Три смерти и Даша

Глава 52

Со дня убийства кинологу не давал покоя странный след, обнаруженный на месте преступления. Этот след мерещился ему везде. След возникал ниоткуда и резко прерывался, словно его обладатель умел летать и взлетал резко прямо с места. А еще от него по-прежнему пахло голубями и старым человеком, прожившим не одну сотню лет. Железом уже  не пахло.

Судя по запаху его обладатель выглядел примерно так: крылатый или летающий под воздействием какой-то таинственной силы старик (возможно – с голубиными крыльями), нескольких сотен лет от роду, иногда вооруженный и очень опасный. Но,  так выглядеть в действительности он не мог, иначе его бы заметили задолго до прихода на место преступления и, скорее всего, задолго до самого преступления. Иванову очень хотелось бы увидеть этого загадочного старика.

В этом городе он жил недолго. Друзей, кроме Джульбарса, у него пока не было, девушки тоже. И никто из его многочисленной родни здесь не жил. Поэтому ничто не отвлекало его от мыслей о работе. Служа   на границе он ловил ее нарушителей, а здесь помогал ловить нарушителей закона.

В этом городе он случайно оказался после армии, осмотрелся  и решил остаться. Город совсем ему не нравился, но родной был нисколько не лучше, а возвращаться туда ему совсем не хотелось.

Маленький городок со смешным названием, где он родился, располагался возле железной дороги. Проезжающие мимо него  видели убогие обшарпанные дома и синюю табличку с названием  станции. А жители города видели проносившиеся мимо поезда.

Дом, в котором он жил был виден из окон всех проезжающих поездов. В однокомнатной квартире жили впятером: родители, брат с сестрой и он. Отец работал стрелочником на железной дороге и много пил в свободное от работы время. Мать мыла посуду в кафе возле станции. Пила она значительно реже, чем отец. И пьяные и трезвые они постоянно скандалили и дрались. Мать была женщиной высокой и дородной, к тому же она была не из тех, кому нравиться быть жертвой, поэтому вполне могла дать сдачи своему супругу, так, что с синяками ходили оба. Эта супружеская чета ничем не выделялась из общей массы – пили и скандалили все, правда, далеко не все могли дать мужу сдачи, а-то и защитить соседку от  разбушевавшегося благоверного. Этим мать Николая выгодно отличалась от местных женщин.

В пылу семейных разборок постоянно доставалось и детям. Нервными росли все трое, но брат и сестра воспринимали происходящее вокруг как данность, Николая же все страшно злило. От природы он был добродушен, к тому же, не хотел со временем стать похожим на отца, поэтому подавлял в себе все недобрые чувства. И драться он не любил, хотя часто приходилось. Спасибо жившему с ними на одной лестничной площадке деду Десантнику. Все звали его так, собственное имя он помнил далеко не каждый день, зато навыки, приобретенные в армии мог продемонстрировать даже внезапно проснувшись среди ночи. Он то и учил соседских мальчишек   приемам. И не было мальчишки, которому не пригодились бы полученные знания.

Чем старше становился Николай, тем труднее ему было себя сдерживать. Тем более, что с со вступлением в подростковый возраст он почувствовал в себе что-то странное. Нет, не признаки созревания, в них как раз ничего удивительного не было. Просто вместе с взрослением в нем поселилась какая-то неконтролируемая, словно бы существовавшая отдельно от него ярость.

Первым в драку он не лез никогда, только вступался когда обижали слабых или защищался, если избежать драки было нельзя. Но, уж если ему приходилось драться... Он плохо помнил эти моменты своей жизни, зато его противники старались с ним больше не ссориться. Одно только выражение ярости на его лице отбивало всякое желание драться. А необыкновенная сила (однажды его подкараулили вдесятером, с целью раз и навсегда объяснить ему, кто здесь главный, но по итогам этой встречи главным оказался он) довершала впечатление. А драться он умел, еще раз спасибо деду Десантнику.

За манеру драться он получил прозвище  Колька-Зверь.

Тогда же его стала тревожить полная луна. Она  будила в нем странные желания, например – пойти в лес. Прямо ночью. Но, к сожалению, леса не было: городок был степной. А вот ходить ночью он все-таки начал.

Однажды он вышел из дома около полуночи и куда-то пошел. Мать долго бежала за ним с криками: «Коля, ты куда?!» Догнав она взяла его за руку и отвела домой. На вопросы он не отвечал, и у матери возникло ощущение, что сын спит с открытыми глазами.

Когда ему исполнилось восемнадцать, он сразу же ушел в армию. Повестки он ждал с нетерпением. Не то, чтобы он рвался служить, но ярость переполняла его и вырывалась наружу. И он надеялся на то, что придется защищаться. Быть может, тогда ярость уйдет.

Ему повезло: служить он попал на границу. Там был лес, в который его так тянуло. Сослуживцы поражались тому, как хорошо он ладил со служебными собаками, словно бы говорил с ними на одном языке. Он и сам удивлялся этому. Ярость почти утихла. Только луна тревожила его по-прежнему. А еще на границе он впервые услышал вой волков, который поразил его. Не  напугал, а взволновал, так же, как луна.

Волки заходили и в их часть. Так однажды при полной луне он слышал сквозь сон, как бегают по двору, слышал голоса и команды. Да, вроде он и сам был во дворе, но точно не помнит – проснуться толком он так и не успел. А потом ему приснился страшный сон, как будто парни из его части стреляли в него.

На следующее утро Саня из Кургана, спавший на соседней койке, спросил: «Колян, а ты видел волка?»

- Конечно, видел, их же здесь много.

- Нет, не вообще, а этой ночью.

- Этой ночью – нет. А что?

 -   Жалко, что ты его не видел. Такой странный волчара: светлый, почти белый, а глаза голубые, совсем как у человека. Ну, вот как у тебя, к примеру. И, главное, собаки не встревожились, наоборот, вроде как были ему рады.