прощу себе, что не уговорила ее поехать со мной в Москву.

- Бабушка, будем обедать?

Ее голос возвращает меня в настоящее. Я молча киваю и, кажется, всхлипываю. Мири опускается на корточки возле моего кресла.

- Бабушка, что случилось?

Как четко она выговаривает «бабушка». А вот ее мама меня всегда называла «ба». Ну так мама-то ее в Москве родилась, а Мири уже здесь, в Израиле. Я вздыхаю, прогоняя непрошенную грусть.

- Ничего не случилось, милая. Что может случиться с девяностолетней старухой? А я даже суп сварила твой любимый.

Я тяжело поднимаюсь из кресла и двигаюсь в сторону плиты. Суп я варила часа три, не меньше.

Мири наливает суп в глубокие тарелки с ажурным узором, любит она эти тарелки. Когда маленькая была, всегда просила ей налить суп в «красивую тарелочку». Эти тарелки мы привезли с собой из Москвы в девяносто третьем. Кажется, они только и остались от всей московской посуды.

Мири с удовольствием уплетает куриный суп с рисом, а я смотрю на нее и удивляюсь, как это она так быстро выросла. Кажется, только недавно моя дочка Риточка была студенткой, прибегала из института и вот также уплетала мой суп. А потом и внучка Катенька супчик рисовый всегда просила сварить, когда я ее из школы встречала. А теперь вот Мири, правнучка, сидит за моим столом в военной форме и ест суп.

Голос Мири снова возвращает меня из лабиринта воспоминаний.

– Мама вчера разбиралась в кладовке (на самом деле она сказала «в махсане», конечно) и нашла коробку с разными штуками… Ну такими, для памяти. Там письма разные, и даже твои есть.

- Мои письма? – Я очень стараюсь припомнить, что же за письма мои могут быть в этой коробке «для памяти», но ничего не вспоминается. Эх, память моя, память… И вдруг внутри становится жарко, сердце на секунду замирает и я начинаю старательно дышать, как учил меня мой доктор.

Мири бросает ложку, подскакивает ко мне, гладит мои плечи, успокаивая. Она бормочет испуганно, спрашивает про каких-то врачей. Но мне не нужны врачи, я уже и сама справилась. Чувствую слезы на своих щеках.

- Все в порядке, милая, все в порядке. (даже я уже говорю «беседер», да..) Я, кажется, вспомнила. Треугольные письма в той коробке, да?

Мири возвращается за стол, кивает.

- Это письма твоего прадедушки, которые он мне писал с фронта. А я-то давно уже и письма эти оплакала…

Мири доедает суп, подбирает все до капли. Лицо у нее строгое и задумчивое.

- А еще там есть письма, которые дедушка с бабушкой друг другу писали, когда она была на стройке..э-э-э…ком-со-моль-ской, вот. А дедушка в это время в армии был, как я сейчас. И папины письма тоже есть, только два. Из Афганистана. Но они не треугольные, обычные, в конвертах. С марками.

Мири замолкает. Мне хочется сказать ей что-то ласковое, ободряющее, про мир и про жизнь, но слова останавливаются, не могут пройти сквозь мои дрожащие губы.

- Бабушка, как же хорошо, что сейчас есть интернет, правда? И Таль может мне написать в вотсапе, и я ему тоже. Я не хочу, чтобы у меня были треугольные письма.

Она поправляет свою военную форму перед зеркалом, закидывает на одно плечо тяжелый рюкзак, а на другое автомат. Я, как всегда, обнимаю ее на прощание. Вдыхаю нежный аромат сена, прикрываю глаза.

- В следующие выходные я принесу тебе письма сама. Почитаем вместе, окей? – она старается придать своему голосу беззаботности, но я-то слышу, как она сдерживает слезы.

У моей правнучки никогда не будет треугольных писем, и это уже неплохо.