Туман над Буревестником

Предисловие Огонь берендеев

Ната бежала, сломя голову, отчаянно задыхаясь, чувствуя, что вот ещё несколько шажочков, и она рухнет на землю. Но оставались позади эти шажочки, а она проделывала новые марш-броски. Вперёд, в никуда, в непроглядную чащу леса, в кромешную тьму собственной души.

Наконец девочка остановилась. Не как вкопанная. На уроках физкультуры лучшая бегунья деревенской школы хорошо усвоила, нельзя делать резкие остановки после изнурительного бега. Нужно походить, поделать взмахи руками, уравновесить дыхание. Этими привычными упражнениями она и занялась, впервые стараясь успокоить не срывающееся дыхание и не сердце, выскакивающее из груди, а дикий ужас, страх, сковывающий все члены.

Время настало. Она это знала уже целых десять дней. Позади двенадцать лет жизни, впереди вечность. Увы…не на Земле…теперь не на Земле. Девочке и её другу Серёже представилась уникальная возможность умереть молодыми, бесславно уйти, спасая, ни о чём не ведающее человечество, погрязшее в грехах, возможно, недостойное таких жертв.

Две чистые души должны сегодня лечь на алтарь. Добровольно. Завтра будет поздно, а, может, и нет. Ната не знала, сколько у них времени. Мало… это точно, ничтожно мало.

Туман сгущается, становится плотнее. Скоро силы «Буревестника» будет недостаточно, и вечная ночь прорвётся за его пределы, и тогда её не остановить. Всё живое на планете будет обречено.

Отдышавшись, девочка достала маленькое зеркальце из кармашка юбки. Посмотрела на себя: всклоченная, потная, красная. Присела. Вынула из рюкзачка бутылочку с водой. Чуточку отпила, остальное спрыснула на лицо. Причесалась расчёской, извлечённой из того же рюкзака, заново заплела тяжёлые косы, чуточку взмокшие.

«Уныние — грех», - учила мама. Что бы ни случилось, нужно улыбаться и доверять. С усилием Наташа улыбнулась, а потом её вдруг прорвало. Посмотрев на окружающую красоту, с упоением вдохнув свежайший воздух с ароматом мха и листьев, девочка воспрянула.

Всё это, вся эта неимоверная красота принадлежит ей навсегда. Куда бы ни привело её страшное решение, любовь к родным местам и память о них Наташа будет хранить в глубинах своей вечной души.

Ещё раз, взглянув в зеркальце, девочка удовлетворённо кивнула головой. Теперь можно выйти к Серёже. Прошла несколько метров через чащу, раздвинула ветви и увидела мальчика в самой середине древнего капища, склонившегося над разбитой деревянной скульптурой.

Девочка с любопытством и священным трепетом огляделась по сторонам. Вот оно старинное святилище, то самое, что она раньше видела лишь в своих долгих и ярких снах. Бедненькое… кто-то над ним поглумился. Заборчик наполовину обвален, деревянные скульптуры разбиты в щепки. Видать, тщательно трудились над их уничтожением, от души крушили.

Нет. Не от души.

Разве может быть душа у таких вандалов?

Девочка знала, может, и есть у них душа.

Капище было надёжно защищено от вмешательства всего тёмного сверхъестественного. Причинить вред ему могли только люди, творения Божие, наделённые его священной искоркой – душой.

- Их тут штук пять было, - сказал мальчик, поднимая на подругу умное и красивое очкастое лицо, - а, может, и шесть. Не разобрать и не восстановить. В песок покрошили. Вот один фрагмент остался.

Мальчик указал на обломок, который изучал. Но Ната не пожелала смотреть на останки. Маленькая женщина, она во все глаза глядела на того, кому не суждено стать её мужчиной. За каких-то полчаса девочка повзрослела и будто бы прожила всю жизнь, счастливую, радостную, полную светлых предвкушений и сбывшихся мечтаний. Прожила с ним, единственным.

Серёжа понял её взгляд, вздохнул и печально улыбнулся. Теперь и он взрослый. Пора.

Мальчик подошёл к девочке, взял её за обе руки, будто собираясь начать танец, посмотрел в глаза и ласково спросил:

- Готова?

- Да, - тихо ответила она.

- Всё помнишь?

- Да, - Ната знала, что такое невозможно забыть. Слова заклинания раскалённым и застывшим металлом впились в её память. Помнила она и о действиях, которые нужно совершить.

Девочка напряглась. Сейчас он даст команду, и они начнут. И тогда уже не будет возврата.

- Страшно? – Спросил вдруг он.

- Нет. – Не соврала девочка. – С тобой не страшно.

И вдруг он притянул её к себе и прижался к её устам своими жаркими губами. В этом нежном детском поцелуе она почувствовала энергию всех поцелуев, которые могли бы у них быть, когда вырастут. В мозгу пронеслись слова признаний друг другу в Любви, которым никогда не суждено прозвучать.

Ещё миг, и он отстранился, не разжимая рук. Команды начинать не было. Они в ней не нуждались, так как мыслили, словно единый мозг, без слов понимая друг друга.

- Обращаюсь в камень,

Разжигаю пламень,

Открываюсь боли

И стремлюсь на волю

Тело берендея

Станет всех живее

На пути у тьмы

Скрепим руки мы

Прочь лихая сила,

Подь в свою могилу,

Затаись, замри,

Сгинь, сгори, умри…

Детские голоса замолкли, и тут же неестественно красное пламя охватило две стройные фигурки, а из праха, рассыпанного вокруг требища, поднялись деревянные идолы, числом два, и вошли в пылающий круг к детям. Приняв новую пищу, огонь вспыхнул до самых небес, не опаляя травы и веток, не калеча требище и оградку вокруг него.

Лез замер в священном восторге, притихли птицы, прижали головы к земле звери, застыла, будто окаменела, листва. Тишина разлилась над чащей. А огонь, превратившись в красного пылающего языками пламени огромного медведя, понёсся в сторону окутанного туманом пионерского лагеря.

Огненный зверь пробежал мимо военных и милицейских подразделений, окруживших «Буревестник», с лёгкостью проскочил подле тихого лагеря родителей, из которого почти осязаемое выплёскивалось отчаяние, и влетел сквозь закрытую ограду в непроглядную тьму. Там он, найдя середину, завертелся-закружился и, точно озеро разлился, заполняя своим светом и теплом всё пространство, вытесняя холодное марево, освобождая людей, которых оно почти поглотило.