Твои - мои руки

Твои - мои руки

«Опять этот старик»! — Герман аж споткнулся на ровном месте.

Но бежать было некуда.

Справа — по-новогоднему задорно дребезжал трамвай. Слева — то здесь, то там подмигивал электрическими ёлочными гирляндами в окнах горожан жилой дом.

Шанс метнуться назад был упущен, потому что дед уж нацелил на Германа мутную голубую лупу-глаз.

Дедова каракулевая серая шапка-«пирожок», слепленная из бараньих мелких колечек, привычно сидела верхом на косматой седой шевелюре владельца, являя собой известный образ «Эйнштейн в ударе».

Космы, торчавшие из бараньего «пирога», заиндевели от долгого стояния на улице. А из открывшегося рта, готового к словесной тираде, испускался пар.

«Ну, всё. Не выкручусь», — обречённо подумал Герман.

* * *

— Молодой человек! Скажите, пожалуйста, — напористо начал старичок и расторопно зашаркал ногами в сторону Германа.

— …Люблю ли я читать книги? — сорвал с дедовых губ не законченную фразу Герман.

Он наизусть знал всю дедову пропаганду.

Герман каждый день ходит этой улицей. А старичок, по-видимому, живёт где-то рядом и «прищучивает» горожан с конкретной целью: разжиться деньжатами, предлагая им раскошелиться на им же самим написанную брошюру.

Но старик и «глазом не моргнул» на такую Германову осведомлённость.

Он, как всегда, представился старомодным словом «сочинитель». Сказал, что написал книгу и что распродаёт её тираж. Совсем недорого.

* * *

— Купите книгу, молодой человек? Недорого, — сочинитель вытянул брошюру из кошёлки трясущимися руками в тряпичных перчатках болотного цвета, где правый указательный «домик» был сверху залатан грубыми чёрными стежками. Сунул Герману в нос. — Ну, что… брать будете?

* * *

Сказать откровенно, Герману уже надоело из раза в раз покупать у деда одинаковые брошюры.

Но поступить иначе он не мог.

И ни дыра на перчатке; ни потёртое драповое пальто сочинителя с каракулевым серым воротником (комплект с «пирожком»), бывшее дорогим и модным лет сорок назад, имели здесь вопиющее жалостливое значение.

Отнюдь нет.

Герман не чувствовал к деду сострадания.

Скорее, злобное раздражение.

«И ведь каков прихвостень! — в очередной раз подумал Герман. — Всякий раз делает вид, что в первый раз меня видит! Вот возьму и не буду ничего сегодня покупать. Интересно, как он тогда захихикает».

* * *

Герману чудилось, что всякий раз, когда старик «впаривает» ему очередную свою книгу, то непременно хихикает ему в спину. Дескать, снова дурака облапошил! И даже под нос злорадно напевает: «Обманули дурака на четыре пятака!»

И всё же, несмотря на такие свои размышления, Герман полез во внутренний карман своей тёплой куртки, чтобы достать портмоне.

Почему?

Потому что Герман сам писал книги.

* * *

Дед, торгующий своей писаниной на морозе, казался Герману неудачником.

Герману чудилось, что не купи он сейчас книгу у замёрзшего старика, жизнь с ним разделается тем же жестоким способом.

— Сколько, говорите, стоит ваша книга? — чтобы избежать сей участи, на всякий случай уточнил Герман. Хотя цену он знал «назубок».

— Двести рублей, молодой человек, — привычно ответил дед и вперил на Германа честные глаза. — Двести рублей. И ни копейкой больше.

«А может, и правда, меня не помнит? — засомневался Герман. — Может, память того? Уже не фурычит?»

Герман вынул из портмоне две сторублёвки, протянул продавцу.

Старичок охотно взял деньги и сунул их в кошёлку, прямиком к нераспроданному тиражу.

* * *

Герман шёл своей дорогой и думал: «Надо менять маршрут».

Дома он открыл книжный шкаф.

На полочке лежала аккуратная стопка дедовых брошюр.

Стопка показалась Герману столь внушительной, что он впервые сознательно вчитался в название книги.

Книга называлась так: «Твои — мои руки».

Герман задумался.

Однако несколько мгновений спустя, не найдя в своих мыслях чего-либо ценного, он с раздражением захлопнул дверцу шкафа.

