Ты не бог

Ты не бог

Ich bin Gott.

Запись, оставленная Э. Харрисом,
в ежегоднике подруги.

Я останусь навечно на этой скамье,

С сигаретой в зубах, с видом на океан.

Лишь бы только не возвращаться к себе.

Когда ложь подойдет к концу...

Animal ДжаZ, «Ложь»

      Не было никаких предпосылок и предупреждений вроде предчувствия, что сегодня нужно остаться дома, или вещего сна. Да просто гребаного гороскопа, где черным по белому: грядет пиздец, останьтесь дома. Потому что пиздец уже грянул и не где-нибудь, а в его голове. Это уже страшно и с последствиями. Он хотел бы, чтобы не так сильно бабахнуло в башке взрывчатое вещество. Здравый смысл, страх, да что угодно должно было удержать его от последнего шага. Должно, но не удержало. Не сегодня, не вчера, не завтра. Все решено. И совсем не жаль, и пути назад нет. Это его выбор, единственный и правильный в жизни. Врут все, что выбор есть всегда. Нет, его нет. Даже не иллюзия, а наспех сделанная декорация. Чай с сахаром или без – вот и весь выбор, смирись, дружок. Сегодня, наконец, он у него будет. И именно это сделает его богом, он станет выше всех остальных, совершит то, на что никто никогда не решится. 
      Мама за завтраком заглядывала ему в глаза, но не потому, что догадалась, просто волновалась – он только недавно переболел простудой.
      – Уверен, что сможешь пойти на занятия, может, отлежался бы еще?
      – Все нормально, мне ко второй паре. – Ложь, на этот раз почти безобидная. Сколько он врал ей в течение многих месяцев – не счесть. Но иначе она бы догадалась. Это сложно, очень, но возможно. Голова – не комната, туда без спросу не заглянешь. А бомба именно там, она уже активирована и готова превратить не только его, но и окружающих в ошметки. 
      – Вить, ты тогда после пар сразу домой, хорошо? – уже надевая туфли в прихожей, отзывается мама.
      – Да, хорошо, не волнуйся. 
      – Пока.
      – Пока.
      Дверь захлопывается. У него нет причин ненавидеть мать, она одна из немногих, кого он любит. После нее в списке – отец и старший брат Колька (жаль, что тот живет далеко, поэтому видятся они чаще по скайпу). Вот кто бы сразу догадался обо всем. Витя считал Колю самым близким человеком и, возможно, поделился бы своими навязчивыми мыслями с ним, если бы тот был рядом. Но Колька обитал за сотни километров и казался недосягаемым теперь, отчего Витя чувствовал себя брошенным и преданным. 
      Но сейчас (в день Х) это уже не важно. Он – бог, а божество не волнуют такие мелочи. У него в комнате то, что сделает его власть абсолютной. Жаль, он не умеет убивать щелчком пальцев, приходится пользоваться подручными средствами. 
      У Вити все продумано и просчитано до мелочей. И нет, убивать людей ему совсем не хочется, скорее, доказать себе, что достоин занять место в небесном пантеоне. Ведь он не какой-то никчемный Витюша Степанов, вечный лузер во всем. И дело не в том, что кто-то его задирает или дразнит, это было бы и будет (он уверен) простым объяснением его поступка. Ха, диванные эксперты обязательно попробуют разобрать его, как конструктор Лего, чтобы найти ту бракованную деталь, из-за которой все рухнуло. Жаль, что они не поймут – из Лего собрана многоэтажка, а не он сам. И бракованная деталь привела к катастрофе. Ну, знаете, когда самоубийца, решившись все прекратить, пускает газ и зажигает спичку. И вот он уже не один по дороге в небытие.
      Витя давно уяснил: он… обычный. И всех эта характеристика устраивает, они довольствуются глупым утверждением, что «каждый человек уникален». Нет, это ложь. Это придуманная сказочка, чтобы существование не казалось совсем уж серым и однообразным. В фильмах, книгах, песнях – везде одно и то же. Можно подумать, каждый супермен. Все одинаковые, даже внешне похожи. И имена дают как клонам – Саша, Женя, Маша, Катя… Он мог бы рассказать, как все вокруг ошибаются, но не будет. Кто его будет слушать, ведь он такой же невзрачный и безликий! Поэтому пусть он осуществит задуманное и уйдет. Так его хотя бы запомнят. И заметят, конечно же. 
