Тропами неведанными

Глава I. 1 часть.

Босые пятки легко шлёпали по мокрой от утренней росы траве. Сырая земля липла к ступням, комья грязи разлетались в стороны пачкая льняную рубаху. Поднимая намокший подол, чтобы не запачкать её, Рада отдалялась от родной деревушки Озёрной.

Озёрная стояла ровнёхонько между лесом дремучим и речушкой Горюнкой. За деревней простиралось поле с колосившейся на нём золотой пшеницей. За полем дремучий лес, тёмный и непроглядный. Поговаривали нежити в нём водилось видимо-невидимо: водяниц да леших навалом, русалки в болота тамошние людей песнями заманивают да прям там же и топят, что опосля ни косточек от горемычного не останется, ни вестей о местах тех гиблых. Поговаривали ещё, что ведуны со всех сторон там собираются да колдовством промышляют, потому что силу сам лес им даёт, из корней жизнь в них переливает.

Уж не ведано по правде сколько в чащах лесных нечисти водится, а вот волки рыскали взаправду. Иной раз как ночью на луну завоют всей стаей, да так до утра глаз и не сомкнёшь, будешь потом целый день ходить, как в воду опущенный, да глаза потирать. О местах этих непроходимых слава дурная ходила, так что охочих на зверя ходить немного находилось: всё как-то и без этого обходились - рыбу ловили, урожай худо-бедно насобирают – князю на полюдье да себе на зубок и за щёку. Только за дровами приходилось в лес наведываться, да только далеко не заходили - опасались.

Жили-поживали люди да горя не знали. Лето в самом разгаре было, близился день летнего солнцестояния, день наивысшего расцвета природы. Иван Купала - праздник Солнца, зрелости лета и зеленого покоса, и совершался в честь Бога Солнца, супругой которого была светоносная Заряда, красная девица. На русальной неделе к реке не ходили, девиц-утопленниц опасались.

Но вот как наступит вечер на кануне самого праздника - хлынет народ к берегу: игрища устраивать да костры разводить. Девки венки обрядовые плести ещё с солнцем начинают, а как-то за деревьями спрячется - к реке пойдут на суженого гадать. Веночек по волнам пустят, а кто поймает тот и судьба твоя.

Жители Озёрной ещё засветло готовиться к празднеству начали. Парубки да мужики, что покрепче, как только солнце из-за верхушек деревьев показалось, к краю леса направились: березок молодых на дрова порубить, чтобы костры обрядовые к вечеру наготове были. Не больше шести сотен шагов было от крайнего дома деревни до кромки леса: не далеко и не близко. То и дело тишину летнего дня нарушал размеренный стук топоров, глухо доносились мужские голоса, изредка переговаривающиеся во время работы.

К опушке леса, ориентируясь на звуки работы и стирая босые пятки, приближалась миниатюрная девичья фигурка в простой льняной рубахе до пят, подпоясанная нешироким поясом, расшитым оберегами. На миг остановившись перевести дух, Рада перекинула тяжёлую косу, отливавшую золотом при свете солнца и поправила сбившееся на бок при беге очелье: не гоже при мужиках растрепанной появляться - засмеют ведь потом. Девица только облокотилась на ствол тонкой берёзки, как вспомнила зачем она неслась к лесу, испуганно ойкнула и подорвалась с места в ту же секунду. Пронеслась быстро, словно косуля тонконогая, между деревцами и выбежала на поляну, откуда крики молодецкие доносились.

- Это что ещё за лихо лесное? - воскликнул один из мужиков с густой бородой и закатанными по локоть рукавами рубахи. - А ну кыш отсель, нечего здесь бабам разгуливать.

А девица тем временем, будто и не слыша, что ей там говорят, лихорадочно бегала глазами по опушке, словно ища кого-то. Все, кто там был, остановили работу и недоумённо уставились на Раду, ожидая, что будет дальше. Вдруг большие голубые глаза, обрамлённые темными пушистыми ресницами, остановились и тревожно сверкнули, найдя то, что искали. Царившую тишину разверг звонкий крик, вылетевший из уст Рады:

- Дядь Макар, скорее! Дядь Макар!

- Да не голоси ты, полоумная, - из-за деревьев показался рослый детина лет тридцати пяти, - всех птиц в округе распугаешь!

Среди парней послышались смешки, а рыженькая девушка, отшатнулась было от крика. Но, словно вновь что-то вспомнив, заголосила пуще прежнего:

- Да скорее же вы!

- Да что случилось-то?! - усмехнулся мужик в густую бороду уже тронутую сединой.

- Тётка Забава...

- Ну!? - уже начал беспокоиться Макар. - Да говори ты уже, девка!

- Рожает, – еле переведя дух, наконец выпалила рыжая.

Из мужских рук, тяжело стукнувшись о землю, выпал топор. Остолбеневший мужчина, побледнел и сорвался с места, бегом направляясь в деревню.

- Во как припустил! Аж пятки сверкают! - по-доброму захохотал один из мужчин с русыми, на половину седыми, волосами, собранными в хвост, и весёлыми карими глазами.

Подхватив его смех, загоготали и остальные. А самый высокий из них в потной рубахе заговорил:

- Повезло Макару, ребёнок на Купалу родился: значит счастливым да богатым будет.

- Да, небо благоволит, а коль сын будет, так счастью конца и края не будет, - поддержал мужика кареглазый, - Забава ему-то четверых уже родила и все девки, пора бы уже и помощника себе народить.

- Ну девка и девка, не топить же её. Богатыря народит Макару, нянькой будет.

- А сосватаем её за кого-нибудь из твоих молодцев, - вновь захохотал русоволосый мужик, - и породнитесь.

- И то верно говоришь, Матвей.

И, напоследок усмехнувшись и хлопнув друга по плечу, мужчина вновь принялся за свою немудрённую работёнку. А Матвей, уже было направившийся к недорубленной берёзке, остановился посреди поляны, словно вспомнил что-то.

- А куда же Лихо-то лесное подевалось? - пробасил он в усы.

- Кто?

- Да девка, которая к Макару прибегала.

- А-а, да вон туда убежала, - ответил один из парубков и указал на пеньки, оставленные от срубленных деревьев.

Среди больших пней, оставшихся от величественных многолетних берёз, мелькали молоденькие деревца, которые решили не губить раньше сроку. К одной такой берёзки, такой же тоненькой, как и сама фигурка девичья, прислонилась лбом Рада, уйдя подальше от чужих взоров.