* * *

Это было вчера.

А сегодня…

Молодой писатель Герман Лукин громко рыдал в голос, стоя посреди своей комнаты.

«Чёрт! Что такое? Да что с вами?» — Герман сквозь слёзы в упор смотрел на свои вытянутые вперёд руки.

Руки, как две некрасивые кривые коряги, простирались перед ним и велениям хозяина не подчинялись.

Вернее так: руки Германа не гнулись в локтях.

Всё остальное было нормально: они поднимались вверх-вниз; влево-вправо; пальцы работали в обычном режиме.

А локти — нет!

Прекрасно развитому писательскому воображению Лукина его повреждённый локтевой сустав представился в виде маленького механизма, в который вместо живительной смазочной жидкости кто-то по ошибке или нарочно залил бетон.

И теперь механизм, захлебнувшись непотребной вязкой, постепенно затвердевающей полужидкостью, был мёртв и потому недвижим.

А Герман захлебнулся отчаяньем.

* * *

Лукин обнаружил свою проблему, когда, проснувшись рано утром, привычным жестом намеривался стащить с себя одеяло.

Выполнение этого простого действия повергло Германа в ступор.

Руки не слушались его, как раньше!

«Отлежал во сне?» — пугая и освещая сознание, словно молния, ярко мелькнула мысль в писательской Германовой голове.

Лукин со всех сил принялся работать пальцами, сжимать и разжимать их что было сил.

Хотел было помассировать себе локти. Не тут-то было!

Герман кинулся к телефону. Набрал номер скорой. Нажал кнопку «громкая связь», потому что к уху поднести телефон не смог.

В трубке обещали помочь.

* * *

Мучительный стон вырвался из горла Лукина.

Он обессиленно опустился на стул. Включил ноутбук и задумался, что забить в поисковую строчку. Онемение рук? Омертвление суставов? SOS?

И пока мысли Германа прыгали, как разноцветные пластмассовые шарики в крутящемся барабане из телевизионной программы про розыгрыши, приехал врач и укатил его на скорой.

* * *

Лукин лежал на больничной койке. Широко раскрыв глаза и расслабив нижнюю челюсть, смотрел в потолок.

Телефонный звонок вывел Германа из состояния зомби.

Резко вздрогнув, он, будто примитивный робот, взялся орудовать непослушными конечностями.

— Сынок, я всё знаю. Мне врач рассказал, — почти что кричала в трубку мать. — Мы с папой скоро приедем! О тебе кто-нибудь может пока позаботиться? В этой неразберихе нужно держаться с кем-нибудь вместе! Герман, с тобой есть кто-нибудь рядом? Есть человек, который тебе поможет?

— Да, мама, всё в порядке, мне помогут, — как можно спокойнее произнёс Герман, — не волнуйся… Вам с папой не нужно срочно рваться сюда. Не нужно вам из Италии нестись сломя голову… Мне уже лучше.

Поговорив с матерью, Герман случайно уронил телефон на пол.

Но поднимать его не стал.

«Всё равно больше звонить некому», — подумал он.

* * *

Герман растерянно осмотрелся по сторонам.

Палата, в которой он очутился, платная и комфортабельная, была оборудована кнопкой вызова.

«У меня есть деньги, значит, есть человек, который обо мне позаботится», — хладнокровно рассудил Герман, припомнив совет матери о том, чтобы он срочно обратился к кому-то за помощью.

А вот «бесплатного» человека у Германа не было.

«Ну и что? — стараясь в конец не поддаться отчаянью, размышлял Герман. — Что, собственно, такого страшного со мною случилось? Я — жив. Я могу дышать, думать, ходить… Да, руки слегка потеряли подвижность. Но я могу писать. В чём тогда моя проблема?»

* * *

И Герман понял.

Его ничуть не смертельная проблема всего лишь обострила его одиночество.

Он один. И точка.

Герман обессиленно перевернулся на бок, зарылся лицом в подушку.

Всего лишь несколько часов назад он думал только об одном: о том, как написать очередной бестселлер.

И эта чёрная мысль опаивала Германа ядом.

Уже прошёл год с тех пор, как первая книга его, двадцатишестилетнего писателя Германа Лукина, «Исповедь молодого миллионера», имела ошеломляющий успех у читателей и разлеталась с прилавков книжных магазинов, как «горячие пирожки» из студенческого буфета.

