Ты - моя

4

Сначала Катя увидела дочь, а не ее подругу. Привычно выделила из толпы родную мордашку, и вдруг замерла от удивления. Светившиеся удовольствием глаза, раскрасневшиеся от быстрого движения щечки, заливистый громкий смех — это все она, ее Даша, ее неулыбчивая, серьезная и взрослая не по годам тихоня?! Это она сейчас летала, парила и кружила по школьному двору, словно вырвавшаяся на волю птица? Не сидела, уткнувшись в книжку, на скамейке в тени старого вяза, росшего под окнами кабинета биологии. Не стояла в задумчивости на крыльце, прислонившись к прохладному мрамору колонны. Нет — она танцевала! Визжала и хохотала так, что Катеринино сердце радостно замирало в ответ. Просто невероятно! Кто это сделал? Кто смог развеселить ее Царевну-Несмеяну?

Катя перевела взгляд на девочку, что кружилась в паре с Дашей, и обомлела. Ее вдруг накрыло волной теплого, щекочущего внутренности восторга. Какая чудесная малышка! Будто солнечный лучик. Будто ласковый бриз, несущий свежий запах моря. А может, она, как нежный первоцвет, проклюнувшийся навстречу солнцу сквозь рыхлый подтаявший снег? Или как сокровенная мечта. Как прекрасное воспоминание.

Ноги сами понесли Катю вперед. Надо увидеть это чудо вблизи, разглядеть, как следует, утолить интерес, внезапно захвативший все ее существо.

Она была уже недалеко, когда из тени деревьев, росших у школьной ограды, навстречу девочкам вышел мужчина. Кате хватило одного взгляда, чтобы понять — мужчине плохо. Очень плохо. Неровная шатающаяся походка. Багровое, налитое кровью лицо. Вздувшиеся на висках вены. Но хуже всего глаза — от застывшего в них выражения мучительной безысходности у Кати невольно екнуло сердце. Она увидела, как испугались девочки, растерявшись, остановились, расцепили руки. Мужчина что-то тихо сказал, сделал несколько шагов и упал на колени.

— Тебе плохо, папочка? — этот пронзительный, полный тревоги крик заставил Катю изо всех сил рвануть вперед.

— Что с вами? — добежав, она схватила мужчину за плечи, заглянула в мокрое от слез лицо.

Он окинул ее больным помутневшим взглядом и, с трудом шевеля губами, пробормотал:

— Это вы... — а потом стал заваливаться набок.

***

— Не надо скорую, мне уже лучше.

Катя видела — ему и правда лучше. По крайней мере, настолько, чтобы подняться и дойти до ближайшей скамьи практически без посторонней помощи. Слезы высохли. И краснота с лица сошла. Осталась лишь невыразимая тоска в глазах.

— Как вы меня напугали, — выдохнула Катя. — Я думала, сознание потеряете.

— Все прошло, спасибо за помощь, — он поморщился, потер висок.

Девочка, примостившаяся у отца под мышкой, с тревогой заглянула ему в глаза:

— Голова болит, папочка?

— Нет. Идем, дочь. Я опаздываю.

— Подождите, куда же вы? — забеспокоилась Катя. — Посидите еще, отдохните. Дайте мне руку — пульс проверю.

— Вы что, врач? — недоверчиво прозвучало в ответ.

— Медсестра. И меня, кстати, Екатериной зовут.

— Я Алина, — пискнула девочка. — А папа — Сережа.

— Давайте руку, папа Сережа, — ободряюще улыбнулась ему Катя.

Он не ответил на улыбку, но руку все же протянул. Катя нащупала пульс, слегка сжала — артерия перекатывалась под пальцами упругим твердым жгутом.

— Похоже, давление высокое. У нас дома тонометр есть. Здесь недалеко...

— Мне на работу во вторую смену, — перебил ее Сергей. — Я дочь к теще не успею завезти.

— Какая работа? — возмутилась Катя. — К врачу вам надо! Срочно!

— Обойдусь, — буркнул Сергей.

Катя нахмурилась — сказал, как отрезал. Пациентов такого типа она встречала и раньше — хорохорятся до последнего, пока совсем не прижмет. И попробуй что-то им посоветовать или объяснить.

— А давай заберем Алину с собой? — вдруг пришла на помощь матери Даша. — Чаю попьем, уроки на понедельник сделаем. — Она вопросительно посмотрела на подружку, — Хочешь к нам в гости?

— Хочу, — обрадовалась Алина. — Можно, папочка?

Катерина невольно улыбнулась. Ее Дашутка. Рассудительная, серьезная, все понимающая и все видящая девочка. Всегда знавшая, когда и что сказать. И в кого только она такая умница?

— Предупредите тещу, что не приедете. И жене позвоните — пусть у нас Алину вечером заберет, — Катя решила взять ситуацию в свои руки, но сразу же пожалела об этом — Сергей напрягся, взглянул как-то странно, мрачно насупился.

— А у папочки нет жены, — грустно вздохнула Алина. — У него только я есть.

После этих ее слов с Сергеем вдруг что-то случилось. Он вздрогнул, порывисто прижал девочку к себе. Кате показалось — сейчас опять разрыдается. «Ну кто тебя за язык тянул?» — отругала она себя мысленно. Надо же было ляпнуть такое, не разобравшись что к чему. У людей беда какая-то, видимо. Она увидела, как Алинины глаза наполняются слезами сочувствия, как кривятся горестно нежные губки. Обняв отца одной рукой, она уткнулась лицом ему в грудь — вот-вот заплачет в ответ. Просто катастрофа.

И снова обстановку разрядила Даша.

— Может, мороженого купим, мам?

— Конечно! — Катя схватилась за сумку, как за спасательный круг, быстро вытащила кошелек. — Ну-ка девочки, сбегайте в магазин, купите всем по стаканчику мороженого!

— А давайте вместе сходим? — похоже, Алина отвлеклась и плакать больше не собиралась.

— Давайте! — подхватила Катя, благодарно взглянула на дочь. — Берите свои портфели, девчонки!

— Только быстро, — вздохнул Сергей и добавил, — я угощаю.

Пока шли в сторону автобусной остановки, Алина без конца льнула к отцу — видно, все еще беспокоилась о чем-то.

— Я заберу ее после одиннадцати, ничего?

— Ничего, — улыбнулась Катя. — Мы подождем.

Сергей кивнул, ласково потрепал Алину по светлой макушке.

— Я на работу, дочь. До вечера.

Втроем они смотрели, как он идет к остановке, зажав в руке полурастаявший стаканчик мороженого. У Кати вдруг защемило сердце — какой-то он неприкаянный, несчастный. И дело не в его плохом самочувствии, вовсе нет. Скорее всего, этот мужчина всегда такой. Одинокий, даже когда не один. Потерявшийся в собственной жизни. Он — словно чаша, до краев наполненная тревогой. Чуть тронешь — побежит по спокойной гладкой поверхности нервная рябь, а заденешь сильнее — забурлит, заплещется, польется через край. А вот дочка его — другая. Она как пламя свечи, как целебный источник. Или как теплый чай с корицей — успокоит, согреет в ненастье. Она опора для своего отца. Его батарейка. Его единственный маяк. Когда-то и она, Катя, знала одного такого человека. Он был ее горящей свечой, ее теплом. Она вздохнула — как же давно это было.