Тусклый свет электрических фонарей

Бездушный холод мрамора

- Мне сегодня опять снился сон... Подожди, подожди...

   - Какой сон?

   - Вчерашний. Мои пальцы росли, росли...

   - Твои нежные пальчики?

   - Ну вот, ты опять забыл. Я же тебе рассказывала.

   - Нет, я не забыл. Росли, росли...

   - И что же дальше?

   - И... И выросли.

   - Ах ты противный! Ты опять всё забыл! А вот я тебя сейчас подушкой!

   - Не трогай подушку... Ой, черт! Ах вот ты как! Ну, моя подушка не хуже твоей!

   - Получай, получай! Будешь знать, как забывать!

   - Но я же всё помню!

   - Ничего ты не помнишь!

   - Ладно, не помню. Но зато готов слушать.

   - Правда?

   - Без сомнения.

   - Ну ладно. Слушай опять. Только не вздумай снова забыть!

   - Да не забуду, не забуду.

   Кати отбросила подушку и расслабленно упала на мраморно-белые простыни, распластавшись по кровати. Я аккуратно сидел в уголке и любовался ее нежным телом, тающим в прозрачных складках тонкой рубашки. Улыбаясь, Кати рассудительно начала:

   - Так вот. Пальцы. Они росли, росли, становились мягкими, такими, знаешь, как пухом покрытыми. И вся я становилась такая пушистая и мягкая... Не смейся, подушка у меня под рукой. Сначала я удивилась, что я такая пушистая, а потом поняла, что я - это не я. Ну, что, в общем, какая разница, пушистая я или нет. - Кати внезапно села на кровати и скоро продолжила. - Можно и пушистой быть. Когда я это подумала, мне вдруг почудилось, что я всё могу. Всё-всё. Тогда я встала и пошла к окну. Воздух за окном был такой плотный, что по нему не только летать - ходить можно было. И я бы полетела... Но тут... Да ты спишь!

   - Нет, я всё слышу, - очнулся я. - Ты хотела полететь, но почему-то не улетела.

   - Я оглянулась. Оглянулась и увидела тебя. Ты был такой смешной и перепуганный. Я засмеялась и...

   - И что?

   - И проснулась. Видишь, какой ты вредный - не дал мне полетать!

   - Я не отвечаю за то, как веду себя в твоих снах.

   - А вот и отвечаешь!

   Тут я понял, что Кати слишком взбудоражена, чтобы уснуть, а поскольку всё, кроме моей бренной оболочки, дрыхло в потемках моего тела уже не менее часа, ситуация требовала самых решительных действий. Я потянулся к ней, обхватил руками ее расслабленное и в то же время слегка испуганное тело и поймал своими губами ее влажные, нежные и немного дрожащие губки.

   Кати заснула на моем плече, а все мои сны, обнаружив свой ревнивый характер, обиженно разбрелись кто куда. Я лежал с открытыми глазами и равнодушно изучал нелепые полосы лунного света на потолке. Суетливые пылинки, так безудержно метавшиеся днем под солнечными лучами, сейчас были аккуратно разложены - каждая на своем месте. Внешняя тишина проникала в мои мысли, которые меланхолично растворялись в ее теплых объятиях. На их место приходили другие, давно забытые, даже не мысли уже, а бесплотные образы. И я представил вдруг весь огромный город, посреди которого я лежал. Темный город, наполненный снами, как затонувший корабль - водорослями и стайками светящихся коралловых рыбок. Сам город не спал, только в его душе возникали, переплетались, исчезали чужие видения, наполняя плоть каменных стен и мостовых ощущениями сбывшихся желаний и первой любви. Казалось, я чувствовал то же самое. Огоньки одиноких окон и ночных фонарей превращали темноту за пределами города в нерушимую пустоту, а сам он повисал в толще Мироздания как большая молчаливая рыба. Тоненькие сети телефонных проводов нервами пронизывали ее тело, и в этих сетях безмятежно спали люди. Их неподвижность не беспокоила паутину, и дневные хлопоты тоже подремывали, готовые встрепенуться в любой миг, лишь только дрожание паутины выдаст существование жертвы. И среди всех этих спящих душ лишь одна ярким светом пробивалась наружу, через прозрачную плоть. Кати...

   - Кати! - я мгновенно проснулся и, не успев еще открыть глаза, повернул голову к окну. Полупризрачная фигурка Кати стояла босыми ногами на холодном белом подоконнике. Она смотрела в прозрачную глубину затаившегося города. Окно было открыто, и сумрачный ветер, пьяный тусклым светом ночных фонарей, фамильярно трепал ее волосы. Я вскочил на ноги и тихо повторил:

   - Кати...

   Кати обернулась, увидела меня и засмеялась:

   - Какой ты смешной! Ну чего так испугался?

   "Это сон, - с облегчением подумал я, - просто сон". И в тот же миг, противореча собственным мыслям, я сделал два быстрых шага к окну и крепко обхватил ее колени. Реальность обрушившихся на меня ощущений, казалось, разбила всё мое существо вдребезги. Я почувствовал ступнями ледяной пол, а всей кожей - холод ночного воздуха. Теплое трепещущее тело Кати напряженно и перепуганно окаменело у меня в руках. Я бережно поднял ее и аккуратно положил на кровать. Ее наполненные тьмой глаза не отрываясь смотрели на меня.

   - Так это было... Это было на самом деле? - сказала наконец она.

   Ответа на этот вопрос не требовалось, и я, не произнеся ни слова, крепко обнял ее.

* * *

   В трубке прозвучала незатейливая мелодия из семи нот и длинный гудок.

   - Алло.

   - Привет, Кати!

   - Привет!

   - Всё там у тебя нормально?

   - Ага.

   - Сходила к врачу?

   - Сходила. Какие-то таблетки дал. Говорит, что я после них буду как засыпающая рыба. А я не хочу как рыба.