Тяжело быть в оруженосцах

Пролог

Селин мрачно допивала кувшин вина прямо из горлышка. Она периодически скашивала взгляд в сторону, туда, где благородный рыцарь сэр Николас миловался с очередной пышнотелой красоткой, и ещё больше мрачнея отворачивалась. Но какая-то невидимая сила вновь заставляла её тоскливо скашивать глаза в их сторону, тут она вспоминала о гордости и вновь отворачивалась. И всё повторялось заново.
      
      — Скучаешь, красавчик? — пропели за ухом. Повернувшись, она увидела одну из служанок, призывно улыбающейся ей.
      
      — Нет, не скучаю, — буркнув, отвернулась та, вспомнив, что сейчас она, притворяется мужчиной, в частности оруженосцем того самого благородного рыцаря. Снова тоскливо посмотрела в сторону сладкой парочки — Николас с удовольствием расположил ладони на округлостях красотки, Селин горько скривила губы и залпом допила оставшееся вино. 
      
      — Хей, да ты я смотрю запал на нашу Аннет, — настырная девушка, видимо, не понимавшая слова нет, нагло уселась напротив и с сочувствием протянула: — Бедня-я-яжка. Ты, конечно, очень смазлив, но её интересуют более... взрослые и типажные кандидаты. Как твой синьор, например. На милых и юных оруженосцев, вроде тебя, она даже не посмотрит. 
      
      «... И слава Пресветлому!» — пронеслось в голове Селин. С раздражением на неё посмотрев, грубо бросила: 
      
      — Чего расселась, вина ещё принеси.
      — А твой господин не будет против, что его оруженосец пьет так много вина, я знаю более приятное времяпровождение, — мурлыкала девушка, хитро улыбаясь.
      
      Тяжело посмотрев исподлобья на наглую болтунью, она вытащила кошель и с пренебрежением бросила серебряную лиру на стол. Монета гулко прокатившись ребристым боком по деревянной поверхности остановилась точно перед носом служанки.
      
      — Вина. Ещё. Принеси, — прочеканила слова Селин растерянной девушке. 
      
      Молча поднявшись и ловко спрятав монету в складках платья, она принесла ещё один кувшин. Помялась рядом, но не дождавшись никакой реакции, фыркнув, упорхнула прочь, одарив напоследок заинтересованным взглядом.
      
      А Селин мрачно принялась опустошать кувшин. Вино было терпким и крепким, но даже оно не могло полностью заглушить и залить ту дыру в сердце, что каждым днём росло всё больше и больше. Она задыхалась, задыхалась от боли и безысходности. Нет, она не выдержит. Зря всё затеяла. Задумка была безнадёжной и дурацкой с самого начала. Теперь это предельно ясно. И если... если она не остановится сейчас, то после будет слишком поздно. Она потеряет последние остатки гордости, личности. Уже сейчас трудно найти более жалкое существо, чем она.
      
      Застонав, она уронила голову на скрещенные кисти рук.
      Когда это все началось?
      Селин помнила чётко. На празднике весны, почти год назад...
      

***

      ...Ей исполнилось шестнадцать. Первые шаги во взрослый мир, первый бал, первое платье в пол, которое было ужасно тяжёлым и неудобным, но в этот раз отец был непреклонным.
      
      — Тебе уже шестнадцать, Селин. Ты уже девушка, входящая в брачный возраст. Пора прекратить вести себя, как сорванец и, наконец, превратиться в прекрасную юную леди. 
      
      За спиной отца, победно смотря, одобрительно кивала старая, невероятно толстая, но чопорная Матильда, которая все эти годы безуспешно пыталась заставить её надеть юбки вместо удобных штанов и учиться быть леди.
      
      — Но, отец! Этот корсет меня просто задушит! А этот дурацкий кринолин? Я в нём неповоротлива, как слон! Да и весит он как сама Матильда!
      
      Кашель, за которым попытался скрыть свой смех старый барон, потонул в возмущённом крике гувернантки.
      
