truth or action?

- 2 -

Родной дом встретил Джинхо привычной, вязкой тишиной. Тишиной, с первой секунды проникающей под самую кожу, переплетающейся с кружевами синеватых вен, обосновавшейся где-то в глубине легких. Только иногда раздается урчание Персика, развалившегося в папином кресле.

Чхве поджимает обветренные губы, быстрыми пальцами развязывая узлы на любимых кедах. Если честно, ей уже совсем-совсем небольно возвращаться сюда, зная, что единственные, кто встретят на пороге, будут котом и ебаной тишиной.

Ладно, вру, ей дохера больно.

Больно видеть на стенах, выкрашенных в небесный, фотографии мамы, свои, отца, Персика. Их счастливой семьи. Которой нет.

Есть лишь пародия, в которой мамы нет уже целых два года.

Есть ее бежевое пальто, вот оно, на вешалке; сладкие, медовые духи тоже на месте — стоят на туалетном столике, целый, неиспользованный флакон; расческа, в зубцах которой запуталась знакомая медно-рыжая прядка; полотенце, кружка, дурацкая ваза с искусственными лилиями — все это есть!

А мамы нет.

Ее тело гниет на городском кладбище, на глубине двух метров. С могильной плиты смотрит красивая, молодая женщина.
 

Чхве Сонми.

Джинхо было пятнадцать.

Она отказалась от завтрака. Сонми всегда вставала около пяти утра, чтобы успеть приготовить любимую еду дочери — блинчики, рис с говядиной и токпокки.

В то утро Джин впервые наорала на мать. Наговорила ей много лишнего. А все из-за того, что чертовы весы показали четыре лишних килограмма.

Перед выходом, девочка отказалась одевать шапку, ведь на улице жарко, и озлобленно увернулась от прощальных объятий матери, сказав, что уже большая для того, чтобы с ней обниматься.

В то утро, оказалось, что весы были сломаны, на улице бушевал морозный ветер с мелким, противным дождем, а это была последняя возможность Джинхо обнять маму.

Последняя, блядь!

Сунми сбил автомобиль. На переходе. Она умерла в больнице, и последние слова, слетевшие с ее губ: « Передайте моей дочери, что я люблю ее, пожалуйста ».

Джинхо до сих пор видит перед глазами грустную улыбку матери, когда резко повзрослевшая дочь отказалась идти в школу в шапке.

Каждый раз, перед сном, Джин шептала одно: « прости ».

Лихорадочно, исступленно, мечась по кровати, словно раненная лань.

Рассудок уверял: « Ты не виновата », сердце утверждало об обратном.

Со смертью матери, их семья стала разрушаться. Очень медленно, крошась, словно пряничный человечек или вафельный рожок, который так ненавидела девочка.

Механические улыбки, механический слова, механические действия.

Все ненастоящее. Придуманное. Иллюзия счастливой семьи.

Мистер Чхве мог дать своей единственной дочери все — красивую одежду, вкусную еду, все, что ей только захочется.

Кроме любви.

Кроме заботы.

Тепла.

Чувства защищенности.

Да что уж говорить, у него самого не было ничего из перечисленного.

Он чувствовал себя семилетним, несмышленым мальчишкой, потерявшим бумажный кораблик. Только в роли кораблика — Сунми.

Джинхо на пилоте переодевается в домашнюю одежду, на пилоте обедает (с того дня, она никогда не пропускала завтрак, всегда одевала шапку и обнимала каждого, кому это было нужно), на пилоте делает уроки.

Гладит урчащего Персика. Не на пилоте. А потому, что так надо. Что так правильно.

Тем более, кот — единственное воспоминание о матери, не вызывающее у девушки слезы.

— Знаешь, Персик, я, кажется, в жопе, — доверительно шепчет ему Хо.

Кот смотрит на нее с насмешкой.

— Да, в еще большей, чем была, — грустно фыркает она, прижимая меховой валенок к животу, гладя между оттопыренных ушей.

Склоняет пушистую голову, будто спрашивая.

— Проиграла в « Правду или действие? », — поясняет девушка. — И мне предстоит две недели проучиться в школе для мальчиков. Круто, да? По твоей пушистой морде вижу, что нет.

Персик скалится.

— Как думаешь, папа меня не пошлет? Я бы послала.

Кот мягко прикусывает девушку за руку, трется плюшевой головой, урчит, и Джинхо в который раз благодарит бога, что у нее есть хотя бы Персик.

Без него бы точно настал полный пиздец.

Тихо вздохнув, Чхве перемещает своего пушистого друга на кресло и встает, разминая затекшие ноги.

Депрессия-депрессией, но пора действовать.

За три часа квартира семьи Чхве была идеально убрана и, стоит заметить, без помощи лысого разрекламированного мужика, живущего в ведре для мытья полов.

Из кухни тянулся божественный запах свежеприготовленной, горячей пищи. Решив не мелочиться, Джинхо приготовила любимые папины блюда: кимчи с говядиной, мисо-суп, рамен, яблоки в карамели, фунчозу с овощами и рисовые пирожки. Теперь, даже если мужчина захочет возразить, то не сможет из-за переедания. Заебись план. Прошло еще немного времени и в прихожей раздались пару коротких « дзинь ». Глубоко вдохнув, Чхве на ватных от волнения ногах побежала встречать отца, мысленно проговаривая их разговор.

— Ох, Джини-я, у нас какой-то праздник? — спросил мужчина, стягивая с себя ботинки и обнимая дочь. Сухо, холодно. Но Джинхо привыкла.

— Не, мне что, нельзя просто так порадовать моего любимого папочку вкусной едой? — немного обиженно протянула девушка, склоняя голову к плечу. Поддельные фразы, поддельные жесты, поддельные эмоции.

— Последний раз ты готовила, когда пролила на мой ноутбук кофе, — припомнил мистер Чхве, сухо ухмыляясь. — Ну, выкладывай, что на этот раз?

Вздохнув, Джинхо виновато потупила взгляд и пробормотала:

— Давай, ты сначала покушаешь, а потом я тебе все расскажу. Хорошо?

Ухмыляясь, мужчина кивнул и пошел в ванную, мыть руки.

Начав уплетать любимые блюда за обе щеки, при этом самозабвенно нахваливая дочку, он наградил шатенку выжидающим взглядом.

— Ну, понимаешь, мы с девочками играли в « Правда или действие? » и, по стечению некоторых обстоятельств, я должна месяц учиться в школе для мальчиков, — зажмурив глаза, выпалила Джинхо, боясь даже услышать реакцию папы.

— И все? Ох уж этот переходный возраст и юношеский максимализм, — закатил глаза мистер Чхве, но затем тепло улыбнулся, потрепав девушку по темным волосам. Джинхо удивилась. Не потому, что ее не послали на три веселые буквы, а из-за улыбки отца. Она, кажется… неподдельная? — Сам такой был… Ладно, на месяц устроим, в школе скажем, что заболела. Тебе повезло, что у твоего отца везде есть связи.

— Спасибо, папочка! — взвизгнула Хо, душа отца в своих медвежьих объятиях. Тот лишь улыбался, с горечью замечая, как она похожа на свою умершую мать. Такая забавная, как ребенок… Хотя, в общем то, для него Джинни всегда будет маленькой девочкой.