В течение нескольких дней огромный обоз с королевскими штандартами на бортах каждой кареты и каждой телеги двигался на юг по тракту. Я понимал, конечно, что нельзя задерживаться в пути. Но всё равно просил возниц сворачивать к каждому частоколу, в каждую деревню или хутор, которые попадались по дороге. И на каждом таком недолгом пит-стопе устраивал знакомый концерт - демонстрировал испуганным жителям анирана.
Они пугались ещё сильнее, когда узнавали, кто именно пожаловал на огонёк. По шаблону падали ниц, простирали руки к небу, вздыхали и рыдали. И так происходило во всех окрестных деревнях без исключения. Несмотря на то, что некоторые из этих людей не только слышали об аниране, но и видели своими глазами, когда совершали паломничество в столицу, доказать его существование скептически настроенным соседям удавалось редко. Мало кто был готов верить чужим словам.
Но когда аниран прибыл сам, глазам верить никто не отказывался.
Как всегда, меня встречали добродушно. Предлагали всё, что могли предложить, и не требовали взамен ничего, кроме благословения. И, в принципе, ничего им больше было не нужно. Удивительно мирная обстановка и прекрасная погода нынешнего лета позволила жителям запастись всем необходимым. Корона не давила налогами впервые за много зим, ибо, как знали лишь избранные, доходы короны этим летом возросли многократно, благодаря решительным действиям анирана. Так что в каждой деревне я занимался лишь тем, что молол языком. Взбирался на любой помост - даже бочкой не брезговал - и выступал, как Троцкий. Наконец-то научился размахивать кулаком для красоты момента, контролировал тембр голоса и подбирал такие слова, которые проникали в самое нутро любого безграмотного простолюдина. Я вновь и вновь требовал усерднее трудиться перед приходом безжалостной зимы. Забить погреба продовольствием, утрамбовать сараи сеном. Запастись рыбой, коптить и засаливать мясо. Готовиться к зиме и ждать, когда аниран излечит мир. Верить в него и не сомневаться в его поступках.
На пятый день пути огромный и неповоротливый обоз почти в сто пятьдесят душ был вынужден остановиться на окраине небольшой деревни. Впрочем, это даже не деревня была. Так, небольшой хуторок на несколько домов, мельница и простирающиеся до горизонта цветущие поля, принадлежавшие какому-то старому примо. Ну и довольно-таки достойный постоялый двор у самого тракта. Этот постоялый двор, где в данный момент вообще отсутствовали постояльцы, облюбовали мы. Но, конечно, вместились не все. Значительной части обслуги и подавляющему числу неприхотливых гессеров вновь улыбнулась судьба ночевать под открытым небом в компании раздражающих ночных насекомых.
Я же, как особа совсем непростая, отхватил лучшие апартаменты. За время своего пребывания в Обертоне я привык к комфорту. Привык к удобной постели и мягкой перине. А потому сон мне давался крайне тяжело в предыдущие нескольких дней. Я отвык от походной простоты и был рад вновь рухнуть спиной на мягкий матрас. После сытного ужина, за который мы рассчитались с хозяином серебром, а не только благодарностями, аниран пожелал отойти ко сну. Аниран не хотел слушать очередные истории назойливого эстарха и не хотел думать о том, что сейчас происходит в столице. Хоть ручной сирей всегда был на подхвате - эта падла харчевалась у нас, минимум, дважды в день, - я не просил Иберика отправлять его в Обертон за новостями. Я боялся узнать, что профессор всё же не выдержал и прекратил борьбу. Он выглядел скверно, когда я уезжал. Я знал, сколько ему лет. Но выглядел он куда моложе, пока обладал даром анирана. Лишившись его, он быстро сдал. Сильно сдал. Он стал похож на восьмидесятилетнего старика, а не на шестидесятилетнего мужа, всё ещё полного сил и энергии. И я очень боялся, что в один из дней мне сообщат, что я всё же убил его. Убил не быстро, а медленно.
Спал я странно. Не плохо и не хорошо. Просто я увидел очередной сон...
...Стоял прекрасный летний день. Солнце на небе, ни единого облачка. Тёплый ветерок, скользящий по моим волосам. И колосья пшеницы, которые я гладил ладонями. Целое жёлтое поле колосилось под моими руками. Такое знакомое поле с такими знакомыми колосьями, что я сразу вспомнил, где видел нечто подобное. Я видел это поле во сне. Видел, когда сидел на завалинке, чувствовал рядом что-то родное и улыбался. Это было поле из моего старого кошмара.
Но сейчас страх не сжимал моё сердце. Я радовался. Счастье переполняло меня.
Я засмеялся, расправил руки, как самолёт расправляет крылья, и побежал. Я гладил эти жёлтые колосья и кружил по полю. Я знал, что засеял это поле сам. Что вот-вот подойдёт время собирать урожай. И я опять сделаю это сам, как самый настоящий хозяин.
Я пробежал через всё поле и обернулся. Оно казалось огромным, но я захотел увидеть больше, захотел посмотреть на него с высоты. Поэтому торопливо вскарабкался на холм. Широкая дорога сворачивала и исчезала где-то в лесу. Я знал, что по этому тракту ежедневно передвигаются повозки и люди. Но они меня не интересовали. Меня интересовал мой дом, который я увидел, когда обернулся. Жёлтое море подходило к нему вплотную, практически омывало порог. А перед дверью кто-то едва различимый приветственно махал рукой.
Я ощутил прилив сил, ведь знал, что мне машет родной человек. Ради него я всё это делаю, ради него стараюсь. Но улыбка на моём лице быстро исчезла: я почувствовал, что там ещё кто-то есть. Кто-то незнакомый притаился. Какая-то шустрая тень промелькнула за домом.
Я кубарем скатился с холма и на всех порах понёсся обратно. Я успел заметить, как хлопнула входная дверь. Как за ней исчез родной для меня человек. Но так же я заметил тень. Тень, крадучись, проплыла вдоль деревянной стены и застыла у окна, словно через окно изучала происходящее внутри. А затем метнулась к двери, отворила её и резко захлопнула за собой.