      — Что вы себе позволяете, юная негодница!
      — Я всё сказал, — твердо заявил отец. — Я слишко разбаловал тебя. Твои увлечения не подходят леди. С этого момента шпаги, кинжалы и эээ... мужские штаны изымаются. И сидеть ты будешь на Фаре в женском седле. 
      — Отец! Ты не можешь так жестоко поступить! Я ведь твоя дочь! 
      — Вот именно. Дочь, а не сын. Как жаль, что я это забыл, — тихо, но горько проговорил старый барон, отворачиваясь.
      

***

      На первый бал она шла, как на казнь. Мрачная, худосочная, похожая на неуклюжего жеребёнка, девушка с пронзительными серыми глазами и острыми локтями, выглядела неуместно среди ярких, улыбающихся, взволнованных дебютантках. Её карточка с танцами была заполнена едва ли на половину, но её это совершенно не волновало. 
      
      Презрительно смотря на разряженных в пух и прах кавалеров королевского двора в обтягивающих кальсонах и камзолах совершенно дикой расцветки, она кисло кривилась. Это не мужчины, это попугаи какие-то. Но похоже её сверстницы в полном восторге от этих недоразумений. 
      
      Сидя у стены, в дальнем уголке на диванчиках, обтянутых дорогой парчой, она хмуро слушала сплетни старых дам вокруг. Селин, разумеется, не подслушивала, но собеседницы так громко общались, что не вслушиваться было просто невозможно.
      
      — Ваша светлость, вы слышали, что маркиз Нортонский отказался от должности командующего Восточной Армией? 
      — Что такое вы говорите, душенька? — ахнула и с живейшим интересом склонилась к собеседнице тощая, как жердь, старушка в роскошном бархатном платье и лукавыми глазами заправской сплетницы.
      — Да, ваша светлость, — с удовольствием подтвердила невидимая Селин собеседница, — Пришёл вчера к королю на аудиенцию и попросил отставки! Представляете? А ведь он так молод и талантлив, и отказаться от такой карьеры! Такая утрата, такая утрата!
      — А почему он отказался, душенька?
      
      «Душенька» похоже только и ждала этого вопроса, ибо тут же начала с наслаждением тараторить:
      
      — Помните, недели три назад тёмный прорыв был на Восточной границе? Крупный такой, ещё говорили, что погибло почти три сотни воинов. Так вот именно сэр Николас и командовал-то этими воинами. Вся Восточная Армия-то в гарнизоне осталась, считай. А когда пришла весть о прорыве, то всё посчитали, что Прорыв обычный — маленький. Вот и взял маркиз всего три сотни. Думал быстро разберется с тварями в таком количестве. Кто ж знал то, что Прорыв большой?
      Вот и слегли там почти всё его воины. Сам сэр Николас чудом остался жив. Говорят, что маркиз себя винит в смерти своих боевых товарищей, не хочет больше брать ответственность за чужие жизни.
      
      — Тяжело, — вздохнула Её светлость. — Что же теперь он собирается делать? Вернуться в свое родовое гнездо и жениться?
      — Если бы! Такой завидный жених! Слышала, что он хочет стать вольным охотником на тварей. Рейзером будет. 
      — Что вы говорите, душенька! — всплеснула руками старая герцогиня. — Так опасно же.
      — Ещё бы! — с удовольствием подхватила «душенька». — Но не в границе, а в близлежащих лесах, охотником будет. В последнее время Прорывы участились, нежить расплодилась, по лесам спряталась. Вот и будет он их вылавливать.
      — Ну и новости, — сокрушённо покачала головой старая герцогиня.
      
      «И прям новости...» — ошарашено подумала Селин. Сэр Николас был её кумиром с детских лет. Видела она его всего лишь раз. Когда ей было двенадцать, маркиз приехал в их поместье сделать визит вежливости к барону другу отца. И пробыл он совсем недолго. Но в памяти восхищённой девочки, надолго остался образ, статного широкоплечего, красивого молодого мужчины на мощном жеребце. Настоящий воин. И долгое время, да и сейчас был объектом её девичьих грёз. И такие плохие новости о кумире сильно встревожили девушку.