Тропой серебряного дракона

Глава 1. Дождевой лес.

Он ел покорно с рук моих,

Как я когда-то брал дары с его,

И не мог различить меж нас двоих

Единым целым став навеки для него.

Призрачные крылья не поднимут в небеса.

Могучий глас не сотрясет молчанье скал.

И лишь глаза все смотрят сквозь века,

А сердца стук отсчитывает приближение конца.

(«Старый Дракон» Ravage Sunguis)

Холодные капли стекали по тонким паутинкам, вспыхивали призрачными огоньками на темных листьях вечного леса. Там в вышине шел весенний дождь, легкий, чистый, как новая жизнь. А здесь у подножия столетних елей и кедров он словно растворялся в воздухе, терялся среди густых ветвей и мерцал бисеринами водяных шариков. Трава – молодая и упругая, источала тепло и словно утопала в серебристом тумане, липком, промозглом, скрывающем нижний порог леса. Теплый воздух с примесью смол и тысяч лесных ароматов раздирал легкие, пытаясь заполнить все без остатка.

Тяжелые, липкие волосы сверкали от влаги в тон лесному дождю. Платье намокло так, что невозможно идти и свисало с колен грязным саваном, разодранным подолом стекая по покрытому мхом камню в серебряный туман, через который было видно, как трава словно пытается убежать от чуждого ей покрова. Светлые пряди закрывали лицо, по которому вниз к шее бежали тонкие  соленые струйки. Белые ресницы чуть вздрагивали и, когда они открывались, на мир невидящим взором смотрели ясные глаза цвета девственного леса. Зеленые огоньки вспыхивали в зрачках, отражая мириады искорок. Тонкие руки упирались в весенний мох и холодный камень, и казались какими-то неживыми -  слишком светлые и голубовато-прозрачные. Маленький человек посреди огромного мудрого леса плакал в этот теплый день и дождь, словно передразнивая его, вторил: «слезы – вода, утекла и прошла, весна взяла – жизнь дала. Дин-дала. Дин-дала…» - хрустальным перезвоном по упругим листьям, по вспученным из земли корням, по молодой траве, по холодным камням.

Парнишка сидел на большом валуне под столетним дубом. Толстый, неизмеримо-огромный ствол уходил высоко в небо, тянулся ветвями вверх. У земли же он был почти ничем не прикрыт, если не считать молодую поросль и уродливые, кое-где покрытые наростами, кое-где почти трухлявые, корни. Здесь дождь совсем не проникал сквозь густую листву, но сам воздух словно намок и мир впитывал эту влагу жадными пригоршнями. Ствол дерева был почти сухим, а вот под ногами земля уже стала рыхлой из-за воды. Скоро на ней прорастут морошка, болотница и грибы. А пока, ранней весной, уже полно зелени, но лес еще не отягощен заботами о будущем поколении, первый урожай будет через недели две или три. И лес радуется весне как ребенок, надевая свои лучшие наряды. Он уже ожил после зимы и наполнен жизнью. Маленькие паучки с трепетом плетут  тончайшие паутинки, расставляя силки на незадачливую жертву, и опутывают деревья тонким кружевным узором, что искрится  и сверкает от невесомого движения воздуха, преображая все вокруг.

А где-то  совсем недалеко порог леса, возле которого удобно расположилась маленькая деревушка. Народ там простой: сеют пашни, держат огороды, ходят в лес за мясом и пушниной, да по грибы и по ягоды. Но далеко заходить никто не осмеливается – боится народишко здешних чудищ, коих по-выдумывали старики в своих байках. Рассказывают о диких зверях, о колдунах-отшельниках, да духах древних. Мало кто истинно верит, однако проверять никто не желает.

Белокурый парнишка оказался в глуши совсем один. Он не убоялся ни диковинных чудищ, ни зверья лютого, ни лесных духов – ему теперь некого было бояться. Люди оказались слишком жестоки, и их жизнь стала для него чужой. Деревня у порога леса была его родной. Там остались его отец, мать, близкие и друзья. Он ушел, оставив их там, за порогом не столько леса, сколько стены отчуждения в его сознании. Возможно, этот поступок нестерпимо глуп и парень, успокоившись, вернется домой. Но не так решили те, что хранят тайны мира, не сегодня.

***

Крупная капля, свесившись с листа, неуклюже надувшись, сползла вниз и больно ударила по белой голове, тут же расплескавшись по волосам. Парень словно очнулся ото сна, поднял голову вверх. Там за вершинами деревьев проглядывало солнце, дождь уже кончился и можно возвращаться домой. Но отчего-то тело не хотело слушаться. Зеленые глаза взглянули на преобразившийся после дождя лес. Сейчас и вправду можно было поверить в сказки про лесных духов, так было нестерпимо красиво и таинственно вокруг. Скоро его начнут искать, потому что день почти добрался до своего пика, а значит, народ потянется по домам на обед и тут опоздание – стоит дорого. Запросто можно остаться не только без лишнего куска хлеба, но и своей доли. Заметят не его отсутствие, а то, что никто не хватится еды, не попросит хотя бы куска хлеба или репса взамен. А уже ближе к вечеру вся деревня отправится на поиски. Ведь для простого народа, живущего вдалеке от городов и торговых путей – это грандиозное событие. Наверняка, бедную мать сердобольные люди будут ненароком стращать волками-людоедами, медвежьими ловушками и всякими невиданными тварями. Весь люд, побросав пасеки, поля-огороды, вооружившись вилами и мотыгами, ринется сквозь лес, оглашая вековые заросли криками и улюлюканьем. И каково же будет их разочарование, когда найдут они его живым и невредимым. Трепку ему устроят всей деревней, да так, чтобы помнил.

Он выскочил из дома рано утром. Было по-весеннему прохладно и сыро. Дождик накрапывал мелкой мороськой. Лишь соседские собаки недовольно залаяли вдогонку. Парнишка был одет просто: в домотканую длинную рубаху на голое тело и простецкие холщовые штаны; обувку он не успел надеть, да и привыкли ноги крестьянина ходить босые по земле, от того обувь по обыкновению берегли для праздников иль особых случаев. Криво обрезанные накануне широким кухонным ножом волосы по-детски торчали в разные стороны. Старший брат постарался, однако его заботу не очень оценили со стороны хозяина шевелюры, встретив поджатыми губками и зло-сощуренными глазами. Парень легко перемахнул через ограду и не заметил старого гурдюка[1] у лобного места, который по-утреннему был пьян и выругался на мелькнувшую перед его глазами тень мальчишки. Позади осталась деревня, еще не успевшая пробудиться окончательно. Он почти не спал ночь и потому встал рано до того, как его семья начнет собираться к завтраку, а значит, никто не спросит, куда это он намылился. Белые остриженные локоны остались лежать под просоленной слезами подушкой. Это была последняя капля – длинные воздушные пряди, которые так любил ласкать ветер, были безжалостно уничтожены.