Для людей эта книга являла собою инструкцию о том, как быть успешным, известным, богатым.

О, если бы Герман знал, как это сделать!

* * *

Пару лет назад его, Германа Лукина (недавнего выпускника факультета журналистики, работающего внештатным корреспондентом в нескольких изданиях сразу, и автора весёлых историй про смельчака-золотоискателя из штата Калифорния, лихо проворачивающего свои делишки в середине позапрошлого века) на просторах социальных сетей заприметили люди из команды успешного российского миллионера Эдуарда Брагина.

Герман, не без волнения, приехал в офис, расположенный в новеньком бизнес-центре.

— Эдуарду недавно исполнилось тридцать четыре, — издалека начал разговор демократично одетый (в джинсы и белую футболку) помощник из штаба Брагина. — Эдуард молод. И очень любит молодых, талантливых, нахальных! А ты такой и есть!»

У Германа «в зобу дыханье спёрло». Он почуял, что жизнь сулит ему лакомый куш.

— Допустим… — скованно опустился на кожаный офисный диванчик заинтригованный Лукин. — А чем я могу быть полезным?

— Ну, ты же пишешь про то, как золото добывать? Вон как у тебя красочно получается. А главное — приключенчески! — хрустнув жестяной крышечкой, помощник откупорил бутылку с минералкой.

Минералка бурлила, пузырьки лопались, готовые выпрыгнуть из бутылки.

Так же, как Германово сердце готово было выскочить из его груди.

— Эдуард Брагин как раз этим и занимается, золото добывает, — продолжил помощник, — «добывает золото» в переносном смысле, конечно. Добывает Брагин, разумеется, деньги. Короче… Нужно написать об этом. Динамично. С азартом, как ты умеешь!

— Что написать?

— Книгу, конечно, — парень с бульканьем разлил газировку по стаканам.

* * *

Герман взял стакан с газировкой.

Осушил его за один приём.

— Да не дёргайся ты так, — хлопнул его по плечу демократичный помощник, — Эдуард расскажет, что писать. Твоё дело — зафиксировать всё правильно. Красиво всё оформить… Ну что, возьмёшься?.. Все твои писания про Колорадо мхом поросли. Кому сейчас охота копаться в прошлом? Ты людям «горяченькие» новости подавай, денежными купюрками их «по носу щёлкни». И будет всем нам счастье… Ну что, по рукам?

— По рукам, — кивнул Лукин.

Сделка состоялось.

Потом Герман подписал договор, в соответствии с которым после написания книги и согласования её с заказчиком ему, автору, полагался гонорар очень «кругленький» даже для писателя с именем, а уж для Лукина — и подавно.

* * *

Герман Лукин, вмиг забыв про золотоискателя из Колорадо, нырнул в работу над книгой «Исповедь молодого миллионера» глубоко, с головой.

И это было прекрасное время!

Эдуард Брагин был бесподобен: безудержный, азартный, в неизменно белой рубашке с закатанными рукавами, он словно играл, так легко и беспрекословно подчинял он себе жизнь.

Все вокруг были влюблены в Брагина.

И Герман тоже.

Его искромётное повествование о буднях бизнесмена шло «как по маслу». Слова сами текли из Германовой впечатлённой головы, строки покорно ложились на бумагу.

Неудивительно, что книга, надиктованная Эдуардом, получилась живая, бурлящая и искренняя.

Однако Герман был удручён, когда получил обещанный гонорар.

Да, теперь он был свободен и относительно богат.

Но денег Герману теперь было мало.

Он жаждал славы.

* * *

Герман «травил себя ядом».

Хотел понять: кто написал книгу.

Он или Брагин.

Благодаря кому из них «Исповедь молодого миллионера» стала бестселлером?

Он, Герман Лукин — её автор?

Или всё-таки Брагин, генератор идей?

Как разделить теперь славу, внезапно свалившуюся на него неизвестного автора, но так о ней мечтавшему, с пресытившимся дельцом из мира денег?

Ответ был очевидный: никак.

И Герман решил повторить то, что он сделал когда-то с Брагиным: написать бестселлер.

Теперь он сделает это один.

Чтоб насладиться славой безраздельно.

