Тысяча лет тишины

Тысяча лет тишины

- Огонь - это ребёнок. Ребёнка нужно кормить подходящей возрасту пищей. Искре на конце спички подойдёт лишь бумага и сухой мох. Бумаге, обращенной в пламень, следует предложить щепу и древесную кору. Следом идут мелкие ветки и лишь затем - дрова...
Вспыхнувший лист газеты легко скользнул в дровяной колодец, на дне которого щепа была пересыпана мхом. Костёр занялся сразу - за первыми языками пламени последовала тишина, затем внутри колодца загудело, вверх полетели искры. Я продолжал следить за её рукой. Ладонь порхала над костром, пропуская огонь между пальцами.

- Ты долго меня искал.
- Да.
- Нашёл?
- А разве это не очевидно?
- Очевидный ответ бывает лишь на конце вопроса.
Ветер, запутавшись в камышах, беспокойно шелестел. В затоне что-то плескалось, шлепая по воде плоским хвостом. Вода в котелке закипела. Дым от костра бесцеремонно втянулся в лёгкие вместе с паром, мешая улавливать запахи.
- Чай?
- Отвар. В этом году много ежевики. - Её пальцы легко коснулись моего запястья, передавая кружку.

- Отвар. – Я разочарованно хмыкнул. – Почему не настойка?

- Можешь долить спирта, - фляжка возникла в руке как будто из воздуха, я едва успел ее поймать. Я ждал возмущения в голосе с почти маниакальным желанием. Безразличие.

Тем же неуловимым движением она достала нож с широким лезвием и тонкими музыкальными пальцами начала чистить рыбу.

- Ты хорошо умеешь скрываться.

- Ищешь ты все равно лучше.

- Зачем ты ушла?

- Чтобы не оставаться.

- Они могли помочь.

- Они убрали боль. Все прочее – поддержка, сожаление – так, шелуха… - рыбья чешуя полетела в костер.

Блики огня играли на полированном лезвии. Оно скользило быстро и точно, лишь однажды, зацепившись о клубок дыма, прошло заточенным острием по коже. Алая полоска в тусклом свете показалась черной. Я почему-то схватил ее руку и развернул порезом к свету.

- Я это, я, – она торопливо выдернула руку, - дай фляжку.

Она плеснула немного спирта на рану и значительно больше – себе в рот, совсем не эстетично закусив рыбьим хвостом. Затем вытащила из кармана кусок бинта и одной рукой, помогая себе зубами, наложила повязку.

- Не смотри на меня так. Крови никогда не видел? - Я ждал раздражения в голосе с какой-то истеричной надеждой. Пустота.

Она зябко поежилась, поправляя свитер.

- Ты ничего не добьешься. Я снова уйду. Я ведь уйду?

- Не уйдешь, - я набросил на нее свою куртку.

Ночь, выждав момент, закутала остров в паутину молчания. Плеск на воде и шелест ветра в камышах затих, огонь пугливо втянул осминожьи щупальца в угли. Она посмотрела на него тем самым неодобрительным взглядом. Пламя вновь занялось виновато и нерешительно, и только тогда она добавила в огонь пару пластов трухлявой коры. Она сидела против ветра, и костер швырял дымом ей в лицо, обтекая фигуру пепельным сиянием. Она не отворачивалась и не прикрывала глаза, хотя веки уже покраснели, а слезы двумя ручьями сбегали до подбородка.

- Большому огню тоже нужна своя пища. Если его меньше кормить, он погаснет, - сказала она, когда я заливал пламя водой.

Я вел ее в лодку осторожно, ни на секунду не выпуская руки из захвата. Даже в полной темноте, ощущая лишь прикосновение, я видел, как она иронично улыбается.

- Я думала, так всем будет проще.

- А обо мне ты подумала?

- Это эгоизм. Причем с обеих сторон.

- Я сегодня днем видел катер. Он пронесся по воде, разгоняя волны, а за ним летели чайки. Знаешь, зачем? Они искали оглушенную рыбу.

- Ты это к чему?

- Ни к чему.

- Я так и подумала.

Мотор завелся со второй попытки, шум разбудил ондатру в кустах. Она пару раз шлепнула хвостом по воде и все стихло.

Я правил лодкой одной рукой, второй продолжая сжимать ее запястье.

- Ты злишься. – Сказала она, улыбаясь.

- Я ненавижу эту планету. Она тебя убила.

- Это неправда, - мягко и чуть печально возразила она, - все, что с нами происходит – результат наших бессознательных желаний, и более ничего.

Лодка остановилась. Течение медленно выносило ее в центр протока.

- Зачем ты это сделала?

- Свобода дана каждому. Не каждый способен ее принять.

- Ты способна.

- Почему ты так решил?

- Тебе единственной из всех, кого я знаю, всегда было достаточно самой себя.

- Этого мало, чтобы освободиться. Но хватит, чтобы заболеть свободой.

- Заболеть?

- Мы далеко шагнули в развитии, не в технологическом, а личностном смысле этого выражения, но все еще продолжаем мыслить запретами. Свобода для нас – пространство между границами. Мы бесконечно пытаемся их расширить, потому что не в состоянии осмыслить пустоту между ними. – Свободной рукой она мягко отвела мою руку от руля, а второй перехватила мою левую ладонь, сплетя пальцы между собой. – За год я многое поняла. Значительно больше, чем за всю прошедшую жизнь. Можно жить, не заботясь о прошлом, настоящем и будущем. Одиночество – это не дефект, а новое агрегатное состояние. К одиночеству не привыкаешь, нет. Тебе по-прежнему больно, просто у тебя получается не ждать чуда все лучше и лучше.

- Значит, ты сама захотела это сделать?

- Не совсем. Это не было аффектом, ошибкой или самоубийством. Просто спонтанное осознанное решение.

Она скользящим ударом отбросила меня на корму, тем же движением выдернув обе руки. Я рывком вскочил, успев неловко ухватить ее за ворот. Она повернулась и шагнула за борт, оставив свитер у меня в руках. На слух определив направление удаляющихся частых всплесков, я запустил в нее иглу с транквилизатором, но попал лишь в проплывающую мимо выдру. Выдра услужливо перевернулась кверху брюхом, сложив короткие лапы на животе.