Марина шла по больничной лестнице в отделении, где лежал Леша. Его скоро должны были выписать, и она хотела узнать когда. Она привыкла и почти не ощущала тяжелых больничных запахов, витавших в воздухе. Пахло лекарствами, едой и какой-то органической гнилью одновременно. Девушку привычно мутило, и она продолжала свой путь.
У большого окна на лестничной площадке стоял какой-то парень. Марина прошла мимо него, не замечая, но он окликнул ее: «Лётова, привет!» Марина оглянулась и увидела Пашку-сатаниста из одиннадцатого «А» .
- Привет. А ты что здесь делаешь?
- Лечусь.
- А что случилось?
- Отравился я, разве не знаешь?
- Нет. А почему?
- Несчастная любовь. А я думал, все об этом судачат.
- Может и все, но я не собираю сплетни.
Марина чуть наклонила голову и улыбалась сжатыми губами, старательно сдерживая смех, так не шла к Пашиной ангельской внешности дурацкая больничная пижамка с шариками и слониками.
- Что ты смеешься? – спросил Паша, - А-а это. Я сам мимо отражающих поверхностей стараюсь не ходить: не могу удержаться от смеха.
- Зато лежать весело.
- Не то слово. Правда, не столько весело, сколько – познавательно. Отец уже давно рассказывал, что отделение реанимации не полагается освящать – нельзя возвращать душу, которую забрал Бог. И поэтому в реанимации какое-то постоянное фоновое напряжение. И место там нехорошее: постоянно раздаются какие-то стоны ниоткуда, двери хлопают и там постоянно кого-то видят.
- Ну, еще бы - врачи, пациенты...
- Нет, я не об этом. Хотя, в чем-то ты права: действительно – пациенты. Только бывшие.
- Благодарные?
- Нет, умершие там.
- Брось, я в это не верю.
- Я раньше тоже не верил. Думал – отец меня обращает. Но здесь я сам многое видел и слышал. Здесь так интересно! Я еще в морг собираюсь сходить.
- Ну, вот видишь – жизнь прекрасна, а ты хотел отравиться!
- И вправду, что это я? А хочешь – пойдем со мной? Я тебе кое-что покажу – сразу поверишь.
- Во что?
- Во все…
- Нет, мне нужно идти.
- А-а-а, испугалась!
- Нет, меня ждут. До свидания. Ой, совсем забыла – в морг иди сам, не позволяй себя везти.
- Спасибо – учту.
Марина повернулась к Паше спиной, собираясь уйти. Формально Паша уже вышел из детского возраста, но фактически этот процесс был еще не завершен. А Маринины волосы были уложены в такой соблазнительный тяжелый узел и заколоты такой соблазнительной большой шпилькой…Паша привстал на цыпочки и быстро вынул шпильку двумя пальцами.
- Лётова, а я не знал, что у тебя есть волосы, - сказал он, оценив увиденное.
- Что ж я по-твоему – лысая? Вот, дурак, что ты наделал! Я же не успею сходить домой, причесаться до закрытия отделения.
- И не надо. Так всегда и ходи. У тебя очень красивые волосы.
- Спасибо…
К Леше девушка пришла расстроенной. Она каждый день так тщательно причесывалась, а тут предстанет перед ним растрепанной и неаккуратной.
Первое, что Леша ей сказал, было: «Ты прекрасно выглядишь. Почему ты раньше не распускала волосы? Так всегда и ходи. Я вижу – ты чем-то расстроена. Что-то случилось?»
- Нет, все в порядке.
- А меня завтра выпишут.
- Ну, наконец-то.
- Мотоцикл соберу.
- А ты, разве, его не разбил?
- Один разбил – три осталось.
- Ты, что, - богатый – столько мотоциклов?
- Нет, я их из старых собираю.
- Понятно. А меня покатаешь?
- Конечно.
Они разговаривали еще долго. Выходя из отделения, Марина увидела на стене зеркало и посмотрелась в него. Зря она так расстроилась – ее длинные волосы красиво лежали и смягчали резкие черты лица. И зачем она все это время носила этот дурацкий пучок?
Проходя по больничному двору, девушка подняла голову: Леша махал ей из окна своей палаты.
Домой Марина не шла, а словно бы летела над землей. Она счастливо улыбалась. Рядом с ней летели старые пакеты, грязные бумажки и сухие листья – дул весенний ветер, и светило ласковое, неяркое солнце.