Тусклый свет электрических фонарей

Воскресенье

–  Хорошо посидели. Душевно.

–  Да, только немного обыденно.

–  Знаешь, Остин, для меня в последнее время и обыденность – экзотика.

–  Догадываюсь. Ты долго уже сам не свой. Но ведь не расскажешь...

–  Расскажу, пожалуй. Только попозже.

–  Ну, попозже так попозже.

–  Слушай, у тебя эта царапина на лице разве справа была? Хотя извини. Идиотский вопрос.

–  По крайней мере, какой-то странный.

–  Забудь.

–  Попробую.

–  Всё-таки приятно было увидеть всех старых знакомых разом.

–  И незнакомых тоже. Что это за девушка была? Веда, кажется.

–  Так, одна приятельница.

–  Тоже позже расскажешь?

–  Ага.

–  По-моему, груз скрываемого тобой уже превысил критическую массу. Сейчас самое время. А я тебе потом помогу посуду помыть.

Остин указал на неприбранный стол, оставшийся после ухода гостей. Неяркий торшер отражал свой свет в гранях пустых бокалов. Я махнул рукой:

–  Да ладно, я завтра сам помою. Впрочем, ты прав. Сейчас самое время.

–  Вот и славно! – обрадовался Остин. – Рассказывай. Кстати, смотри. Тут еще два бутерброда осталось. Один тебе, другой мне.

–  Ешь оба, я не буду.

–  Ты? Не будешь?

–  Да, я перестал есть мясо.

–  С каких это пор?

–  Недавно.

–  И зверушек не жалко?

–  Так наоборот, потому и не ем, что жалко.

–  Это слишком поверхностный взгляд. Ну представь, что будет, если все станут вегетарианцами. Вся экологическая система, построенная на том, кто кого ест и в каких количествах, рухнет. Леса начнут вырубать под поля твоей вегетарианской еды. Животным придется совсем несладко.

–  Думаешь? – с сомнением спросил я.

–  А ты считаешь, что изменение типа питания такого распространенного вида, как Homo Sapiens, никак не повлияет на все остальные виды?

–  Ты сумасшедший.

–  Я? Нисколько. Даже более того – я единственный нормальный человек в этом безумном мире! Впрочем, мы отвлеклись. Ты хотел что-то мне рассказать.

–  Да, конечно...

Я собрался с мыслями и начал:

–  Помнишь, я давал тебе почитать одну книжку на нелепом языке?..

Я рассказывал долго и сумбурно. А Остин внимательно слушал, не отрывая от меня немигающих глаз и не перебивая. За окном поднялся ветер и хлестал мокрым снегом по стеклу. Забытая посуда на столе застыла в оцепенении. Наконец я закончил. Остин взял последний оставшийся бутерброд и стал жевать. Потом проглотил и пробормотал:

–  Хм. Занятная история. Это кое-что объясняет.

–  Знаешь, меня постоянно удивляет, что ты ничему не удивляешься!

–  Некоторые теоретики считают, что любая непротиворечивая теория имеет право на существование.

–  Даже абсурдная?

–  Ага. Как, ты говоришь, звали того, кто рассказал тебе вторую версию происходящего?

–  Морок.

–  Да уж. Я бы не стал безоглядно верить человеку с таким именем.

–  Я тоже боюсь, что Морок морочит мне голову. К тому же от выбора меня никто не освобождал. Правда, суть моего решения совершенно различна в различных вариантах реальности.

–  И что ты намерен делать?

–  Туссэн поставил меня перед вопросом: какая из двух незнакомых мне душ должна умереть. Вроде бы, третьей альтернативы не существует. Но я понял, какое решение будет верным. Я откажусь от права искать ответ. Это их выбор. И своим отказом я признаю за ними право на этот выбор.

–  По-моему, это самый худший вариант. Если истинна версия Туссэна, то парень, без сомнения, погибнет. Если же Морок сказал правду, то, скорее всего, прошедшим испытание будет считаться тот, кто возьмет этот выбор на себя. Доказав тем самым свою способность принимать решения подобного рода.

–  Я знаю. Но именно так будет правильно.

Остин покачал головой.

–  Я сегодня ночью постараюсь отыскать Туссэна и дать ему ответ, – немного помолчав, сказал я. Остин только задумчиво кивнул. Мы еще помолчали, и я опять заговорил:

–  Почему так? Кати либо умерла, либо никогда меня не любила. Передо мной ставят задачу, не имеющую решения. Действительность в любой момент может оказаться иллюзией. На дворе холодно, а на столе гора немытой посуды.

–  Что поделаешь, – философски заметил мой друг. – Мир далек от совершенства. В совершенном мире всё иначе. Там всегда тепло и ласковое море. Там все умны и красивы. И все ходят обнаженными. Только я там такой же, как и здесь.

* * *

В щели между дверью и косяком торчала записка. Или кто-то писал Мороку, или его квартира опять выкидывала всякие фокусы. А может, записка предназначалась мне? Я выдернул сложенный вчетверо листок бумаги и развернул его. Каллиграфическим почерком, перьевой ручкой, с нажимами, делающими линию то толще, то тоньше, на листке было выведено: "И сотворил тогда Бог из Нуна мир за шесть дней и обрел покой на седьмой. Потому как возложил бремя войны с Хаосом на свое творение". Я пожал плечами и сунул записку в карман.

Помня свое предыдущее посещение этого дома и страхи, преследовавшие меня до сих пор, я очень медленно открыл дверь и заглянул за нее.

То, что я увидел, было обыденно и фантастично одновременно. Вместо комнаты Морока с черным ковром и серыми стенами меня ждала моя собственная квартира. Отбросив опасения, я зашел в нее твердой походкой хозяина. Мимоходом взглянув на так и не прибранный после ухода гостей стол, я, не раздеваясь, вышел на балкон.