      Люди такие, они ненавидят подобных ему, презирают, плюются, а затем читают книги, смотрят фильмы, ищут информацию в Сети, чтобы узнать больше, понять, ужаснуться и вздохнуть с облегчением – фух, я не такой. Ты не такой, может, ты еще хуже. Ну, вспомни свои самые темные мысли, что сдерживает тебя – здравомыслие, религиозная чушь, мораль, страх? Ты жалкий ублюдок. 
      Если бы он оставил предсмертную записку, то написал бы в ней: «Вы жалкие ублюдки». 
      Он вытаскивает ружье, гладит его, как ребенка. Затем резко закидывает на плечо и делает вид, что целится в экран старенького телевизора.
      – Бах! – почему-то настроение улучшилось. Оружие в руках привлекает своей тяжестью и тем чувством власти, которое дарит. Он точно бог, нет сомнений. И сегодня он решает: кому жить, а кому умереть. Никто ему не посмеет перечить. Это не поле боевых действий, где он – орудие убийства, это не естественный отбор, это освобождение и превозношение. 
      Когда умывается в ванной, последний раз смотрит на себя в зеркало. Ничего необычного в своем внешнем облике Витя не замечает, только неровный румянец на щеках выдает его нервное возбуждение. Сегодня он как никогда соответствует своему имени – победитель. 
      – Бл*ть, наконец-то, – улыбается своему зеркальному двойнику.
      Наконец-то он видит себя, а не жалкого клона. Не восемнадцатилетнего заморыша с бледной кожей и тусклыми глазами. Его глаза сейчас горят, он еще не знает, что они освещают пустоту. Что внутри осталась только бомба, а снаружи – мнимый блеск. Ему так легче справиться со всем. Он верит собственному обману – заманчивому и яркому. Снова наступает на те же грабли и противоречит себе – ведь обычно никому и ничему не верит и доказывает, что вокруг нет ни выбора, ни правды. Сейчас он верит себе, и это самый большой обман в его жизни. 
      Витя быстро одевается. Даже его одежда соответствует сегодняшнему событию. Крестик предусмотрительно снял – на сегодня место бога уже занято, им. Пусть этот отдыхает на облачке, он же проведает смертных на земле. 
      Он считает, что выглядит круто, почти как Эрик и Дилан. Парни казались ему уверенными, дерзкими, они готовы были послать нах*й весь мир и просто взорвать его к херам. Витя пересмотрел много видео и прочитал десятки статей, даже нацепил черную футболку с надписью «Ложь» (гнев ему не ведом [1]), берцы и стрелковые перчатки. В столовой на большой перемене будет стоять оставленная сумка с самодельной бомбой. Он рассчитал все и сверил до секунды. Никаких осечек быть не должно – бомбу мастерил так долго и муторно, и опробовал не одну ее копию на пустыре. С ружьем проблем не возникло: Катька помогла, чем смогла, и с деньгами, и с практикой.
      Перед тем как выйти из дома, смотрит на часы – до большого перерыва остается двадцать минут, как раз хватит, чтобы добраться до дома Катюхи, забрать патроны и взрывчатку. 
      В маршрутке тесно и душно, несмотря на пасмурный день. Он с радостью думает о том, что это в последний раз. Больше никаких толкучек в общественном транспорте, унылых лиц однокурсников, серо-бетонных улиц и под тон им – неба. Здесь и люди такие же блёклые, что в дождь, что в солнце – лишь тени. Тряпки на себя яркие нацепят, мол, это я, заметь меня, равнодушная тварь. Некоторые даже с тряпками не заморачиваются – черный, белый, серый, коричневый. Он от отвращения к себе и окружающим чуть морщится. Как мерзко-то, стоять тут и думать, что вся кутерьма (жизнь) в общем-то бессмысленна. 
