Твоё время принадлежит мне

Перемены ей к лицу

Я сильно спешила, отпросилась на час с работы, но судьба в последнее время мне не благоволила. Прошло полтора месяца, следователь так и не позвонил, сам трубку перестал брать через неделю, а по общему телефону говорили, что он либо на выезде, либо в отпуске, либо на больничном. Когда я перезвонила в один день с разницей в два часа, а он из отпуска вышел на больничный, стало очевидно, что разговора со мной он старательно избегает. Впрочем, это было ясно и после пяти вызовов без ответа на мобильный, но я привыкла искать и находить в людях только хорошее. Инга всегда потешалась над этим, не понимала, но принимала меня такой, какая я есть: немного странной, слегка зажатой.

Воспоминания о подруге отозвались тупой болью в сердце, и я ускорила шаг, то и дело поглядывая на часы. До конца его рабочего дня оставалось всего пятнадцать минут, но я не теряла надежды застать его, точно зная, что разговор не продлится дольше. Навстречу мне сплошным потоком шли люди, я всматривалась в лица, стараясь не пропустить следователя, если он уже отправился домой, но продолжала двигаться к цели, то есть, к участку.

Знакомый затхлый запах ударил в нос, едва я открыла входную дверь, как будто пытался вытолкнуть меня обратно, туда, где цветет черемуха, где после дождя воздух свежий, а в лужах отражаются лучи уходящего солнца, но я упрямо шагнула внутрь, проскользнув на мокром линолеуме. Прошла узким коридором и постучала в третий кабинет. Ответить мне не потрудились, я открыла дверь и по инерции сделала несколько шагов, хотя нужный стол и так отлично просматривался, и был пуст.

– А Виктор Сергеевич… – промямлила, обращаясь сразу к двум его коллегам, а один ответил, не поднимая головы:

– Его нет.

– А будет сегодня? – спросила заискивающе, он поднял голову с недовольным видом и поморщился, узнав меня.

– Не докладывал, – ответил грубо, а я промямлила:

– Извините, – и начала пятиться к двери, опустив голову.

Нижняя губа дрожала, на глазах наворачивались слезы, я почувствовала движение за спиной, а тот, с кем я разговаривала, посмотрел на меня выразительно и слегка мотнул головой. Я обернулась, но никого позади уже не обнаружила. Слезы покатились из глаз, я быстро смахнула их и пошла из кабинета, отлично поняв, что происходит: он не желал со мной разговаривать ни по телефону, ни лично.

Открыла дверь, а мимо меня пронесся, печатая шаг, второй мужчина из кабинета и торопливо зашагал в противоположную от выхода сторону.

– Может, хватит уже? – услышала в конце коридора и слегка притормозила. – Расскажи, как есть, она так и будет таскаться.

– Тебе надо – ты и объясняйся, – ответил знакомый голос раздраженно, – еще я перед сопливыми девчонками не отчитывался, мне начальства за глаза.

– Как по-взрослому, – вздохнул тот в ответ, послышались шаги, а я быстро развернулась и почти бегом устремилась к выходу. Быть застуканной за подслушиваем очень не хотелось. – Девушка! – послышался грозный оклик, я встала, как вкопанная, не успев свернуть за угол, поморщилась в досаде и осталась стоять неподвижно. – Как там Вас? Шутова, Шотова…

– Шустова, – ответила, разворачиваясь, а он мотнул головой в сторону кабинета:

– Зайдите.

Я засеменила обратно, села на указанный стул и сложила руки на коленях, что, наверное, выглядело дико. Просто мой внешний вид никак не вязался ни с моим мягким, покладистым характером, ни с мироощущением, прочно закрепившись еще со студенчества по совершенно непонятным причинам. Инга называла это внутренним протестом и с ухмылкой дарила на каждый день рождения очередную сережку, а я настырно продолжала их носить.

– Какие у Вас вопросы? – спросил сдержанно.

– Как продвигается расследование? – голос дрогнул от волнения, а он слегка растерялся. Почему-то люди полагают, что я должна быть дерзкой грубиянкой.

– Ни шатко, ни валко, – ответил со вздохом. – И Ваши бесконечные звонки скорее отвлекают, чем помогают.

– Понимаю, – губа снова дрогнула, он начал с интересом разглядывать меня, откинувшись на стуле и слегка нахмурив брови, а я спросила тихо: – Совсем никаких зацепок?

– Посмотрите на мой стол, – кивнул он на папки с номерами дел. – Семнадцать ножевых по району. Понимаете? Семнадцать. И, между прочим, двоих убили практически на том же самом месте, что и Вашу подругу. И это только за последние полгода. Но Вы, наверняка, в курсе, раз живете в соседнем доме.

– В курсе, – кивнула согласно. – Но то были обычные ограбления и мужчины не местные…

– Такие же ограбления, как и в случае с Вашей подругой, – развел он руками. – И об этом Вам прекрасно известно, раз именно Вы ее и обнаружили. Сумочка, деньги, часы, украшения – забрали все, – я открыла рот, но он поднял руку, сказав сурово: – Ваши доводы относительно того, что Вы в этом районе выросли, вас все знают и пальцем бы не тронули, мы, разумеется, рассмотрели. Но другого мотива для убийства нет. Если не брать в расчет лично Вас, ведь ее квартира отошла Вам по завещанию.

Я поморщилась, а он тихо усмехнулся.

– Спасибо, – ответила тихо и поднялась, – не смею больше отнимать у Вас время.

– Если будут новости или вопросы, мы сами с Вами свяжемся, – сказал вкрадчиво, а я кивнула:

– Я поняла, я слишком назойлива. Прошу прощения, – ответила вежливо и развернулась, успев поймать его настороженный взгляд. Видимо, он почуял издевку, но ничего подобного и в мыслях не было.

На самом деле, мысль была всего одна: семнадцать ножевых по району. Им просто плевать.

Я уныло поплелась на остановку, где ожидало транспорт человек пятнадцать, не меньше, но вокруг меня образовалось свободное пространство в метр. Люди косились, пытаясь не смотреть, но это было выше их сил. Что тут сказать, выглядела я своеобразно. В тринадцать я проколола себе бровь, через месяц нос, еще через два – пупок и язык, облачилась в черное и бесформенное и с тех пор предпочитала именно этот образ. Волосы были выкрашены в цвет вороньего крыла, слегка отливая синим на солнце, синяя или черная губная помада, темная подводка и густо накрашенные ресницы.