Ты - мё обезболивающее

Ты - мё обезболивающее

- Если бы знал, с самого начала не тратил бы время. Давай пока!

- Извини, если зря потратила твоё время. Удачи тебе)

Скобочка в конце – слёзы в уголках глаз. Настолько привычное соответствие, что даже почти необидно. Действительно, зачем эта ненужная драма? Как будто она не знала, что закончится именно так.

Всё же с самого начала было ожидаемо и предсказуемо. Просто Олесе в очередной раз хотелось поверить в сказку. Только вот маленькая девочка внутри неё совсем позабыла, что сказок не бывает: не превращается железка в красивую бабочку. Не превращается – хоть ты тресни. И уже давно пора перестать пытаться. Бессмысленно это. От слова совсем.

Железки, пусть даже и красивые, никому не нужны: «они ни холодят они, ни греют». Олеся же умная девочка, давно должна была это понять, а она всё почему-то каждый надеялась на какое-то чудо. Зря. Кроме разочарований, это никогда ничего не приносило. Пора ей уже было вбить себе в голову пару прописных истин.

Нормальные люди не покупают бракованные игрушки.

Только если по глупости.

Правда, потом обязательно меняют на нормальные.

Ну, или просто выбрасывают.

Умом Олеся это понимала, но внутри до сегодняшнего дня все ещё жила надежда, что её дефект хоть для кого-то не будет таким страшным приговором, и что её вот такую вот смогут полюбить.

Однако очередной хлопок дверью окончательно поставил всё на свои места. Пережитое в очередное раз унижение снова доказало: такие, как она, никому не нужны. И с этим пора было смириться и перестать жить иллюзиями.

И Олеся смирялась, она настолько устала верить и бороться, что даже слёз уже не осталось. Девушка посмотрела на потолок, механически, словно в замедленной съёмке положила руки на парту, а потом просто опустила на них голову.

Всё. Можно. Никто не видит.

Главное было перетерпеть первые двенадцать минут эмоциональной боли. Олеся ведь знала, что это самый тяжёлый момент, потом будет просто самовнушение. Тоже вещь неприятная, но хотя бы привычная. К тому же состояние самоказни за два года стало для неё фактически родным.

Есть просто девушки нормальные, а есть такие как она – фригидные, неправильные и безэмоциональные. Так бывает, и с этим живут, просто не надо лезть к другим людям, и тогда ни у кого не будет сожаления о зря потраченном времени.

Олеся цеплялась за эти искусственные попытки рационализировать происходящее, но не потому, что хотела прийти к какому-то выводу. Ей просто не хотелось в своих же глазах выглядеть настолько жалко. Девушка глубоко вдохнула, затем медленно выдохнула. Подняла голову, осмотрелась вокруг, и в какой-то момент остановила взгляд на окне. Заметила.

Красиво. Поздно. Весна.

Наверное, всегда после затяжной истерики или нервного потрясения человек устаёт и начинает механически подмечать детали вокруг. Олеся исключением не была. Она посмотрела по сторонам, подумала, что добираться поздно вечером на электричке удовольствие малоприятное и нужно поторопиться.

Её телефон неожиданно запиликал, и Лера с затаённой надеждой всё же посмотрела на дисплей. Минуты две понадобилось, чтобы в самом дальнем уголке мозга загорелась надежда.

А вдруг он понял? Вдруг она ему всё-таки понравилась, что он готов дать ей и её заморочкам ещё один шанс?

Однако искорка быстро вспыхнула и тут же погасла: звонила подруга, а, поняв, что ей не ответят, отправила сообщение. Она спрашивала, как прошло свидание. Олеся хмыкнула. Ну, как сказать, что-то между хреново и ожидаемо.

Настроения отвечать и рассказывать подробно просто не было. Но, чтоб не быть грубой, Олеся записала голосовое, отшутилась и тут же выключила телефон. Завтра она обязательно удалит страницу, а сегодня ещё пару часов по-детски понадеется, что парень вдруг извинится, напишет ей или позвонит.

Остальное завтра. Всё завтра.

Естественно никто больше не писал. Да и, если быть до конца честной, Олеся не особо в это верила. Конечно, когда удаляла страницу, всё-таки надеялась, что парень ей позвонит, заметит, но ему явно было глубоко всё равно. Впрочем, всё было закономерно.

Через несколько недель Олеся всё же восстановила страницу и поняла, что так больше продолжаться не может. Ей нужно было всё обдумать, уложить в голове и успокоиться, потому что за этот год она и так чуть не наворотила дел, которые могли бы закончиться полнейшим кошмаром.

Да. Похоже она фригидная, неспособная на проявление нормальных человеческих чувств девушка, но исправить это противодействием нельзя. Олеся пробовала, не получилось. От того, что ты будешь ездить в лифтах, ты не избавишься от многолетнего страха перед ними. Вот и она не смогла.

Каждое прикосновение молодых людей отдавалось внутри неё страхом и паникой. Её могло начать трясти или даже колошматить от простого объятия или попытки взять за руку. Умом Олеся понимала, что ей не причинят вреда, но внутри неё нарастала истерика, грозившаяся вылиться наружу.

Особенно невыносимо девушке было чувствовать объятия со спины: в такие моменты ей казалось, что её загоняют в угол, перекрывают пути отступления, чтобы напасть. Становилось плохо, тяжело, Олесе хотелось плакать, дышать становилось трудно.

Но девушка очень старалась не подавать вида. Несмотря на то, что бледнела от ужаса, старалась улыбаться, только вот сжимала кулачок так сильно, что ногти оставляли кровавые следы на ладони.

Она, правда, очень хотела быть нормальной, отвечать взаимностью, расслабляться в руках понравившегося молодого человека, наслаждаться его прикосновениями и любить, однако в момент касании и поцелуев зажималась так сильно, что молодые люди смотрели на неё с недоумением и насмешкой.