* * *

Гонорар, полученный от написания «Миллионера», Герман весьма осмотрительно разместил в банке с целью получения процентов, дабы добывание хлеба насущного не отвлекло его от идеи написания шедевра. Герман окончательно прекратил общение с подружкой Милой и прочими, не важными для него теперь людьми.

Потом запёрся в детской комнате в доме своих родителей (которые с недавних пор проживали в Италии) и с энтузиазмом взялся за дело.

Ведь теперь Герман знал рецепт приготовления бестселлера: алчное человеческое желание иметь много денег нужно смешать с жаждой успеха; слегка разбавить эту смесь слезами, припудрить мечтами… И всё. Шедевр готов. Кушать подано.

«Вы получите то, что хотите», — как помешанный, твердил тогда Герман.

* * *

Но всё пошло не так.

Не по задуманному Германом сценарию.

Под незаконченным шедевром «лёд трещал». Лукин это понимал с каждым днём всё яснее. Книга буксовала всеми колёсами, рискуя увязнуть в словесной тине, не преодолев и середину пути.

И теперь, лёжа в кровати один, с руками-граблями, с отсутствием шедевра, Герман вроде как спал, он не хотел открывать глаза.

Не хотел быть в этом дне.

И память унесла его в день прошлый.

В тот, что был три года тому назад.

* * *

Тогда, под Новый год, в их город со всех концов света съехались ледовых дел мастера.

На главной площади вскоре закипело дело. Скульптуры из покорённого льда искрились в золоте январского солнца.

Герман Лукин, будучи в то время корреспондентом городской газеты, отправился собирать материал про скульптуры.

Взял интервью у мастеров.

Но возвращаться в редакцию ему тогда не хотелось. Время было. Герман осмотрелся вокруг.

У россиян впереди маячила череда выходных беспечных дел. Люди гуляли по городу, любовались творением скульпторов, катались с горок.

Тут же, на главной площади города, был сооружён фестивальный дом, который по сути своей представлял павильон, где можно было поиграть в настольные игры, попить чаю, послушать поэтов и музыкантов, просто поваляться на пуфике.

Лукин зашёл в фестивальный дом, чтобы согреться.

* * *

— У тебя имя такое… Редкое… Людмила. Не часто услышишь, — вслух сказал Герман. А про себя подумал: «Мою тётку Людмилой зовут. Она толстая, в магазине, в колбасном отделе работает. Ещё по дому в выцветшем халате ходит», — Герман изучающе рассматривал наряд новой своей знакомой.

— Среди молодёжи имя, и правда, редкое. А если взять поколения постарше, то получается — ничуть, — девушка сглотнула что-то горячее из термосной кружки. — Пушкин, между прочим, именем Людмила не гнушался. Поэму про Людмилу с Русланом вспомнишь?.. А Людмила Гурченко как тебе? Людмила Сенчина, опять же… Нормальные тёзки.

— Ну ладно-ладно, согласен. И всё-таки, — примирительно улыбнулся Герман, — можно я тебя Милой звать буду?

— Ладно, — Людмила слегка недоумённо пожала плечами и надкусила печеньку «Курабье», принесённую в фестивальный дом вместе с термосом.

* * *

Не будь Герман начинающим писателем, он никогда бы не клюнул на Милку.

Но привычка Лукина цепляться взглядом за всё вокруг не оставила ему шанса пройти мимо Милы.

Таким чуханским был её вид!

Впрочем, забегая вперёд, можно сказать, что Мила трёхлетней давности и Мила теперешняя — не большая разница.

А тогда, в фестивальном доме, Герман не произнёс это вслух, но про себя подумал, что одеяния его новой знакомой вполне смогли бы посоревноваться с застиранным халатом его тётушки Люды за победу в конкурсе: «Одёжка для старомодной облезлой курицы».

Таким нелепым, с точки зрения «с иголочки» одетого Германа, был наряд его новой подружки.

Но именно Милкино нелепое одеяние, выделяющее её из толпы ухоженных модельных Германовых подружек, привлекло внимание юного писателя, слишком жадного до всего из ряда вон выходящего.

* * *

Милу он заприметил у настольного футбола.

Её глаза азартно, очень смело блуждали в поисках соперника, готового сразиться с ней разок-другой.

