Ты гибель моя!

Тансовщица

Солнце ярко светит над Парижем. На небе не было ни облачка. Покатые крыши домов сверкали в этот день неистовыми блестящими цветами: красным, синим и зеленым. Кафедральный собор в Ситэ грелся одной стороной на солнце, второй оставался в тени. На улице блуждал легкий теплый ветерок. В воздухе стоял приятный запах выпечки, и витало настроение праздника. По всей площади разносились детские голоса, крики кумушек, зазывающих проходящих мимо людей посмотреть на это чудо. 

Величественный собор блистал своими витражами с изображением умерших королей, эпизодами из Библии. Разноцветные стекла отбрасывают на пол причудливые тени разных красок. Галереи, расположенные по периметру храма, не кажутся пустыми и мертвыми из-за стоящих на страже статуй тех же королей, святых и стражников Собора Богоматери – горгулий. 

Вдоль галереи, близ площади, где проходило представление, хранители внимательно следили за происходящим на улице. Горожане поговаривали, что ночью эти статуи оживают, когда злобный дух скачет по крышам собора. Но сейчас, впрочем, как и всегда, все статуи были неподвижны. Пожалуй, все, кроме одной, которая передвигалась ближе к краю, тихо, словно боясь, что ее заметят. Ветер играл с ее растрепанными волосами, но лица статуи не было видно. Но это был не дух храма, не незримая тень хранителя. То был всего лишь Квазимодо, звонарь Собора Богоматери. Никто и не обратил свое внимание на передвигающуюся тень по крыше храма; все внимание было приковано к цыганке. 

Перед ступенями Собора был расстелен пестрый, по-видимому, египетский ковер, вокруг которого уже собралась толпа зевак. Шум, который производился этой самой толпой, доносился до самых верхушек храма, до кельи, в которой, нахмурив брови, сидел архидьякон Клод Фролло.

Отец Клод, как всегда, сидел за столом и что-то усердно пытался изучать. На его высоком лбу выступал пот; священник время от времени теребил воротник рясы, хмуро поглядывая на слуховое оконце, из которого доносились радостные возгласы, смех, аплодисменты, пение и звуки бубна. Фролло изо всех сил пытался не обращать на все это веселье ни капли внимания. Руки священника дрожали, не слушаясь и роняя перо на стол. Мужчина чувствовал, как бешено бьется его сердце и ноги наливаются свинцом. Его громкий удар по столешнице испугал голубей на крыше, и те, воркуя между собой, быстро устремились к площади, словно знали о представлении, которое там устроили цыгане. 

Там, у величественных стен Собора Парижской Богоматери, собралась толпа горожан, а в центре образованного живого круга, была необычайной красоты девушка, веселящая своими танцами зевак. Стража, которая пришла разогнать толпу бездельников, позабыв о своем долге, так же аплодировала черноволосой девушке. Наконец сами бродяги восхищались своей сестрой, ловко управляющейся с бубном. Вокруг девушки прыгала козочка с позолоченными рожками и копытцами. Один из стрелков, подняв руку и указывая на цыганку, воскликнул: 

– Клянусь своей шпагой, эта малютка лучшая из всех девиц, которых я когда-либо видел! Как зовут это прелестное дитя?

– Кажется, Эсмеральда, – ответил кто-то из толпы.

– Какое странное имя! – не унимался капитан. – Какие ножки, вы только посмотрите! Я продал бы душу дьяволу, лишь бы уединиться с этой красоткой в какой-нибудь комнатке. Вы только посмотрите, как Смеральда танцует! Черт побери, что за имя?!

Капитан Феб де Шатопер не сводил глаз с извивающегося стана молодой цыганки и, посвистывая и хлопая в ладоши в такт бубна, продвигался поближе к ковру, где танцевала девушка и ее коза.

– Джали, – звонким голосом, улыбаясь и оглядывая толпу, обратилась к животному цыганка, – который час? – умная козочка по имени Джали ударила два раза копытцем в бубен; и правда, на часах башни стрелки указывали на два по полудни. Цыганка продолжила: 

– А какой нынче месяц? – белая козочка, подумав, ударила в бубен шесть раз. Действительно, на дворе был июнь. Публика ликовала и восхищалась умениями козочки и цыганки.

Слыша все эти крики и смех, отец Фролло резко встал из-за стола и устремил свой взор на окошко, из которого доносились звуки. 

– Невыносимо! – промолвил он сквозь зубы. – Сколько можно?! Эта цыганка действует мне на нервы! 

Священник хлопнул в ладоши и поднял голову вверх, сложа руки для молитвы. 

– Господи, за что ты так терзаешь мою душу?! В чем я согрешил?! О, сжалься надо мной, Пресвятая Дева! Почему именно эта распутная девка? О, Боже! – продолжал причитать архидьякон, заламывая руки и ходя по своей маленькой келье, словно голодный тигр, чувствующий запах мяса, лежащего рядом с клеткой, но до которого не дотянуться. 

Глаза его бегали по стенам комнаты, словно что-то ища, но взгляд остановился на слове, выцарапанном на одной из стен: 'ANÁГКН. 

В этот момент с улицы донеслись бурные аплодисменты. В висках отца Клода стучало так громко, что на секунду ему показалось, что он оглох, как его подопечный Квазимодо. Священник снова взглянул на окно и, проведя рукой по лбу, вышел из кельи, накинув на голову капюшон.

Показавшись на улице, архидьякон зажмурился от ослепляющего солнца. Натянув капюшон на лицо, он двинулся в сторону толпы. Просачиваясь между людьми, Фролло прошел в первый ряд и громко прознес, прервав прекрасный голос цыганки:

– Что ты здесь делаешь, оружие Сатаны? Кайся, грешница, пока танцуешь на соборной площади! Убирайся, пока стража не отправила тебя на виселицу, ведьма!

Горожане и стража пребывали в недоумении, слушая слова священника. 

Архидьякон буквально пожирал девушку глазами, не мог оторвать от нее взгляда. Дыхание замерло, ноги предательски стали подкашиваться. Отец Клод поспешил удалиться с площади под ропот толпы. 

Спустя минуту все позабыли о его словах и снова радостно хлопали в ладоши, а цыганка продолжила танцевать и петь. Но святой отец продолжал наблюдать за Эсмеральдой, стоя среди статуй королей, в их тени. Его взгляд был прикован к ее тонким запястьям, к ее маленьким ножкам, глазам, губам и черным кудрявым волосам, которые соблазнительно развевались от каждого ее движения. Клод сжимал что-то у себя на груди, хмуря брови и прикусывая нижнюю губу. Священник еле стоял на ногах, поэтому он держался за одну из колонн галереи. Так он простоял еще некоторое время после ухода цыганки.