Туфли

Туфли

Сигарета ударилась о ветку березы, украшенную первыми листочками. Огонёк рассыпался на сотню золотистых искорок, напоминающих праздничный салют. На мгновение я забылась, словно под гипнозом, завороженная полетом сигареты, кувыркающейся между веток. Стоило огонькам исчезнуть, как липкое чувство отчаяния вновь заползло скользким червячком в мозг.

Я плюнула вниз с балкона, вкладывая в сгусток слюны всю накопившуюся злобу.

— Вы, что там, охренели! — Высокий визгливый голос, чем-то напомнивший Сережкин, раздался с земли.

Я бегло глянула вниз, заметив мужчину, брезгливо вытирающего свою лысину. Мгновенно возникший испуг, примчавшийся из далекого детства, заставил меня присесть, прячась в недрах балкона. Щеки горели от стыда.

— Понаехало тут свиней полный дом! — Мужчина кричал все громче, возбуждаясь с каждым новым словом.

Облицовка надежно скрыла меня от глаз пострадавшего. Сквозь небольшое отверстие было видно, как щурясь и строя злобные гримасы, он всматривается в высоту, ища среди многочисленных окон своего обидчика. Речь оплеванного мужика становилась все развязней и откровенней в ругательствах. Он обещал совершить с прячущимся трусом половой акт в извращенной форме, обзывал его человеком нетрадиционной ориентации и, наконец, добрался до оскорблений мамы.

Плохо говорить о маме, я не позволяла даже Сергею. Грудь сдавило так, что я засомневалась в способностях произнести хоть слово, но вышло наоборот. Сдавленный крик оказался таким пронзительным, что у меня заложило уши. Начав со слов “ты сам…” я повторила всю его матерщину, добавив еще пару всплывших из глубины сознания ругательств, касавшихся его мужского достоинства.

Крикун замер с открытым ртом, прекратив выражаться. Третий этаж позволял хорошо разглядеть удивление, медленно вытеснявшее с лица гнев. В довершение своих слов я вновь плюнула вниз. Слюны уже не было, и плевок получился скорее символическим.

На душе стало легче. Дьяволица, захватившая мой разум и тело, требовала продолжения психотерапии, вернее терапии психом.

Балконная дверь с треском распахнулась настежь. Я никогда еще не чувствовала себя такой смелой и уверенной в своих силах. “ Да, я отомщу этому козлу за нанесенную обиду. И месть моя будет страшной. А начну я, пожалуй…”
Взгляд окидывал комнату в которой мы провели с Сергеем последние три года, как мне казалось, счастливой семейной жизни. закончившейся, когда Лариска гадюкой вползла в наши отношения.

Квартира мне ответила оскорбительной наглостью, выставляя напоказ многочисленные предметы, болезненно напоминавшие о муже.

Фотография на стене вопила, перебивая книги, сваленные на столике под лампой, подмигивающей желтым глазом с тонким намеком. — "Да, он изменил! Да, он тебе изменил! Он изменял тебе постоянно! Повесив рамочку с фотографией вашей пары на отдыхе, он бежал к Лариске! Швырнув недочитанную книгу, он мчался к Лариске! О, ужас! Он трахал Лариску в свете этой лампы!"

— Молчать! — Я, зажав ладонями уши, словно это могло спасти от голосов, звучащих в голове, подбежала к зеркалу. Глаза, обрамленные темными кругами, казались больше обычного, смотрясь выразительно и загадочно, если бы не болезненная краснота, вызванная потоками слез.

— Я еще жива! Все у меня живы! Даже здоровы! Это хорошо! Это уже половина счастья. — Я посмотрела на фотографию. Влюбленный взгляд Сергея ласково погладил мою растерзанную душу, вызывая из потайного уголка чувство сожаления.

— Зачем я прогнала этого гада! — Слезы хлынули потоком, обжигая натертые до красноты щеки. Страх одиночества, сомнения в правильности своего разрыва с мужем, безмятежное счастливое прошлое, невольно повернули мою голову в сторону выключенного смартфона, валявшегося в кресле. Тягучее желание позвонить изгнанному мужу, сковало мышцы, вгоняя в ступор.

— Нет уж, хрен тебе! Умерла, так умерла. — Я повернулась к зеркалу, придавая слипшейся челке некое подобие объема. Слезы еще блестели на щеках, напоминая капельки дождя. Я подцепила одну каплю на палец, пристально глядя на выдавленный из меня бриллиантик, сверкающий в тусклом свете настольной лампы. Не понимая для чего, я слизнула этот кристаллик, почувствовав на языке едкий солоноватый вкус. Ужасно захотелось есть.

Холодильник с удовольствием продемонстрировал мне свои наполненные внутренности. Это изобилие покупал еще Сергей.

— Ну вот. Поесть что есть, значит все хорошо. С голоду не умру. — Произнесла я серьезным тоном, отрезая толстый кусок колбасы.

— Может повеситься? — Спросила я себя, посмотрев на люстру. — Лучше бы застрелиться, но нечем. Зарезаться я не могу — крови боюсь. Отравиться то же. С ядами не знакома. Вместо легкой смерти можно получить тяжелый понос. Хотя в этом есть смысл. Сергей с Лариской сдохнут от смеха, когда найдут меня тут мертвую и обосравшуюся.

Колбаса глоталась с трудом. Я взяла с полки последнюю банку Сережкиного пива, приятно охладившую горячую ладонь.

— Блядь! — Вырвалось у меня никогда не произносимое слово, вместе со сломавшимся ногтем, при попытке открыть пиво. — Точно, блядь! Лариска блядь! И Сергей блядь! И жизнь блядь! И я блядью стану-у-у…

Слезы вновь потекли из глаз. Недоеденная колбаса бесцветным фаршем вывалилась изо рта на пол.

Огромные глотки горьковатой холодной жидкости заткнули рот, вновь приводя меня в чувство. Я подошла к зеркалу, с вызовом обращаясь к своему отражению, теперь украшенному еще и красным носом.

— Давай учиться держать удар. Ничего не случилось. — Я допила пиво и с силой швырнула пустую банку на пол. Она пару раз подпрыгнула с глухим стуком и замерла, картинно выставляя пестрый бок. В голове начало шуметь и пришло некоторое расслабление.