Три кубика

Три кубика

Три кубика

I

Заключенные умирают часто. Особенно в колониях. Поэтому смерть пятидесятидвухлетнего вора-рецидивиста Бориса Козлова никого не удивила. И даже районный патологоанатом, в чьи обязанности входило выяснять причины смерти местных зека, лениво и без тени сомнения написал в справке: «смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности».

Эта смерть так и прошла бы незамеченной, если бы не Борин дружок, вечно бомжующий воришка Славик. Узнав, что Бори не стало, Славик вначале искренне удивился, а затем завыл тихонько, заскулил:

- Убилиии!.. Правду говорил Боря, что недолго ему осталось! Убилиии!..

Убедившись, что истерика его не произвела должного впечатления, Славик начал требовать встречи с начальником колонии. И вытребовал. Со сложенными за спиной руками, подгоняемый тычками в спину, он был доставлен в кабинет майора Добрянова Владилена Леонидовича.

            - Заключенный Коробеев Вячеслав Семенович, второй отряд, дело номер… - начал представляться Славик.

            - Короче, Коробеев. – Не скрывая раздражения, прервал зека майор. – Давай, выкладывай, что тебе там померещилось, или иди дворы мести.

            Это было любимое выражение Владилена Леонидовича – «иди дворы мести». Откуда оно взялось, и какое имело отношение к тюремному быту – никто не знал, да, в общем, и не интересовался.

             - Начальник, – тут же перестроился Славик. – Есть у меня мысль (тут майор скептически приподнял бровь, и понятливый Славик еще больше заторопился), думаю я, что Борю Козлова того… порешили, в общем.

            - Да что ты чушь несешь, Коробеев! Плохо стало Козлову с сердцем. В лазарете он лежал, там и умер.

            - Все у него с сердцем в порядке было, начальник. И в больничку он лег, чтоб  отдохнуть. Сам мне говорил: «Что-то устал я, Славик, по тюрьмам все да по колониям. Полвека прожил, а жизни не видел. И не увижу уже. Не выйду я в этот раз отсюда. Вынесут».

            - Коробеев, не морочь голову! Давно в штрафном не был? Дружбан твой знаешь, за что сидел? За попытку вооруженного ограбления! Старуху-пенсионерку запытал чуть не до смерти, девочке молодой лицо попортил. И жизнь! Ты мне тут байки рассказывать будешь, как Боря себя жалел?

            - Все так, Владилен Леонидович, да только чуял он смерть свою. Говорю Вам, чуял! А один раз сказал мне: «Узнал я ее. Узнал». А кого узнал – так и не сказал.

            Не хотелось майору Добрянову расследований и громких дел. Ох, как не хотелось! Однако понимал: Славик, если что возьмет в голову – от своего не отступится. Будет ходить-кричать на каждом углу, что зеков в колонии убивают. Пойдут слухи, начнутся волнения, а там и до беспорядков недалеко. Да и последняя фраза – о том, что узнал кого-то Козлов, – майора насторожила, хоть он и сделал вид, что не обратил внимания.

            - Так, Коробеев. Сигнал твой я принял. Будем разбираться. Если понадобишься – вызовем. А теперь иди давай. Дворы мести!

II

Начальником колонии усиленного режима Владилен Леонидович Добрянов служил уже шестой год. Как и все работники пенитенциарной системы, он был немного нечист на руку: брал взятки, заигрывал  с начальством. Главным, что отличало майора от других его коллег, была «чуйка» - умение предчувствовать неприятности за несколько дней до их появления.

            Когда упомянул Славик, что узнал кого-то Козлов перед смертью, - у майора вдруг внутри, за грудиной, словно возникла бездонная пропасть, вглубь которой ухнул тяжеленный булыжник. Сработала майорская чуйка. Значит, быть беде.

            «Допустим. Просто допустим, что смерть Козлова не случайна, - принялся размышлять про себя Владилен. - Тогда что же получается? Убить его мог… да кто угодно мог! В колонии усиленного режима. Но патологоанатом следов насильственной смерти не нашел. Тогда как его убили? Задушили подушкой во сне?»

            Все сводилось к тому, что для начала не мешало бы со специалистом поговорить, который вскрытие проводил – с Григорьичем. Глядишь, и натолкнет на дельную мысль.

Григорьич, пенсионного уже возраста патологоанатом, а по совместительству и судмедэксперт, Добрянова уважал. Тот никогда с пустыми руками не приходил, только с коньячком, с колбаской сыровяленой – все, как любил старик. И в этот раз обрадовался майору, сразу же любопытным взглядом на пакет покосился: не забыл ли Владилен традиционную «ссобойку».

            Майор ответил на рукопожатие, и тут же Григорьичу приятно булькающий пакет протянул – «накрывай, старик, поляну». Тот себя долго ждать не заставил: скинул клеенчатый фартук и синюю робу, снял с крючка белый халат и повел Добрянова в свой кабинет. Спустя пару минут, перед мужчинами стояли рюмашки, пара тарелок – одна с колбасой, другая – с яблоком, заботливо разрезанным на дольки и очищенным от семян.

- Ну, рассказывай, - наливая по первой, скомандовал доктор.