— Сыграем? — предложила она Герману, поймав его взгляд.

На Миле, похоже, в тот день были надеты все её лучшие вещи сразу.

Чёрная, в белый горох шерстяная кофта составляла комплект с тёмно-бордовой средней длины юбкой-колокольчиком, сшитой из какой-то скользкой блестящей ткани.

На Милиных ногах красовались чёрные кожаные сапоги с ковбойской атрибутикой, а на голове — розовая вязаная шапка с многократным рисунком то ли циклопьего, то ли гигантского павлиньего глаза.

— Сыграем! — охотно кивнул Герман.

Уже минуту спустя они так горячо рубились пластмассовыми фигурками футболистов, нанизанными на «шампура», что вскоре оба потеряли счёт своим победам.

* * *

— А ты что шапку не снимешь? — первым отвлёкся от игры Герман. — Жарко ведь…

— Не хотела здесь задерживаться. Думала за минутку управиться, — Мила, состряпав ладошку веером, помахала ею себе на лицо.

— Честно говоря, не терпится увидеть твою причёску, — полушутя, усмехнулся Герман.

— Странно, — ничуть не смутилась девушка, — зачем на такую глупость терпение расходуешь?

— Ну Мила, — стараясь не обидеть новую знакомую, замялся Лукин, — весь твой образ такой неожиданный…

— Образ романтический, — кокетливо потеребила подол своего бордового «колокольчика» Мила, — а причёску, попробуй, угадай!

— Ты недавно покрасилась в синий цвет? — абсолютно серьёзно, но на всякий случай с улыбкой предположил Герман. — Или всё-таки в розовый?

— Нет, не угадал. Я наголо побрилась, — играючи повела бровью девушка и аккуратно стянула шапку «павлиний глаз».

Оказалось, что под шапкой таилась гладко прилизанная головка с кичкой на макушке.

Примерно такую, но с кичкой пониже, сооружают себе балерины.

Герман опять удивился.

А от неверного предположения — смутился.

* * *

— Мне на лекцию пора. В университет, — сообщила Мила и снова натянула свою чудовищно-розовую шапку.

— Жаль, — неожиданно для самого себя абсолютно искренне огорчился Лукин, — может, завтра увидимся? Погуляем?

— Давай… Чай будешь? — булькнула остатками чая в термосе Мила.

— Не-а-а, — Герман вытянул из кармана телефон, готовясь записать номер новой знакомой.

— Ну и зря от чая отказываешься. Вкусный чай. Чёрный, с чабрецом, — Мила закрутила крышку термоса и продиктовала номер.

* * *

В тот вечер Герман много думал о Миле.

Об этом её термосе позорном, о печеньках «Курабье», которые она таскала в сумке в целлофановом кульке.

Вспомнил то, как бесцеремонно съела девушка свой нехитрый обед, тогда, в фестивальном доме, не смущаясь толпы, не конфузясь его, шикарного парня (каким Герман себя, без сомнения, считал).

Герман подумал тогда, что ему отчего-то приятно лежать и думать о своей новой знакомой.

Его комната в родительском большом доме с окном под самой крышей была так уютна. Так волшебно кружили за окном снежинки, что Герман вновь, как в детстве, почувствовал себя то ли Гномом, то ли Троллем.

Герману казалось, высунь он сейчас ноги из-под одеяла, а там — мохнатые лапы.

«Троллю» захотелось тогда вылезти из кровати о-о-очень тихо, чтобы не спугнуть вдохновение. На мохнатых мягких лапах прокрасться к письменному столу, надеть колпак, взять гусиное перо и в свете робкой свечи, само собой разумеется, написать рассказ о любви.

«Интересно, Милке бы он понравился?» — представляя, как девушка сидит рядом, на краешке дивана, а он читает ей свой Мумий-Троллевый рассказ, подумал Герман.

* * *

С Милой Герман встретился на следующий день.

Сидели в кафе, ели мороженое.

Мила ела «Пьяную вишню», а он — карамельное с кленовым сиропом.

— Успела вчера лекцию послушать? — Герман смотрел на Милину верхнюю губу, заляпанную розовым.

— Ага, — заметив взгляд собеседника, облизнулась Людмила. — Только лекцию я не слушала. Я её читала.

— Читала? — Герман застыл с ложкой у рта. — Ты читаешь лекции в университете?

