Ты гибель моя!

Одно целое

Фролло прижался к ногам цыганки, гладя ее бедра и прижимая сильней к себе. Святой отец не мог поверить: она не отвергла его, она не боится, она добра к нему, даже ласкова. 

Эсмеральда теребила пальцами тонкие волосы на голове священника и тихонько всхлипывала. Девушка не понимала, почему по ее щекам текут слезы. Жалость? Сострадание? Страх? Злоба на Клода, которая борется с добротой ее души по природе? Почему – ответа не было. Цыганка посмотрела куда-то вдаль, где светила луна, и слегка улыбнулась. Отец Клод не шелохнулся за последнюю минуту, что держался за стан девушки. Юная красавица чувствовала горячие ладони, скользящие по ее талии, бедрам; чувствовала, как руки архидьякона сжимали ее ягодицы, ей было страшно и немного противно (возможно, больше от самой себя, чем от священника), но она не могла оттолкнуть его, не могла остановить. Не было на сопротивление ни сил, ни желания. Эсмеральда лишь прижимала отчаявшегося мужчину. Сейчас он не был святым отцом, не был священником, архидьяконом, отцом Клодом или падре. Он был сейчас именно мужчиной и никем другим. Во Фролло проснулось то, что, казалось, было утрачено навсегда.

И вот сейчас этот самый мужчина, забывший о своих клятвах и обещаниях перед Господом Богом, ласкал любимую женщину (можно даже сказать девушку). Он прижимался то одной, то другой щекой к стройным ногам цыганки, целуя их нежно касаясь бедер юной девушки, сжимая их окоченелыми от боли и страсти пальцами. Судорожное дыхание Клода заставляло Эсмеральду порой вздрагивать, но Фролло лишь гладил девушку. Священник поднялся с колен и заглянул в черные глаза цыганки. Словно весь мир, вся ночь, вся жизнь была в этих мокрых от слез глазах. Архидьякон запустил руку в угольного цвета волосы и притянул к себе танцовщицу. 

Девушка не могла поверить в происходящее, ведь она когда-то дала обещание самой себе: сохранить всю невинность и непорочность души до нахождения родной матери, но сейчас она нарушает свой обет, даже не жалея об этом. Эсмеральде даже хотелось сейчас прильнуть к побледневшим губам святого отца, впиться в них, согреть и вселить в эти губы и тело жизнь. Цыганка смотрела в его томные глаза, в которых, наконец, горел огонь, единственное, что осталось живого от бедного Клода Фролло.

Словно пробудившись от сна, архидьякон отпрянул от девушки и посмотрел на нее с испугом, с сожалением и мольбой. Эсмеральда слегка улыбнулась и прошептала:

– Я не боюсь.

– Я люблю тебя.

– Знаю.

– Я не могу без тебя. Я хочу владеть тобой. Хочу, что бы ты была моей! Ничто меня не остановит. Моя жизнь полетела к чертям собачьим. Все труды напрасны, – отец Клод взял девушку за руки. – Но сейчас я с тобой, любовь моя, и ничто меня не остановит!

С этими словами архидьякона словно подменили: из этого нежного, несчастного создания появился дикий зверь. Фролло прижал к себе цыганку за талию так крепко, что та от испуга зажмурилась и дернулась в сторону, но святой отец был сейчас сильней, чем прежде. Отец Клод начал покрывать страстными поцелуями тонкую шею девушки, иногда покусывая ее. Руки священника блуждали по всему телу, сжимая грудь, гладя спину, прижимая к себе девушку, оглаживая ягодицы. 

Цыганка не понимала, откуда она знает, что надо делать, но тело было словно не ее: оно поддавалась похотливым шалостям падре, выгибаясь и прижимаясь к нему, гладя окровавленную грудь и плечи. 

Клод жадно прижимался губами к груди Эсмеральды и глубоко вдыхал ее юный запах. На губах его промелькнула улыбка, а в глазах похоть. Священник прижал бедную девушку к стене, сжимая ее запястья одной рукой, а второй задирая ночную рубашку. В теле святого отца кипела кровь и горела жизнь. Его тело стало горячим, и он больше не дрожал, как прежде. 

Девушка, не сопротивляясь, подчинялась архидьякону, наклонив голову набок и освободив себя для поцелуев, что осыпались по всему ее телу. 

Отец Клод отпустил руки девушки, давая ей шанс уйти, если она против, но цыганка осталась на месте, лишь обняв Клода за шею.

– Поцелуй меня, – простонала девушка.

– Что?

– Поцелуй меня, мне это понравилось.

Фролло незамедлительно впился в губы юной красавицы голодным поцелуем. Эсмеральда тихонько простонала. Послышался шорох: на святом отце не осталось одеяний. Клод схватил девушку за бедра и ловко поднял, прижав к влажной стене кельи. 

– Прикуси губу, – рыкнул он.

– Что?! – вскрикнула Эсмеральда, когда почувствовала острую боль внутри себя. Опешившая цыганка укусила архидьякона за плечо, на что тот зашипел, но не вскрикнул. Да и укус не больней кинжала в груди. 

Каждое мгновение отпечаталось в памяти обоих. Эта страстная ночь, которой так долго жаждал святой отец, и которой он так грезил мучительными ночами раньше; эта новая жизнь, начавшаяся у цыганки. В их головах не было мыслей, в них были лишь вспышки, безмерное счастье, приятная боль, нежные стоны, аккуратные движения – все это смешалось в одну яркую краску, одно мгновенье. Черные кудри девушки свисали до пола, одна рука ее гладила израненную грудь мученика, вторая запрокинута над головой, тело выгибалось к победителю, выдержавшего адские мучения до сего момента. Эсмеральда зажмурилась и громко застонала в руку падре, которой он прикрывал ей рот. 

– Тише, милая, нас не должны услышать, – шептал Фролло, гладя цыганку по щеке и тихо вздрагивая от удовольствия. Наконец священник отодвинулся от девушки и простонал. 

В соборе стояла тишина, в келье слышалось лишь частое дыхание Эсмеральды и Клода. Девушка засмеялась, Клод слегка улыбнулся, глядя на нее. 

– Что смешного? – начал было он, пытаясь выйти из неловкого положения Фролло, но девушка лишь смеялась. – Эсмеральда, почему ты смеешься? – снова спросил святой отец, улыбаясь шире. 

Девушка взглянула на него новым, иным взглядом. Он слегка вскинул брови от удивления. Этот взгляд, такой же задорный, но такой резко повзрослевший. Архидьякон нежно улыбнулся и посмотрел на цыганку глазами, наполненными любовью и счастьем. Глазами, каких еще никто прежде не видел. Смеясь, Эсмеральда обняла священника за шею. Но Клод не видел, как по ее щекам снова потекли горячие слезы, он лишь обнял девушку и прижал ее к себе. Такую маленькую и беззащитную, такую родную и любимую.

– Не плачь, – тихо произнес Фролло, гладя девушку по голове, – прошу тебя. Я всегда буду с тобой, и всегда буду любить тебя.

– К... Клод, – еле произнесла Эсмеральда и прижалась к груди священника. В груди святого отца, чье имя Клод, сжалось что-то так сильно и до смерти больно и приятно, а он лишь посмотрел в окно кельи, где наступал рассвет.

– Я останусь с тобой, – прижавшись щекой к голове цыганки, произнес Фролло и закрыл глаза.