      В этот момент маршрутка тормозит на его остановке, и парень спешит к выходу. Тяжесть ствола на спине приятно оттягивает плечо. 
      За обшарпанной дерматиновой дверью раздаются торопливые шаги. Катька высовывает свою растрепанную голову в проем.
      – Уже сегодня? – лениво тянет, пропуская его в квартиру, словно они не договорились обо всем вчера (Катька даже решила школу пропустить сегодня). Одета девушка в одну длинную футболку с «NaVi», будто наспех напялила – то ли спала, то ли трахалась с кем-то. Его это не особо заботит, она ему помогла – остальное не его дело. 
      – Тащи, – заходит внутрь и опирается на стену в прихожей. 
      – Время поджимает, да? – усмехается, скрываясь за дверью комнаты. – Не терпится подорвать свой гадюшник?
      – Ага.
      – Ну, держи. Только меня не вмешивай. И если решился, то иди до конца, в смысле в конце суициднись, ага? – советует Катя.
      – Отсосешь на дорожку? А то я вроде как прощаюсь. 
      – Ничего себе предъявы, – изгибает бровь в мнимом возмущении. 
      – Да шучу я, вчера уже сделали все. Я доволен. 
      – Вит, – когда он уже тянется к дверной ручке, окликает, – ты уверен? Мне плевать на остальных, но ты вроде как мой друг. Пробовал что-то помимо косплея Колумбайн?
      – Другого нет. Да ладно, я не пожалею.
      – Тогда… пока, что ли, – и притягивает его за шею, чтобы присосаться к губам. Поцелуй получается мокрым и неудачным. Вчера она целовалась так, будто может языком узелки завязывать, сегодня просто терлась губами с причмокиванием. Вите плевать, он хочет побыстрее уйти, во всех смыслах.
      – Я все подчистил на компе и переписки тоже, не волнуйся, – спешит заверить, когда она отрывается от него. 
      – Да не парься ты, мы же ни о чем конкретном там не говорили, больше в Телеге. 
      – Все равно не хочется, чтобы связывали тебя и Рэда со мной. 
      – Какой совестливый. Обычно все наоборот дневники оставляют, видюхи, а ты подчищаешь следы.
      Витя потирает глаза, полыхающие, как дом, вспыхнувший от пренебрежения правилами безопасности, – ярко и завораживающе-ужасно, и произносит:
      – Это все не для этого, понимаешь? Я хочу обезопасить близких людей. Даже фотки семейные, на которых рожа моя мелькает, сжег. Со временем они забудут мое лицо, голос, даже привычки. Так легче будет. Стереть полностью не получится, хотя бы образ в памяти станет не таким ярким. Да и мазохизм это – пересматривать старые фотки, там я другой, будто не я...
      Катя внимательно слушает и лишь качает головой. Ей терзания друга отчасти понятны, отчасти незнакомы. 
      – Знаешь, это не поможет, – наконец, выдыхает девушка.
      – Знаю, но попытаться стоит. Я не хочу, чтобы меня понимали. Пусть ненавидят. В голову только не лезут.
      – Окей. Ты прикольный, жаль, отбитый. Ну да ладно, все мы не без греха. 
      – Бывай. 
      Вперед, вперед, теперь только вперед...
      Катя закрывает дверь и мысленно считает до десяти. Она не хочет прощаться. Это оказывается тяжелее, чем она думала. Мысленно сто раз прощалась со своей никчемной жизнью, а сейчас осознала, что прощаться с человеком, который идет на смерть, еще сложнее. Витя уже не боится, хренов инстинкт самосохранения он просто отключил. Мигают красные лампочки, воют сирены, а ему все равно. Под прицелом жизнь, которая теперь не стоит ломаного гроша. Конечная цель – смерть, она словно бриллиант среди обломков чужих судеб и туманного будущего. Катя ясно видит это, и понимает, что сегодня выбирает, впервые за долгое время, обесцененную и выброшенную, как яркий фантик на пыльную обочину с легкой руки друга, жизнь. Вита уже не спасти.