Турбаза "Варзоб"

Турбаза "Варзоб"

051. Турбаза «Варзоб»
18.05.1991

Андрюха Ларин давно ходил вокруг меня кругами: «Что ты упёрся в свою наладку? У нас в институте в командировки ездить некому! Переходи к нам, и будешь кататься не в один и тот же Экибас, а по всей стране!»

В самом конце апреля 1991 года я без всякого сожаления ушёл из «Казтехэнерго» и оформился на работу в КазМНТЦ «СВС», ставший чуть позже Институтом Проблем Горения. Едва я только устроился на свою новую работу, и не успел ещё толком осмотреться, как меня уже погнали в командировку.

Заведующий сектором предприятий цементной промышленности и строительных материалов Ростислав Константинович Лебедев прибежал к моему заведующему сектором предприятий цветной металлургии Александру Викторовичу Сторожеву и попросил себе в компанию человека – своих всех он уже разогнал по другим командировкам, и никого не осталось. Викторыч показал ему на меня: «Вот мой новенький – можешь устроить ему курс молодого бойца». Лебедеву, конечно, это очень не понравилось, но других вариантов у него уже не было.

Предстояло срочно лететь в Душанбе – начиналась футеровка порога цементной печи на местном заводе. У начальника нашего научно-производственного отдела были свои подвязки в «Аэрофлоте», и он по червонцу «сверху» организовал нам билеты на самолёт. Ранним воскресным утром мы встретились с Лебедевым в аэровокзале, сели в автобус, и по дороге он начал мне рассказывать, что мне нужно будет делать на заводе, как оно там всё устроено, ну и в таком духе. Я тогда ещё плохо себе представлял, что мне там предстоит.

На лётном поле, рядом с тем душанбинским самолётом, в который мы садились, стояли «Ил-86» – уже не Аэрофлота, а какой-то новенькой, доселе неизвестной авиакомпании «Трансаэро», и новенький «Ил-96», который пригнали к нам в Алма-Ату на лётные испытания в условиях высокогорья. Новый «баклажан», особенно по сравнению со старым, впечатлял высотой своего хвоста и размахом крыльев, гораздо большим, чем у обычного. Но рассмотреть его во всех подробностях я так и не успел – мы полетели.

Душанбинский «Ту-154» поехал в самый дальний от аэропорта конец полосы, до самой разворотной площадки. Свои, алма-атинские, так далеко никогда не заезжали. Он взлетел в сторону города и, чуть-чуть поднявшись, тут же повернул вправо, облетел ровно по кругу Энергетический и аэропорт, снова вернулся в центр города, прошёл над цирком, ВДНХ, и повернул налево, улетая в сторону Иссык-Куля вдоль проспекта Гагарина. Высоту при этом он набрал уже достаточную для того, чтобы лететь над нашими горами.

Их верхушки были подёрнуты небольшими тучками. В этом месте, как и обычно, слегка поболтало, и в левых иллюминаторах заблестел на ярком солнышке голубой Иссык-Куль. Чуть позже высокие скалы с моей стороны резко оборвались – возникло много-много беленьких домиков, разделённых ярко зелёными лоскутками полей. Скорее всего, это была Ферганская долина. Снова возникли горы и скалы, а за ними показался довольно большой, подёрнутый лёгкой розоватой дымкой город. Оказалось, что это уже был сам Душанбе. Горы окружили его так хитро, что снижаться мы начали, делая плавные круги прямо над его центром. Сделав пару таких кругов, мы приземлились.

Ростислава встречала целая делегация, состоявшая из мужчины, женщины и пацана лет двенадцати. Они долго хохотали и целовались, а я скромно стоял себе в сторонке и рассматривал окрестности. Аэропорт состоял из нескольких зданий: одного капитального, очень похожего на старое здание аэропорта в Алма-Ате или во Внукове, и нескольких металлостеклянных павильонов со стойками регистраций, расположенных рядом.

Перед старым зданием уныло ползали по кругу старые, разомлевшие от жары троллейбусы. В воздухе стоял густой запах роз – тысячи и миллионы этих цветов росли абсолютно везде, куда хватало взгляда с крылечка аэропорта. Я только тогда понял, почему сверху город был розоватого цвета.

Комиссия по нашей встрече – как я понял, такие же горные туристы-альпинисты, как и Лебедев, кончила, наконец, целоваться, и разделилась: мужик с женщиной взяли у Ростислава рюкзак и уехали в одну сторону, а Лебедев с этим пацаном повезли меня в общежитие цементного завода. Мы прокатились в троллейбусе через весь город и оказались почти на самом его краю – домики почти все уже были одно- и двухэтажные. Один из них и оказался общежитием завода.

Дежурная бабка конечно же оказалась не в курсе относительно приезда столь высоких гостей. Повздыхав и поохав, она несколько раз порывалась куда-то позвонить, но – воскресенье же! – «Ну ладно, идёмте, дам комнату, у меня там в соседней москвич живёт…»

Мы все вместе прошли по длинному коридору, бабуля открыла комнату и… внутри неё не оказалось никакой мебели! Комната была светлая, чистая, безо всяких запахов, в двух дальних углах лежало по стопке из четырёх почти новеньких матрасов без постельного белья и одеял, а в третьем углу стояло с десяток пустых бутылок, которые бабуля немедленно куда-то унесла. Эти апартаменты ещё и обошлись в какую-то совершенно игрушечную цену – 70 копеек в сутки.

Я обернулся – Лебедев и пацан уже позорно бежали, и я остался совершенно один. Да и чёрт с ними – ушли и ушли! Я понял, что на этот день мне уже никуда не деться, закрыл в этой комнате свои вещи и поехал обратно в город.

Сел в троллейбус и поехал обратно, как запомнил свою дорогу из аэропорта. На табличках названия проспекта, по которому я ехал, было написано «Хиёбони Ленин». Вскоре я оказался на центральной площади города, рядом с домом таджикского Правительства. За углом здания, расположенного напротив, я увидел тот самый бар имени Микеле Плачидо, про который незадолго до этого написали почти все советские газеты.