Тусклый свет электрических фонарей

Бог, играющий в кости

– Проходи.

– Ты знаешь, Остин, спешу очень.

– Даже чаю не попьешь?

– Ага.

– Надо же...

– Держи.

– Что это?

– Вот смотри, письмо вскроешь в понедельник, не раньше. И вот тетрадка. Там какие-то мысли... Это то, что я хотел сделать и, видимо, не успею. Тексты, стихи, ну и всякое разное. Я буду рад, если ты что-нибудь из этого доделаешь.

– Слушай, у тебя всё в порядке?

– Более или менее. Ты бери-бери, я что, зря всю ночь писал?

– По ночам спать надо.

– Знаешь, Остин, я уже две ночи не спал и сегодня, видно, не буду. Не успеваю...

– Чего не успеваешь-то?

– Ничего не успеваю. Да, еще. В субботу я всех друзей собираю, приходи обязательно, – я взялся за дверную ручку. Уходить не хотелось. Но дел действительно осталось немало. Я повернул лицо к несколько ошеломленному визитом хозяину:

– Слушай, давно хотел тебя спросить. Если рая нет, то и Бога нет также?

– Это вообще нелепый вопрос. Кого ты имеешь в виду, говоря "Бог"? – пожал плечами Остин.

– Как кого? Это все знают.

– Все думают, что знают, но никто не задумывался всерьез над этим вопросом. Ну хорошо. Под Богом ты понимаешь творца Мира, или абсолютное добро, или причину всего, или абсолютный разум, или сущность, которая всё знает...

– Всё вместе, по возможности, – остановил я бесконечный перечень.

– Всё вместе не получится. Всеблагость вместе со всеведением и всемогуществом предполагают совсем иной мир, чем тот, в котором мы живем.

– Тогда творец Мира и всё, что этому не противоречит.

– Видишь ли, – вздохнул Остин, – говоря "творец Мира", ты постулируешь, что это некто живой и разумный. А эти понятия определены для совсем других сущностей. Сказав, что Бог живой, мы тем самым утверждаем, что он занимается размножением, дышит, ест, а также множество других вещей, для высшего существа довольно нелепых. С разумом еще сложнее. Мы не можем сказать, разумны ли некоторые из животных, поскольку не имеем критерия разума. Как же можно рассуждать о разумности Бога. Короче говоря, считать Бога живым и разумным так же наивно, как представлять его седоволосым старцем с бородой.

– Ну и пусть. Я хочу знать, существует ли Бог, пусть даже непонятно, живой ли, разумный ли.

– А в таком случае, я опять спрошу, что ты понимаешь под словом Бог?

– Нечто, с чего начался Мир.

– Нечто, с чего начался Мир, ученые называют Большим взрывом. Можешь считать, что это и есть Бог. Хотя особого смысла я в этом не вижу.

– Эх, складно ты говоришь. Так бы и слушал всю ночь.

– Так я же предлагаю: заходи, пей чай и слушай сколько угодно.

– Нет, всё-таки спешу. Пока. Не забудь про субботу.

* * *

Выйдя на улицу, я хотел было отправиться домой – еще много чего нужно было написать, вспомнить, доделать. Но тут же понял, что стоит мне сесть за письменный стол, как я усну. К счастью, были еще дела, связанные с активными действиями. Через вечерний город я направился к Мороку.

Остановившись у двери, я внутренне сжался. Собрался с духом, резко толкнул дверь от себя и стремительно вошел. Реальность оказалась обескураживающе обыденной. Я вновь оказался на лестничной клетке, и дверь хлопнула за моей спиной. Площадка с лифтом зеркально повторяла площадку с другой стороны двери.

– Только этого мне сейчас не хватало, – сказал я вслух, ожидая услышать смех за спиной. Я уже давно привык, что надо мной смеются, и предпочитал, чтобы это происходило открыто. Но лестницу заполняла тишина, разбавляемая лишь невнятным лепетом города за стеклами окон.

Я обернулся к двери и медленно открыл ее, встав в проходе. Теперь я мог видеть обе половинки симметричной действительности: две лестничных клетки, два лифта, две тусклых пыльных лампочки. Ситуация была патовая.

Решив проверить, как далеко простирается иллюзия реальности, я спустился вниз по лестнице, ожидая в любой момент смены привычной действительности фантасмагорией. Но город снаружи оказался обычным городом, с дотошностью зеркала воспроизводившим реальность. Раздумывая, что мне делать, я вновь поднялся наверх. Завидя знакомую площадку, я вдруг испугался, что не найду за ней привычного мира и навсегда останусь в такой же, но тем не менее другой действительности. Стремительно промчавшись через проём, я успокоился, закрыл дверь и постоял немного. Потом вновь вошел и вновь оказался на лестничной клетке.

– Чёрт побери! – выругался я. – У меня нет времени играть в ваши дурацкие игры. И очень нужно поговорить!

Так я ходил туда-сюда, ругался, пытался убедить невидимых, а скорее всего и несуществующих собеседников, пока, наконец, дверь напротив не открылась и оттуда не высунулась злая физиономия старухи:

– Чего надо тут? – возможно, она и была ведьмой, но ведьмой совсем иного рода, чем те, которых я искал. – А ну хватит хулиганить!

Я внимательно вгляделся в сморщенное лицо, злые глаза, тонкие белые пиявки губ. Извинился и сказал, что сейчас уйду. Старуха, словно устрица, захлопнула свою створку, а я обернулся к злополучному проходу, чувствуя спиной прицел дверного глазка. Вздохнув, я вышел из двери и, увидев напротив вытаращенную линзу, подумал, а есть ли и за этой дверью злобная бабка. Интересно было бы их столкнуть друг с другом.

Не став, однако, экспериментировать, я отправился вниз. У самого выхода взглянул на часы. Сердце екнуло. Секундная стрелка двигалась в обратную сторону. Или... Целую минуту я пытался сообразить, в какую именно сторону должны идти часы. Да нет, всё правильно. Хотя... Впрочем, что может случиться с часами – они всё время были на мне, и даже если я остался не с той стороны двери... Новые страхи карабкались по моим брюкам, куртке, шее. Ко рту, а потом внутрь, в глубину. А я-то думал, меня уже не испугать.