Ты уже давно все это чувствуешь

Ты уже давно все это чувствуешь

― Меня похоронят в 75, а умер я в 30. Мое поколение жить не умело, все куда-то спешило, огорчалось по пустякам, старалось соответствовать чужим ожиданиям. Да, что мы знаем про желания, счастье, любовь? Мне 75, и я только сейчас понял. А тебе 25, и ты уже давно все знаешь.

Я часто вспоминаю последний разговор с дедом. Тогда я думал, он хотел поведать мне о своих сожалениях, дать напутствие. А он лишь хотел напомнить перед своей смертью, в каком чудесном мире, среди каких невероятных людей я живу.

― Мы уже лет с 25 боялись жить. Стеснялись любить. Мы все анализировали, от того разучились чувствовать. И больше всего я рад, что вижу каким стал ты. А нас пугали, что люди становятся жестокими и черствыми. Иногда хорошо ошибаться.

Дед поперхнулся и начал кашлять. Я осторожно поправил подушку и поднес к его рту стакан воды. Он отпил прямо из моих рук и улыбнулся. Я заметил, как больно ему было кашлять и как легко улыбаться. Захотелось, чтобы улыбка не сходила с его лица.

― Мне жаль слышать столько горечи в твоих словах о прошлом, ― я положил свою ладонь на его холодное запястье, ― Я люблю тебя, дедушка.

― Нет, нет, внук. Я рад, что оно было таким! И теперь я могу сделать выводы. Надеюсь, твой путь будет не менее увлекательным! ― Дедушка попытался засмеяться, но его снова настиг кашель.

― Помнишь, когда мне было года 4, ты учил меня рисовать? Я выдавил из каждого тюбика по капле и намалевал коричневое пятно. Ты сказал, что хорошо в жизни все попробовать и долго потом смеялся!

― Когда я был ребенком, мы почитали старших и беспрекословно слушались их. Мы и помыслить не могли, что эти взрослые такие же дети, как и мы, только поседевшие. Принимали каждое их слово и замечание на веру. Подражали им. Боялись. А они ругали нас за шалости, потому что мы напоминали им о том, чего у них уже никогда не будет ― беззаботного детства. Когда ты родился, я уже понял это и не хотел растить тебя в страхе. Позволял быть собой, любить себя таким, какой ты есть.

Теперь все иначе. Вы с самого рождения словно мудрее, добрее, целостнее что ли. Смотрите на жизнь с любопытством, азартом. Не задаете философских вопросов, не волнуетесь о правде, не боитесь ошибок. Потому что нет неправильного, есть только варианты. Еще и у каждого свои. Вы не порождаете сомнений, вы пробуете новое, а после делаете выводы.

Мы с тобой, внук, всегда были в неравных позициях. Родитель и ребенок. Только маленьким был я. Ваше поколение не нуждается в авторитетах, не прибегает к чужому опыту, не просит советов. У каждого свой путь, и вы его не страшитесь. Я могу лишь завидовать ясности твоего ума, умению расти над собой, а не над другими и не за счет других.

Когда я был молод, я не мог рассказать девушке о своих чувствах. Обижался на недостаток внимания, а сам не мог дать и капли лишнего тепла. Мы умудрялись ощущать себя одинокими даже в отношениях. Даже в объятиях любимых.

Смотрю, как ты нежно кладешь руку на мою, не боишься своих эмоций, говоришь о любви к старику. Я так не мог в твоем возрасте. Много раз слышал, как ты общаешься с барышнями, как рассказываешь им о своих переживаниях, не боишься прослыть трусом, оттого в их глазах смелый. Видел, как ты смотришь на женщину, как пылают твои щеки. Ты и перед друзьями своими не стесняешься обнимать любимую, признавать ее власть над тобой. Почему я этого не понял, когда был молод?

― Дед, как странно ты вещаешь о любви! Нет же ничего проще, чем говорить с любимыми о своих чувствах. Это же так приятно, так воодушевляет!

― Верно, но мое поколение не понимало этого. А вы наслаждаетесь этим! Мы себе столько в голове придумали причин, чтобы не быть счастливыми! Сейчас это кажется глупым!

За окном уже начало смеркаться. Медсестра несколько раз проходила мимо палаты и хмуро заглядывала в нее. Ей хотелось, чтобы я поскорее ушел, и она могла бы расслабиться без посторонних. Но я и не думал покидать деда. Я боялся, что покину его уже навсегда.

― Чужое мнение волновало меня больше, чем мои желания и мечты, ― дедушка уставился в окно, и его глаза стали вместо голубых серыми, ― Ради одобрения окружающих, часто не важных мне людей, я отказывался от истинных целей. А в зрелом возрасте и вовсе начал забывать о них. Система так поглотила мою душу, что моя личность растворилась в ней.

Вы же точно знаете, что нужно и чем помочь товарищу. Не даете друг другу бесполезных советов, а слушаете. Выключаете голову, включаете сердце и идете светить. В итоге свет от каждого освещает этот новый мир. Хотел бы я узнать, каково быть молодым и мудрым одновременно!

― Мы тоже много чего не знаем! Как пережить смерть близкого? Как общаться с внуками? – я улыбнулся и посмотрел на деда.

― Ты узнаешь, дорогой! Узнаешь, как только новый вопрос коснется тебя. Ваше поколение словно знает все ответы. Мы, чтобы в чем-то разобраться учились, набивали шишки. И всегда считали, что так и проходит процесс познания. А вам правильные решения подсказывает сердце. А оно все знает. А нам поверить в это было сложно! Хоть мы и догадывались!

От его слов мне стало грустно. Я представил себе, каково это жить в постоянном страхе и неведении. Стесняться проявлять любовь, бояться помогать другим, не знать, чего поистине желаешь! Зачем таким быть вообще? Существовать в вечных муках. Балансировать между чувством стыда и вины. Находиться в совершенном мире и так страдать. Но тут дед продолжил.