Тюльпинс, Эйверин и путь к Искре

Глава восьмая, в которой Тюльпинс и Эйверин покидают Двадцать третий

Тюльпинс прищурился: свет, льющийся сквозь тонкие занавеси, был слишком ярок. Парень удивленным взглядом окинул свою комнату, на его удачу, сейчас пустовавшую.

Даже удивительно, что, ища убежища, Тюльп в первую очередь подумал о ней. Теперь здесь, по-видимому, жила дочь комиссара: вся обстановка была очень девичьей, но от этого, впрочем, общий облик мало изменился.

Тюльпинс прилег на пышную кровать, по-прежнему пахнущую жасмином, и утер ладонью слезы. Он слышал звук трамваев, проезжающих мимо, слышал, как гремят на первом этаже кастрюли, и ему показалось, словно безумного времени будто и не было. Он маленький мальчик, которому Кайли испечет пирог из персиков и лаванды, он маленький мальчик, которому всегда поможет матушка. Он маленький мальчик и до смерти ему еще так далеко…

Тюльп перевернулся на живот и обнял мягкую, похожую на объятья его пышнотелой матери, подушку. Кажется, он действительно скучал не только по тому, как он себя чувствовал рядом с ней, но и по ней самой.

Чуть успокоившись, Тюльпинс вновь перевернулся на спину и уставился в бледно-розовый потолок. Словно вернувшись на год назад, Тюльпинс как никогда ясно осознал, что ни за что не хочет возвращаться к прошлой жизни. Что бы там не говорила наглая девчонка, а он становится мужчиной. Он становится более стойким, крепким и отважным. Ему теперь даже нравится, что приходится поразмыслить о будущем. Нравится самому ответствовать за свои поступки и искать свой путь.

Тюльпинс прерывисто выдохнул и сел на кровати. Неужели, он мог проводить в этой мерзкой комнате столько часов? Он подошел к окну и осторожно выглянул сквозь бежевые занавеси. Сердце его радостно сжалось, когда он увидел островерхие домишки, залитую солнцем мостовую и господ, спешивших в трамваях по своим делам. Тюльп не любил Сорок восьмой, но ничто не могло изменить то, что городок этот был его родиной. Местом, где тогдашний он был приемлемо счастлив и беззаботен.

Тюльпинс, робея, подошел к зеркалу. Сколько раз он видел затуманенный взгляд и обрюзгшее, отвратительное тело, ряженное в тысячи рюш? Сейчас же на него смотрели чуть печальные, но уже порядком повидавшие жизнь, глаза. Костюм, принесенный Финеасом – простой и строгий – прекрасно подчеркивал превращение. Даже волосы, пусть засаленные и грязные сейчас, не выглядели мягкими девичьими кудрями, а походили на вполне мужскую прическу. Но главным достоянием Тюльпинсова лица, конечно же, стали наметившиеся усики и борода. Да, Тюльпинс стал хорош. Потрясающе хорош. Матушка бы им гордилась.

Почувствовав, что пришло время уходить, бывший господин еще раз окинул комнатку, и с легким сердцем кому-то сказал: «Прощай».

Он оказался у задней двери неприглядного двухэтажного домишки и постучал, как было условлено. Переминаясь с ноги на ногу от волнения, Тюльпинс и не заметил, как колыхнулась занавеска на узком оконце пьянчуги Олла.

— Ох, слава Хранителю! — Финеас буквально втащил Тюльпа внутрь и крепко его обнял. — Почему так долго?! Где же вы были?!

Бывший господин глупо улыбнулся. Его почти до слез растрогала радость молодого защитника. Тюльп все еще туго соображал, ноги его подкосились, и он уселся на учтиво подставленный стул.

— Я прощался с домом, — Тюльпинс поднял глаза на нового друга. — Кажется, у меня все получилось?

— Конечно! Вы отлично справились! Я все еще не верю в это чудо, но да! Оно возможно! — Финеас тряхнул головой и посмотрел на Тюльпа так, как на него никогда не смотрели: восторженно, с уважением. — Но нам нельзя медлить, мой друг. Корабль отходит этой ночью, а мне еще необходимо привести сюда вашу Эйверин и вторую девушку. Пока начальник Серого корпуса болен, у нас развязаны руки. Сейго глуп и падок на лесть, поэтому я просто уверю его в том, что ваших спутниц необходимо арестовать. А потом уж как-нибудь приведу их именно сюда.

Я уже подготовил бумагу, из которой следует, что вас решено переправить в Третий… Осталось только объяснить капитану, отчего с нами нет мистера Реню. Ну да ладно, будем импровизировать. Мы преступим закон, вы готовы пойти на это, мой друг?

Тюльпинс усмехнулся, видя лихорадочный взгляд Финеаса. Похоже, спокойная жизнь все-таки не для него.

— Вы пока осваивайтесь здесь, поднимитесь на второй этаж и прилягте.  А я приведу ваших спутниц. Всего несколько часов, Тюльпинс, и нам предстоит совершить невозможное. Хотя вы и так это уже совершили!

— Финеас, постойте, — Тюльп схватил за плечо молодого защитника. — Пожалуйста, будьте осторожны…

— О, не волнуйтесь о Сером…

— Я говорю не о служащих, нет. Я говорю об Эйверин. Вы ведь скажете ей, что я казнен, так? А потом попытаетесь арестовать?

Молодой защитник кивнул, недоумевая.

— О, я вам не завидую, — Тюльпинс сглотнул. — Берегите ребра, не дайте ей расцарапать вам лицо, это ужасное ощущение. Это больно.

Финеас заливисто расхохотался, но замолчал, заметив, что Тюльпинс и не думал шутить.

— Я серьезно. И, пожалуйста, если это будет возможно, захватите ее белку.

Молодой защитник сдержанно кивнул, надел цилиндр и, попрощавшись, вышел на улицу. Тюльп  забрался на второй этаж по узкой лесенке, но даже не думал ложиться. Он подошел к окну и уселся на узкий подоконник. Его томительное ожидание чуть скрашивало гремящее внизу празднество: самоходы и кареты остались в стороне: все было отдано пешеходам. Яркая музыка духовых инструментов, крики, песни, выпечка, готовящаяся в печах, которые выволокли прямо на улицу, украшенные фонарные столбы, радостное предвкушение чего-то великого и безумно красивого на лицах – Двадцать третий словно помолодел в сотню раз, перестал прикидываться чопорным господином и пустился в пляс под шум волн. Тюльпинсу нравился этот праздник, но мысли его омрачало тайное знание – море больше не проснется. Как собираются они плыть на корабле, если куда не взгляни – толстые льды. Как способен им противиться парусник, пусть и с двигателем?