Триггерная точка

Глава 1

«Внимание – Тишина! Работает оператор!» - гласила табличка, истерично мигая над массивной гермодверью.

Полковник Зорин повидал на своём веку многое. Дожил он и до седин, и до внуков, и до звёзд на погонах. И появились они у него не за выслугу лет, а за «Службу». Но всё же некоторые вещи в окружающей его действительности, были полковнику непонятны. Уже седьмой год он проходил мимо этой гермодвери и каждый божий день видел этот предупреждающий сигнал, но понять зачем вообще нужна эта табличка, так и не смог.

Капсула оператора была установлена в отдельном герметичном помещении с приточно-вытяжной вентиляцией и фильтрами тонкой очистки воздуха. Само помещение было, чуть ли не самым защищённым и автономным местом на планете. Находилось оно глубоко под землёй в одном из московских бункеров уцелевших после Третьей Мировой. Само сооружение уже изначально проектировалось, как бомбоубежище, но это не помешало архитекторам наворотить дел при возведении дополнительных секций. Драгоценную «капсулу» окружали толстые бетонные стены, отлитые по специальной технологии без единой металлической вставки, армированные электронейтральными полимерами. Войти в помещение можно было через толстенную гермодверь из кевлара с вакуумным механизмом затворения, минуя герметичный шлюз и ещё одну гермодверь. При такой изоляции оператора от внешнего мира, можно было прямо под дверью устраивать тир или испытывать реактивные двигатели и даже тогда ни единого звука в капсулу оператора не проникло бы.

«Убрать эту табличку, к чёртовой матери!» ­– Подумал полковник и зашагал в пультовую.

– Кто сегодня в капсуле? – спросил он дежурного несколько жёстче, чем хотел. Настроение с утра было ни к черту. Зорин нахмурился - непрофессионально срываться на подчинённых только из-за настроения. Но изменить себе он не мог, и свои слабости прятал под маской суровости. Какое-то недоброе предчувствие терзало его душу с раннего утра. Встал он сегодня не по будильнику, а гораздо раньше. Жена кофе пролила на мундир, пришлось в полевой форме выезжать на работу. Не редкость, конечно, но на «ковер» он привык ходить при параде. Табличка эта, опять же, что б её…

– Оператором сегодня заступил капитан Коликов, – доложил дежурный.

«Ааа, вон оно что» – Подумал Зорин и обречённо вздохнул. Теперь всё встало на свои места. Видимо, месячный график дежурств «Отряда Временного Реагирования» затерялся у него где-то на подкорке и маленькой свербящей занозой буравил мозг с самого утра.

Капитан Коликов – личность в Отряде известная. Даже эпичная. Можно сказать, Коликов был его – полковника Зорина антагонист. Его личная головная боль и надежда одновременно. Не было на свете ни единой вещи, которую бы полковник Зорин не отдал ради возможности заглянуть этому капитану в голову и понять, наконец, за что этот капитан так ненавидит своего начальника. Почему раз за разом доводит его до белого каления и игнорирует все приказы? И, казалось бы, уволить капитана к едрени-фени и дело с концом. Но нет. Капитан Коликов, вопреки всем прогнозам и наперекор любой логике, третий год подряд оставался лучшим оператором ведомства. Ни одной, (вы только вдумайтесь!) вообще ни одной провальной операции! Ни одного просчёта. Коликов неизменно выходил сухим из воды при любом раскладе. Сам выходил невредимым и вытягивал за собой ситуации из таких прямокишечных недр, куда и проктологи со стажем не рисковали бы заглядывать. Почти на каждом задании Коликов эпично загонял себя в полную жопу, если выражаться русским языком, а после, не менее эпично, из неё выходил. И выходил, гад, чистеньким и благоухающим. А Зорин, тем временем, седел на глазах и обзаводился нервным тиком.

– А кто объект? – с надеждой в голосе спросил полковник. Ему протянули папку с делом.

– Некая Эльма Хейнкель. Двадцать восемь лет. Не замужем. Детей нет. Искусствовед в музее.

– Ясно. Год какой?

– Шестьдесят второй.

– Ясно, – машинально повторил полковник, но тут же почувствовал, как у него дернулся глаз. – Стоп! Что значит шестьдесят второй? Может, сорок второй?

– Может, ­– согласился дежурный, – но на пульте у меня отображается именно шестьдесят второй.

– Так, а локация какая? – с надеждой спросил полковник, хотя уже догадывался, что услышит.

– Прочёсываем седьмой «Б» сектор. Берлин.

Зорин поморщился, как от зубной боли. Ну почему у этого Коликова всегда всё через одно место? Полковник вновь перевёл взгляд на идиотскую табличку, угрюмо мигающую в полумраке казенного коридора, и подумал, что лучше было бы написать над дверью: «Оставь надежду, всяк сюда входящий… после Коликова».

Вытягивать операторов прямо во время работы строжайше запрещалось, можно было убить и его самого и объект его влияния. Ну как, убить? Лишить рассудка, но, по сути, эти понятия равнозначны. Единственное на что оставалось сейчас уповать Зорину, это дьявольская везучесть Коликова.

«Чёрт, – выругался про себя полковник, – доклад! Ох, как же я надеюсь, что это не очередная глупая выходка капитана Коликова! Что сейчас он не любуется прелестями этой немки из шестьдесят второго, а работает на благо Родины».

Полковник Зорин сделал два глубоких вдоха, успокоился и направился к начальству.

***

Эльма проснулась за минуту до того, как сработал капризный будильник. Всю эту минуту она блаженно балансировала между сном и явью, не решаясь нарушить эту хрупкую грань. Снился ей любовник – Петер Виргхоф, её молодой коллега. Сон был из тех, что приходят под самое утро, снятся от силы минуты две, а потом исчезают в утренней дымке, оставляя после себя приятное чувство реализма. Во сне Петер ублажал Эльму языком, и её влажное лоно до сих пор изнывало от ощущения реальности происходящего. Девушка машинально зажала руку между ног, от чего её возбуждение только усилилось.

Наконец, прозвенел будильник и прогнал ночной морок. Девушка открыла глаза и огляделась. Смятая шелковая простынь, тяжелое пуховое одеяло, (и это несмотря на жаркое лето), влажная подушка. Ветерок из открытой форточки колыхал прозрачный тюль. Ласковый солнечный свет, уже проникал в спальню. Эльме было сложно удержаться от соблазна «поиграть» с собой, наслаждаясь последними всполохами ночных сновидений, но упорно зудящая мысль в голове заставила её проснуться окончательно. Она резко одернула одеяло и встала с кровати. Внезапно её кольнула какая-то тревога. Совершенно необъяснимая, практически неуловимая и ничем не обоснованная тревога. Девушка замерла посреди спальни и стала прислушиваться.