У Ромео нет сердца

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Часть третья

И начался ад…

— «Вот с губ моих весь грех теперь и снят».

— Стоп! Юля, не бойся ты его так. Ты чего дрожишь? Да, ты должна робеть, смущаться, но — не бояться! Понимаешь? Это один из ключевых моментов, — режиссер напорист как никогда, и его жесткий тон пугает меня еще больше.

— Постараюсь, — говорю я.

Да, старик выполнил свое обещание, чего-то там разглядел во мне и дал мне шанс… Но — как можно разглядеть во мне то, чего я сама в себе не вижу. Отчаянье. Сплошные муки, боль. Хочется все бросить и уйти.

— Ребята, — режиссер обращается ко мне и Марку. — Может, имеет смысл оставить вас наедине, чтобы вы пообщались, привыкли друг к другу. Или… или лучше сходите куда-нибудь вместе в свободное время! Пообщайтесь. Вина выпейте вместе что ли… или как там сейчас расслабляется молодежь…

— Хорошо, — понуро отвечает Марк.

Но я-то знаю, что ничего хорошего в этой затее нет. Я могу пересчитать по пальцам фразы, которые он сказал мне после нашей совместной ночи. А после того, как на горизонте замелькала Ирина, — ничто не может заставить меня испытать большую досаду и больший трепет как встречи с ним. Теперь они происходят все чаще и чаще, а моя боль все сильнее и сильнее.

— «Вот с губ моих весь грех теперь и снят».

— Стоп! Это ужасно. Что за лицо такое страдальческое? У нас крупный план! И ты не Анна Каренина, которая готовится броситься под поезд, ты — Джульетта, и ты только что впервые поцеловалась со своим возлюбленным…

Это ужасное чувство, которое преследует меня с той минуты, когда другие поверили в меня больше, чем я верю в себя сама, — страх. Грозное, тяжелое, всепоглощающее чувство, которое теперь преследует меня повсюду и нападает в моменты, подобные этому, когда я боюсь прилюдно сделать что-то не так. Сейчас я понимаю, что боялась и прежде, просто одиночество вытесняло этот зловещий страх. Теперь же, когда у меня нет времени на то, чтобы лелеять свое одиночество, страх полностью поглощает меня. Больше всего я боюсь разоблачения, — что однажды все проснутся и скажут: «А зачем она нам? Кто позвал и что нам с ней делать?» — и меня выгонят, обвинив в том, что я так долго притворялась не той, кем на самом деле являюсь…

— «Вот с губ моих весь грех теперь и снят».

— Стоп. Я не понимаю, Юля, что происходит… Ты впервые, понимаешь, впервые в жизни целуешься с парнем! Вспомни свой первый поцелуй! Вспомни этого парня, представь его сейчас перед собой. Представь, что это с ним ты сейчас целуешься, с ним!

Никто не знает, что мне незачем напрягать воображение, чтобы представить своего первого парня. Марк стоит передо мной. Вот он — близкий и далекий. Парень, подаривший мне первый поцелуй, и есть мой Ромео, — и в этом основная проблема. Он и не помнит, что стал для меня главным героем. Моей первой и пока единственной любовью. Маринка называется его чемпионом Большого секса, и, когда она так говорит, мне хочется навсегда стереть из памяти свою первую ночь.

— Марк, обними ее так, как ты можешь. Да-да, так. Юля, бери пример с Марка.

Я стараюсь, видит бог, стараюсь, представляю рядом не Марка, а какого-то другого идеального Ромео. Такого же красивого внутри, как и внешне. Но, видимо, такие парни не могут существовать даже в моем воображении, поэтому у меня ничего не получается…

— Так. Все. На сегодня все свободны. Юль, тебе нужно отдохнуть. Надеюсь, завтра в тебе проснутся чувства к нашему Ромео, — режиссер кивает в сторону Марка и смеется своей, как ему кажется, отличной шутке.

Мне не смешно. Сегодня Марк тысячу раз поцеловал меня и не сказал ни слова.

*****

С тяжелой головой и дрожащими от нервной усталости руками я иду вдоль набережной, не замечая ни пронзительного ветра, ни бушующей, сопротивляющейся этому ветру воды. Достаю телефон, чтобы позвонить Димке. Он практически единственный человек, которому я звоню сама. Кроме мамы. Я выбираю свой последний исходящий вызов, — и на экране отображается неизвестный мне номер.

— Черт! — нажимаю сброс.

«Черт, я же давала телефон Марине», — думаю я, а телефон уже звонит: кто-то из Маринкиных контактов мне перезванивает. Брать или не брать… В конце концов, тщеславие побеждает. Решив, что актриса не должна прятаться, я отвечаю на звонок.

— Извините, перепутала…, — начинаю я, но мужской голос не дает мне продолжить.

— Ты знаешь, что такое любовь?

— Что?

— Я говорю: любила ли ты кого-нибудь?

— Что за бред? Вы кто?

— Бред… как грубо…

Мужчина говорит, немного растягивая слова, как-то одновременно и ласково, спокойно, и жестко, бескомпромиссно. Этот голос нравится мне с первых мгновений.

— Марк?

— Это тот напыщенный идиот, который вечно играет роль страдающего принца? Очень смешно. Нет, я не принц, — насмехается голос.

Мне становится не по себе: словно незнакомец в эту минуту высмеивает мои чувства, надежды, ту часть меня, которой мне нравится в себе больше всего.

— Извините, — говорю я и вешаю трубку.

Я не успеваю прийти в себя, как телефон звонит вновь.

— Да! — Раздраженно отвечаю я, будучи уверенной, что это вновь несмешная шутка.

— Привет, Юль!

Ёжик? Неужели это он разыгрывал меня? Эта мысль ненадолго вводит меня в ступор.

— Ну, и голос у тебя… что-то случилось?

— Привет. Да ничего, все нормально. Ты как?