Тысяча королей

Глава 14: Чумной город

Сначала чумной город встречал самоубийцами. В тщётной попытке покинуть проклятое селение, они вскакивали прямо из земли и снега, где лежали полдня в ожидании, когда откроются ворота, и с клинками наголо мчались через пустырь в зев свободы. Оттуда и сверху, со стен, их на подступах встречали стрелы и копья. Стражники смеялись, для них это было давней забавой – заодно и хорошей тренировкой. До мечников и копейщиков обычно никто из обречённых не добегал. Стражники не скупились, щедро осыпали трупы стрелами, одним ранением те обойтись не могли.

Най прошёл мимо корчащихся трупов, а за его спиной тяжело закрывались ворота. Некоторые умирающие тянули к гостю города руки, но парень остерегался к ним приближаться – видел страшные язвы, почернения кожи на руках и лицах – признаки чумной заразы. Большинство из убитых были в лохмотьях, совсем нищие, потому и потерявшие всякий страх перед стражей.

Когда стрелять из луков перестали, когда крики умирающих почти полностью затихли, из ближайших лачуг вывалили другие жители, тоже в лохмотьях, старики и дети. Они осматривали погибших, обшаривали их карманы, иногда даже снимали что-нибудь из одежды, если не боялись заразы. Най видел, как маленькая грязная девочка даже без ботинок, а в каких-то почерневших обмотках на ногах, взяла большой перчаткой один из мечей – наверное, самый качественный из арсенала повстанцев – и поволокла его обратно в город. У него у самого руки чесались что-нибудь прикарманить, но опытные нищие быстро облепили все трупы, а когда отступили, там вряд ли осталось что-либо ценное.

А у Ная в кошеле не было ни копейки, кривой ржавый меч и остатки доспехов он сбросил по пути, убегая от волков. Был небольшой нож в сапоге, да и сами сапоги, но где-то здесь пролегала черта, которую Най ещё не готов был переступить. За ней заканчивалась его гордость и всякий смысл жизни. Хотя, как ему говорили, смысл жизни надо было оставить на входе в чумной город.

Город не мог расширяться, он рос вверх – крохотные дома громоздились друг на друге, а улочки иногда были настолько узкими, что иногда даже двум людям было сложно разминуться, не задев друг друга. С учётом господствующей заразы это часто становилось большой проблемой.

На улицах было немало залежавшихся обледенелых трупов. Похоже, это постарался не мороз Скорлупы, а какие-то местные маги – вызывая сильное оледенение у трупов. Это оберегало жителей от заразы при случайном контакте, могло как-то защитить тела от крыс, а, возможно, даже имело смысл для каннибализма. Никто другой не знал лучше этих горожан о чёрном дне – они его проживали каждый день.

Люди с вороньими клювами иногда вывозили с улиц свежие тела заражённых и сбрасывали их в ямы и рвы у стен города. Почернелые камни и стены свидетельствовали о том, что раньше тела сжигали, но сейчас, наверное, экономили древесину: в городе было довольно темно из-за высоких, как в Венозенге, стен, только ещё без всяких ламп и факелов на каждом доме. Или ждали, когда тел накопится больше. Но рвов под стенами было столько, что там практически некуда было ступить, а значит вряд ли это были братские могилы – тела никто не закапывал.

В сторону Ная бросали много настороженных, хищных взглядов, к нему присматривались, его оценивали. Жители знали друг друга в лицо, хотя их всё ещё было довольно много. В конце концов, какие-то безумцы даже растили детей в этом аду.

На центральной городской площади на полуразвалившемся эшафоте кого-то вешали в странном молчании. Четверо тянули за верёвку, двое тянули тело жертвы вниз, а крупный осуждённый молчал, только шумно всхрапывал, хватая воздух. Кажется, ни у кого из присутствующих не осталось сил даже жить, не то что убить кого-то или что-то говорить.

Най уже почти смирился со своей участью умереть от голода и холода среди недружелюбных немощных бедняков, как вдруг в тёмном переулке ему обернулась удача: один из прохожих, неплохо одетый, какой-то тяжело кашляющий старик, шёл перед Наем, раскачивая широкой спиной, но внезапно упал в грязь. Най потерял довольно много по местным меркам времени, задумчиво подкрадываясь, присматриваясь и оглядываясь. Ему посчастливилось, что никого другого рядом не было, иначе вероятно снова оставили бы его с носом. Наконец, он добрался до старика и ужаснулся тому, как плохо тот выглядел. Чёрные вздувшиеся артерии, вены, надрывы и язвы до того изуродовали его, что человека можно было уже принять за гхарга. Всё просто вопило о том, что к нему не стоит прикасаться. Най всё же рискнул, но только к одежде больного: сначала перебирал складки одежды и карманов ножом, потом помог кончиками пальцев, на которые предварительно намотал лоскут своей одежды. Хиленькая защита от чумы, но на что не пойдёшь ради крохи хлеба. Когда он извлёк маленький замасленный кошель из свиной кожи с побрякушками, то понял, что к этому уж точно не стоит прикасаться. Най наколол кошель на лезвие и потянул его за собой по снегу в ещё более тёмный переулок. Когда он ещё дальше укрылся от возможных лишних глаз, то рубанул несколько раз по тёмной коже. Золото просыпалось на обледенелую мостовую. Нужно было как-то прочистить монеты. Най огляделся – никакой возможности достать огонь, воды у него тоже не было, а в горле так першило. Не придумав ничего лучше, Най пожал плечами и полил монеты собственной мочой. Затем подобрал какой-то кусок черепицы с крыши, не касаясь, собрал на неё монеты, припорошил их снегом с грязью, чтобы в глаза не бросались, и понёс их перед собой, посвистывая.

Городская таверна была, наверное, главным оплотом цивилизации. Перед ней не было трупов и какой-то едва подвижный бедняк в отупении водил по земле метлой. А вход освещался обычным факелом – первым огоньком надежды, который встретился Наю за долгое время.