Убийцы и архитекторы

Эпилог

Посвящается Ализ Уинтер

Дым сигареты вился незатейливой змейкой и убегал в объятия ночи, которая творила свои права за потемневшей рамой, распахнутого окна. Представший вид выходил на довольно ухоженный сквер, расположившийся в неплохом районе. Он носил название Ислингтон и находился на северо-востоке центральной части Лондона.

Жалование выплачиваемое архитектурным бюро, позволяло снимать квартиру в таком районе. Не то чтобы платили слишком много, просто я никогда не жил на широкую ногу, да и питался, в целом мало. А вот транспортная развязка, имела немаловажное значение. Я всегда испытывал невероятную ненависть к пробкам. Частенько, когда еще учился в институте, я предпочитал свои ноги, этим злосчастным машинам.

Помимо удачного расположения, район также был знаменит своими антикварными магазинами, которые всегда сопровождали аутентичные вывески с приглашением посетить их. Внутри, смельчака, решившего все таки войти, встречал запах нафталина, или старых газет.

Также я знавал парочку, стильных винных баров. Не то, чтобы я сам посещал такие заведения, просто осознавал их популярность среди знакомых. В общем и целом, все жители Лондона любили Ислингтон, здесь некогда жили такие известные люди, как Джордж Оруэлл и Тони Блэр. Еще во времена Второй мировой войны застройка района была частично повреждена или совсем разрушена, а на месте этих руин построили жилые многоквартирные дома. Но сам я, снимал квартирку в одном из большинства, стоящих отдельно домишек, выкупленном одной из богатых, английских семьей и своевременно отремонтированном.

Я обожал атмосферу Лондона, а тем более его обветшалых, двухэтажных домишек, которые были пропитаны сыростью дождей и старых книг. Возможно, я испытывал искреннюю любовь к этой атмосфере, потому что родился в данном городе. В конечном итоге, наверно поэтому, я вернулся сюда, после окончания института. Меня всегда немало удивляло, когда большое количество моих иностранных знакомых, отзывалось отрицательно о эстетике Англии.

В то время, как я предавался раздумьям, на противоположной от сквера, стороне дороги, показалась парочка. На дворе стоял поздний август, то самое время, когда промозглые дожди еще не вступили в свои права, но большинство адекватных людей уже надевало пальто. Вот и эти двое романтиков, были одеты по сезону.

Девушка, явно эмоциональных и романтических взглядов, ухватила своего кавалера за руку и поторопила под свет фонарей, расположившихся в аллее сквера. Но тот, был пожалуй слишком каменным, для такой страстной особы, потому что ничего в ее движениях и манере не заставляло его зажечься, также как она. Я невольно вспомнил Лиама, который являлся ярким примером такого типажа мужчин. Педанты, знаменитые педанты.

Он был их тех, кто даже в совершенно не трезвом состоянии, не сдвигался с мертвой точки. Тот, кому любая рассказанная история не казалось, столь уж удивительной, чтобы снизойти до ухмылки. Я видел его роскошную улыбку, только в двух ситуациях.
Когда Фергюс принес ему рукопись, которую хранили его предки столетиями в своей домашней библиотеке, в Шотладнии. У нее отсутствовал корешок и краешки страниц, имели совершенно неприглядный вид. Но Лиам расплылся в улыбке, как будто ему пятилетнему, подарили щенка корги, из помета самой английской королевы.

Второй случай, свидетелем которого, мне удалось стать по великой случайности, был поцелуй Эдит, после которого она упорхнула как синичка. А я заметил легкую, едва мелькнувшую улыбку на лице Лиама. Это был единственный раз, когда я видел проявление чувств этих двоих. Они были одной из тех пар, которые не касаются друг друга в присутствии посторонних.

Парочка исчезла, в темных переулках сквера и я отправил догоревший бычок в след за ними.

Устроившись за старенький, дубовый стол, который находился, там же у окна, я поджег керосиновую лампу и взглянул на пустые страницы, покоившиеся на столе.

Осознавали тогда эти листы, чем их собираются наполнить? Полагаю, если у них был выбор, они бы не хотели знать этого.

Я взял перьевую ручку в правую руку и завис над пустым листом. Сколько раз я желал начать писать, но меня всегда пугала эта отчужденность нового, чистого листа. Кто же знал, что первая история, которую я соберусь рассказать, будет биография? И наверняка, уж точно, мало кто поймет, что история об одном убийстве, оказалась в конечном итоге, списанной с реальной жизни.

Преследовавшие меня, все эти годы лица, всплыли вновь перед глазами.

И на первом, пожелтевшем от вечного томления поверх других, листе, я вывел:

Посвящается Ализ Уинтер