— Удивлён?

— Поражён!

* * *

— Так какие лекции ты читаешь? — нетерпеливо взглянув на официанта, принёсшего кофе, «вцепился» в Милу Герман.

— Я старославянский язык преподаю, — двумя руками обхватив бокал с горячим капучино, чуть склонилась вперёд Мила.

— Старославянский язык?! Но это мёртвый язык! Ты учишь людей языку, на котором уже никто не говорит?! — Герман, волнуясь, резким движением поднял стакан. Расплескал кофе на руку.

— Ну, как никто не говорит? Библейские книги говорят на нём. И они прекрасны, — Мила была так спокойна, так уверена в своём утверждении, что Герман поубавил пыл.

— Ну, допустим… но почему старославянский? Почему среди множества живых красивых востребованных языков ты выбрала старославянский?

— Я его полюбила, — Мила отхлебнула из бокала.

* * *

Мечта Германа — Гнома-Тролля вскоре сбылась.

Мила пришла к нему в дом.

Сидела на детском диванчике под скошенной крышей его комнаты, а Герман читал ей свою писанину про золотоискателя из штата Колорадо, который наконец-то влюбился.

Мила внимательно слушала.

Во время волнующей сцены романтического свидания смущённо поглаживала подол своей чудовищной, сшитой, похоже, из войлочного ковра, яркой зимней юбки.

— Трогательно, — сказала Мила, когда Герман закончил, — ты талантливый человек. Ты разовьёшься. Я в тебя верю… Только можно я кончик носа суну в один эпизодик?

И Мила высказала суждение, с которым Герман безоговорочно согласился.

* * *

Прошло полгода.

Герман с Милой стали близки — ближе некуда.

Привязанность Германа к Миле стала почти болезненной, как у больного к лекарству. Мила перечитывала его рукописи. Что-то правила, что-то советовала.

Герман ей доверял.

Всё казалось Герману в Миле прекрасным: её гибкий пытливый ум; её лёгкость, но в то же время принципиальность в суждениях; её непохожесть на прежних Германовых подружек; её чёрный чай с чабрецом, к которому Мила Германа приучила, и даже цветастая юбка из войлочного ковра Герману теперь тоже нравилась.

Мила, живая, летучая, с долгим шлейфом из мыслей и чувств, действовала на Германа магически: она его понимала и наполняла.

Герману всегда было Милы мало.

А она как будто дразнила, разрываясь между лекциями в университете, занятиями с детьми в воскресных школах при храмах (как человек, сведущий в церковнославянском языке), долгими просиживаниями в библиотеках над своей научной работой и Германом.

Если бы у Германа тогда спросили: «Хочешь ли ты быть с Милой?»

«Ещё бы!» — ответил бы он.

Но Мила ни о чём таком его не спрашивала.

* * *

Потом Герману предложили написать книгу об Эдуарде Брагине.

Герман по такому случаю пригласил Милу в ресторан. Ресторан, выбранный Германом, был очень дорогой и помпезный. Он так контрастировал с Милой, что это заметил даже влюблённый Герман.

А Герман в тот момент казался себе таким значимым и важным, что распивать шампанское с безвкусной девушкой в немодном платье ему вдруг стало не по себе.

Нахлынувшее разочарование мутной волной подтопило Германову душу.

Герман сник.

Праздничное настроение улетучилось.

— Мне предложили выгодный коммерческий проект, — буднично сообщил он, — сроком на год.

— Но как же твоя книга о золотоискателе? — ничуть не впечатлившись новостью, спросила Мила.

— Книга про золотоискателя «мхом поросла». Кому сейчас про золотоискателя читать интересно?

— Мне интересно.

— Тебе всё, что «мхом поросло», похоже, интересно… — сорвался-таки Герман. — Тебе язык твой мёртвый старославянский интересен… книжки твои, пропахшие нафталином, интересны, юбка твоя из ковра интересна.

Герман всё больше распалялся.

Ему ничуть не понравилось, что Мила не оценила его заслугу в получении заказа на написание книги.

Но Мила сдержалась.

— Но я люблю старославянский язык, — спокойно ответила она, — а ты любил свою незаконченную книгу. Закончи её. Любовь — могучая сила.

