Три смерти и Даша

Глава 53

«Что-то мальчики к нам давно не заходили», - подумала вслух матушка Людмила, убирая со стола после ужина.

- Паш, ты же с ними видишься? Да? – спросила она у сына.

- Ну, вижусь.

- Часто?

- Да, достаточно.

- Увидишь, передай, чтобы зашли. Что это такое – совсем не навещают родителей. Безобразие! А может мне самой к ним зайти? Где они сейчас живут?

- Фима тут неподалеку, Мишка дом снимает.

- Дом? А это не дорого?

- Дешевле, чем квартиру.

«Паш», - после продолжительной паузы вернулась к теме матушка: «А почему они вместе не живут? Так же дешевле, да и не чужие они друг другу в конце концов.»

- Ну, не вчетвером же им жить?

- А почему – вчетвером? Ах, да, конечно. Они живут с девочками.

- Нет, с мальчиками, - как бы между прочим заметил Пашка.

- Что-о?! Правда? Какой кошмар!

- Люда, ну что ты так шумишь? – поинтересовался из соседней комнаты отец Димитрий.

- Паша сказал, что Миша и Фима живут с мальчиками!

- Что?

- Да, пошутил я, пошутил. С девочками. Насчет Мишки, правда, точно не знаю, а Серафим со своею живет.

- Ну, прямо отлегло. Паш, ты больше так не шути, - облегченно вздохнула матушка.

- Как будто невенчанным браком жить лучше!? - возмутился отец Димитрий.

- Лучше, не лучше, но как-то...естественнее что ли, - спокойно возразила матушка.

- А  венчаться им вера не позволяет, -  язвительно заметил Пашка.

- А какие у них девочки?  Хорошие? – поинтересовалась матушка.

- Ну, как тебе сказать...Все так относительно. По-моему – хорошие. На мой вкус, конечно. Не знаю, как на ваш.

Пашка задумался и произнес в пространство, ни к кому не обращаясь: «Кристина, похоже, ребенка ждет»...

- Кристина? Какая Кристина? – оживилась матушка.

- Девушка Серафима, - не выходя из задумчивости ответил Пашка.

- А откуда ты знаешь?

- Она сказала, что ее сын будет похож на меня.

Пашка вышел из комнаты, матушка последовала за ним. Оставить такой вопрос открытым она не могла.

- Паш, а она как – собирается оставить ребенка? Или – нет?

- Что? Кто? – не понял вопроса наконец очнувшийся Пашка.

- Ну, Кристина – девушка Серафима.

- Кристина? А ты откуда знаешь, как зовут его девушку?

- Так, ты же сам сказал.

- Я? Я ничего такого не говорил, - Пашка пожал плечами и куда-то ушел.

«Надо будет поговорить с ней. Она же сатанистка, для нее понятия «грех» не существует», - подумала матушка: «а-то, если она сейчас сделает аборт, потом может вообще не родить.  И с Фимой тоже надо будет поговорить»...

Неожиданная новость навела матушку Людмилу на воспоминания. Первый и единственный в своей жизни аборт она сделала в пятнадцать лет. Врач сразу сказал ей, что детей у нее не будет никогда. Ей и до этого было на себя наплевать, а после отношение к себе и  миру изменилось далеко не в лучшую сторону. Она сказала всем подругам и, так называемому, возлюбленному, что так даже лучше, она даже рада. Да,  вообще-то она никогда и не хотела детей. Зачем, тем более в таком мире? И долгое время она сама почти искренне в это верила.

Мир вокруг нее действительно приветливостью не отличался: «аварийный» район, почти такой же ветхий, как сейчас, пьющие родители друзья и соседи. И, как непременный атрибут такой жизни, тоска, давящая, беспросветная тоска.

С этой тоской все боролись совершенно одинаково. Не отличалась оригинальностью и она. И развлекалась, как могла. Пила она много, правда, не больше, чем все. И курила так же, как пила. И кавалеров меняла как перчатки.  И в последнем быстро превзошла всех подруг и знакомых девчонок. 

Дурная (впрочем – для кого как) слава о ней разнеслась быстро. С шестнадцати до восемнадцати лет (пока не поняла, что замуж дочь уже и так никто не возьмет) мать каждый день говорила ей, что если она и дальше будет себя так вести, то никто на ней не жениться. Подруги и знакомые злословили и жалели ее. А она не останавливалась.       

В институт поступила назло родителям по протекции очередного «возлюбленного» (все равно на дошфаке в том году был недобор). С поступлением ее жизнь совсем не изменилась. Правда, она стала гораздо чаще сдавать кровь в вендиспансере. Ей, не смотря ни на что, не хотелось умирать, и медленно гнить заживо – тоже. «Людка, ты, когда-нибудь доиграешься. Хоть бы предохранялась, что ли», - говорил ей знакомый венеролог. Но, она не видела в этом смысла. А еще она втайне, в том числе и от себя самой, надеялась случайно забеременеть.

Так она и жила. Работала в садике неподалеку от дома и плевала на всех и прежде всего – на себя.

Отец Димитрий, тогда еще – новоиспеченный, должен был жениться. Призвания к монашеской жизни он не чувствовал, а неженатый священник, если он не монах, служить не имеет права.

Конечно, родители, оба – ярые коммунисты, с ним ко многому привыкли, но такого даже они не ожидали. А он полюбил. Полюбил, как и все в жизни делал -  страстно.  Тоска, застывшая в ее глазах, и не уходящая даже когда она смеялась однажды тронула его, а потом  запала в душу. Частенько она смеялась и над ним: среди них, и вдруг – священник...

Чувством, которое он и не думал скрывать, были шокированы все. Отговорить его не пытался только ленивый. А она – удивленная человеческим отношением к себе –  полюбила его всей душой. Они обвенчались в маленькой церкви, затерявшейся между «аварийных» домов. Отец Димитрий незадолго перед свадьбой залез в долги, зато купил ей красивое  подвенечное платье. Она, конечно, говорила, что не надо ей платья, но рада была безумно – все равно хотелось же.