Три запаха смерти

Три запаха смерти

            Абигор брал свою магическую силу у смерти.  Конечно, он брал взаймы, зная, что после своего ухода в мир теней, станет рабом темной силы. Но пока это было лишь перспективой, а значит – опасаться было рано. Да и что толку думать о будущем, которое неотвратимо, если сегодня ещё продолжается жизнь?

            У мага Абигора она продолжалась. Более того, она была даже насыщеннее, чем у многих людей Авьерры – ведь он вернее всех знал, что конец неизбежен, и силился забрать из каждого дня всё, что только можно было забрать.

            Он любил вино – обязательно с юга, насыщенное, тёплое, полное жизни, впитавшее в себя солнце и свет, отражающееся мягким красным цветом в резном кубке. Многие знакомые Абигора – то ученики, то помощники, то просто посетители, были уверены, что магу, берущему силу от смерти, надлежит пить густое, тёмное, терпкое вино, в котором собрана вся сила восточных и северных сил.

            Но Абигор только смеялся:

-Всю эту горечь оставьте советникам короля! Это им – умным головам, надлежит пить такую дрянь, а мне оставьте жизнь, оставьте вкус…

            Этим Абигор вызывал удивление. Но чёрт с ним, с вином! Абигор был игроком, причём – плохим. Он ненавидел, когда ему поддавались из уважения к его статусу и силе, и обожал проигрывать. Каждое поражение приводило его в неописуемый восторг.

-Это по-настоящему! – ликовал он, отдавая горстку за горсткой заманчиво блестящих золочеными боками монеток.

-Вашему уровню…заниматься такими пустяками! – ближайший ученик Абигора – маг Ронове – человек насквозь серьезный и мрачный силился понять своего наставника.

            Силился, но тщетно! Его натура оказалась лишена романтики жизни. Он, приняв свою силу и пройдя через обучение, жил и вёл себя так, как должен жить и должен вести себя маг. Ронове давился горьким тягучим вином, не улыбался, не шутил, жил в полумраке, окруженный светом магических зеленоватых свечей, принимал посетителей в зловещей зале, а сам облачался сплошь в чёрное и серое.

-Дорогой мой, - с нескрываемым ехидством отвечал ему Абигор на это. Со своими учениками маг Смерти держался легко и ровно, непринужденно шутил и болтал, не скрывая своего жизнерадостного настроя, - а почему, скажи мне, наш король не против сыграть за карточным столом? Или наш казначей? Разве им по рангу?

-Ну… - Ронове никогда не мог ответить на этот вопрос.

-Вот! – назидательно поднимал палец Абигор, и тут же щелкал им по носу своего мрачного ученика, после чего заливался веселым смехом, словно бы отмочил только что замечательную шутку. – Вот, мой друг! Когда твоя жизнь слишком серьезна, ты не можешь расслабиться и получать удовольствие ни от чего. Нужно позволять себе расслабляться! Что, скажи мне, расслабляет лучше, чем кости?

-Хотя бы шахматы! – умолял Ронове. – У вас же…у вас же имидж!

-И я ему сочувствую, - Абигора не трогали подобные глупости.

            К чести Абигора, надо сказать, он был предельно серьезен в работе. Когда к нему приходили за исцелением и помощью, он отрицал всякую веселость и принимался трудиться. В свободное от посетителей время – занимался разработкой новых отваров, заклинаний и амулетов, которые продавал (а чаще раздаривал) по своим клиентам и просто интересным для него самого людям.

            Ещё Абигор любил женщин. Магия смерти дала ему притягательную бледность и отточила его черты, сделав их неживыми, но удивительными. Впрочем, живыми и подвижными оставались глаза – в них плясал манящий и зловещий огонёк; да губы – в странной усмешке.

            Абигор видел лик смерти и знал, что носит на своих чертах ее образ. С каждым годом он всё меньше узнавал себя в зеркалах, и всё больше видел в лице своём саму смерть. Это означало приближение вечности, равнодушной и бесплотной.

            И Абигор из последних дней тянул счастье из своей жизни. Он кутил, стремился перепробовать всё, что можно только перепробовать…

***

            А начиналось всё сладкой сказкой. Абигор – болезненный мальчик, отданный в обучение Магической Цитадели, ликовал и пытался успевать сверстником, впервые почувствовав себя среди своих.

            Но сказка кончилась быстро. болезненность дала о себе знать. Щуплый мальчишка отставал от сверстников, и Наставник сказал, не скрывая:

-Тебе нужен источник магии…постоянный источник, от которого ты сможешь питаться.

-Но где обрести его? – тогда Абигор еще не понимал магических тонкостей и не знал, как кончится его собственная свобода.

-В окружающем мире, - Наставник развел руками, пытаясь будто бы охватить всё неохватное. – Все, что вокруг тебя – ветер, вода, земля, огонь…

            Ветер, вода, земля, огонь…свет, любовь, надежда – жизнь. Каждая из стихий отвергала Абигора.

            Ветер хлестал беспощадно, будто бы желал выбить душу из юнца. Вода буйствовала, показывая свое грозное начало и намекала: не лезь!

            Земля не была тверда и осыпалась под его шагом. Огонь опалял руки, но не подчинялся. Свет гас. Любовь насмешничала и даже надежда скручивалась в тлетворное ничто.

-Безнадежен! – отмахнулся Наставник со всем своим светлым отчаянием, - к следующей луне ты будешь отчислен.

            И от себя уже добавил шепотом, чтобы не услышали другие:

-Бездарность!

            И тогда Абигор слёг в нервной горячке. Жар распространился по его телу с пугающей быстротой и привёл за собою удушье, глаза резало от боли, от света – постоянное помутнение накрыло неудачливого мага, и он готов был провалиться в пустоту, когда вдруг наступил просвет.

            Тьма расступилась, открывая дорогу, но не Абигору, а Смерти, пожелавшей с ним заговорить. Она явилась к нему, болезненному, дрожащему и готовому к уходу, и заговорила вдруг с ним ласково.

            Это был язык древних воинов, шедших на последние битвы во славу чужого дома и сенаторов, принимающих роковое решение; проигравших и побеждающих правителей, отравленных и отравивших, выживших и ушедших – это был суровый и одновременно нежный язык.