— Мила, — устало вздохнул Герман, — это скучные рассуждения. Демагогия. Мёртвые слова из твоих мёртвых книжек.

* * *

Потом был год работы с Эдуардом Брагиным.

И этот год был фееричным.

Эдуард таскал Германа повсюду.

Герман допускался на рабочие совещания и даже в личный кабинет миллионера.

Нередко обедал и ужинал с Эдуардом.

Герман ездил со своим кумиром в спортивные клубы, на тусовки, на презентации дорогих спортивных машин, которые рекламировали хищные полуголые красавицы, так не похожие на Милку.

* * *

Всё же Герман скучал по Миле.

Но её неприятие его новой работы Лукина раздражало. Мила настаивала, чтобы Герман успевал писать ещё и о золотоискателе из Колорадо.

А Герман этого не хотел.

Между влюблёнными «земля треснула».

Герман всё реже звонил Людмиле.

И реже отвечал на её звонки.

* * *

Прошло два года.

И вот теперь Герман лежит с одеревеневшими руками-граблями один в больничной палате и уныло смотрит в потолок. Но если он будет вовремя вносить оплату — ему непременно помогут.

Мила пришла сама.

Без Германова зова.

— Как ты узнала? — спросил девушку Герман.

— Мне твоя мама из Италии позвонила. Попросила тебе помочь.

— А ты что?

— А я пришла.

* * *

Германово заболевание оказалось несерьёзным.

Так… перенервничал. Психосоматика.

Он покинул платную палату, перебравшись в свою детскую комнату под скошенной крышей.

Снова почувствовал себя Германом — Гномом — Троллем.

Тут же дела пошли на поправку.

Бетон в Германовых локтевых суставах стал потихонечку разжижаться. Руки день ото дня становились послушней.

Но Мила не стала послушней.

Она настояла, чтоб Герман продолжил писать о золотоискателе из Колорадо. А незаконченную книгу для всех других золотоискателях мира пока отложил.

Герман с ней согласился.

* * *

Герман ходил по улице и жадно искал глазами старичка в каракулевой шапке, сочинителя и продавца брошюр.

Но старичка нигде не было видно.

Однажды, придя домой, Герман открыл книгу чудаковатого сочинителя с названием «Твои — мои руки».

Предисловием к книге служила притча о том, как один человек побывал сначала в раю, а потом в аду.

— Как там, в раю? — жадно спрашивали его люди.

— В раю прекрасно, — отвечал человек, — все люди сидят за богато накрытыми столами и с удовольствием кормят друг друга. Каждому важнее накормить соседа, нежели себя, поэтому у людей в раю руки в локтях не гнутся.

— Как интересно! — подивились рассказу люди. — Но ты был ещё и в аду. Расскажи, что ты видел в аду?

— В аду ужасно, люди сидят за богато накрытыми столами и в страшных муках умирают от голода.

— Но почему? — поразились люди.

— Потому что в аду у людей руки в локтях не гнутся. А каждый думает лишь о себе, — ответил человек. — Разницы между раем и адом нет. Разница в нас самих.

* * *

— Я предлагаю тебе мою руку и сердце, — сказал Герман, протягивая Людмиле две красивых коробочки. — Хотя нет… Я предлагаю тебе сердце и обе руки.

— Теперь у нас «твои-мои руки»? — хихикнула Мила, принимая подарок.

— Ну, или «мои-твои руки», — Герман помог Миле открыть коробочки. В коробочках лежали обручальные кольца.

* * *

Наступила весна.

Апрель звенел весёлой капелью, задорно дребезжал помолодевший трамвай.

Герман, идя по улице, заметил старичка-сочинителя.

Тот сменил «шапку-пирожок» на фетровый чёрный берет с пипочкой, как у Мурзилки.

Старичок аккуратно ступал мимо луж, не обращая на Лукина никакого внимания.

— Простите, вы меня помните? — Герман мигом нагнал сочинителя. Тот был без заветной кошёлки и, похоже, ничего предлагать никому не собирался. — Я вашу книгу много раз покупал… Так вы меня помните?

— Помню, — улыбнулся старичок. — Вы мой любимый покупатель. Вы девять раз купили мою книгу.

— Но зачем?

— Затем, чтоб ты её прочёл, — торжествующе просиял старичок и, шаркая ногами, поплёлся прочь.