Учёный из Вааны. Часть 3: Вне закона

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Страшный сон наяву продолжался.

Разбирательство по делу Боба Горо было коротким. Он так и не смог выдать товарищей, рассказать, кто на самом деле собрал гильзы, что лежали у его ног, и для кого он поднимал тот злосчастный забор. Таким образом, у военного дознавателя всё сложилось в простую и ясную последовательность: Боб был парнем выдающихся способностей, а посему, чувствуя своё превосходство над товарищами, хотел укрепиться в своей роте кем-то вроде неуставного вожака. Для этого ему требовалось окончательно поразить товарищей своей силой, ловкостью и смелостью. И он учинил ночью самовольную вылазку на стрельбище, разобрав для этого руками бетонный забор, что, безусловно, должно было произвести сильное впечатление на остальных солдат.

Подобная несуразица стала для Боба очередным ударом, когда он услышал её в день суда, тридцатого числа летнего сезона. Но оправдать молодой гоблинг себя не мог. И тут неожиданно ему на помощь пришёл замком части по воспитательной работе. Он попросил у судьи слово и, к большому изумлению Боба, стал приглашать в зал суда одного за другим его товарищей – Комарла, Свикла, Вострика. Все они честно рассказывали, какое участие принимали в этой истории. А Боб не мог поверить, что справедливость всё-таки восторжествовала! Он сразу догадался, что замком провёл в части собственное расследование, и то, что не удалось дознавателю, удалось ему: каким-то образом он разговорил троицу нарушителей, которых, кстати, здесь же, в зале суда, взяли под стражу. Впоследствии Бобу рассказали, что они были переведены из своей образцово-показательной части в обычную и, конечно, лишены возможности служить на границе; однако на первый раз более строгих мер к нарушителям не применили.

Боб был несказанно благодарен замкому части – умному и справедливому человеку. Хотя на меру его собственной ответственности установление истины повлияло незначительно: «нарушение распорядка» было заменено чуть менее строгим обвинением – «содействие нарушителям распорядка». Основным же по тяжести деянием Боба оставалось повреждение военных укреплений. К счастью, оно было не таким тяжким, как боялся молодой гоблинг: при учинённом им масштабе повреждений о смертной казни речь не шла.

Приговор, зачитанный по итогу заседания судьёй, состоял в следующем. За содеянное Боб переводился в воспитательно-исправительную часть на всё оставшееся время срочной службы. Однако с возможностью, в случае исключительно хорошего поведения, но не раньше, чем через год, быть переведённым в какую-либо иную часть, кроме образцово-показательных и пограничных.

Наказание было мягким. И эта заслуга также принадлежала замкому бывшей части Боба, которому удалось убедить судью в незаурядно положительных служебных способностях парня и его действительном пристрастии к службе; в противном случае, вероятней всего, Боб оказался бы приговорён к нескольким годам лишения свободы.

Правда, большой разницы между тюремным сроком и позорной «недосолдатской» службой Боб не видел. Мысль о том, что, возможно, ему больше никогда не доверят настоящее оружие, что он навсегда лишён возможности нести почётную службу на крайнем рубеже своей родины и стать одним из достойнейших защитников отчества, была сносней разве что мысли о расстреле.

И вот с таким настроем в полдень тридцать первого дня лета он бы доставлен в воспитательно-исправительную часть «Стального Щита» под номером двенадцать. Находилась она на земле держхоза, прямо возле его родного удела Гоблингхэта, окружённая вековыми свалками, где завалы мусора – всего, что только можно вывезти из большого промышленного удела, – соревновались по высоте со стенами части. А огорожена она была гладким бетонным забором высотой в три гоблингских роста. К тому же здесь, как и в тюрьмах, поверх забора была натянута колючая проволока, а по его внутреннему периметру через каждые шестьдесят шагов стояла вышка с вооружённым надзирателем. Как скоро узнал Боб, эта часть в прошлом и была тюрьмой. Вид самого здания был обычен для ваанских тюрем: четырёхэтажный кирпичный «колодец» с маленькими окошками, двускатной крышей и заасфальтированным квадратным двориком внутри, изначально предназначавшимся для прогулок заключённых, а теперь служащим для построения солдат. Территория меж зданием и забором выглядела так, будто её никто не благоустраивал уже много лет. Асфальтовые дорожки растрескались, местами просели, а местами просто развалились на куски. Тут и там валялись разные предметы, видимо, имеющие отношение к местной жизни: ржавые лопаты, пустые банки из-под краски, негодные запчасти от моторокатов и тому подобный хлам. Кое-где из земли, пропитанной нефтепродуктами, торчали жёлтые стебли бурьянов, особо стойких к подобному загрязнению.

«Я здесь сойду с ума!» – чуть не плача думал Боб, когда его вели к зданию бывшей тюрьмы. Образы надолго утраченного благоденствия четвёртой части проносились в его голове: аккуратность, чистота, всё что надо – покрашено, что не надо – убрано. А виды! Когда часть не окутана туманом, можно лицезреть, как вдали Приваанские горы-великаны вздымают свои громадные тела к удивительному ярко-синему небу, на котором облака просто поражают своей нетронутой белизной. Здесь же, над двенадцатой частью, висела никогда не исчезающая темная дымка, распространяющаяся из Гоблингхэта; даже ветры, иногда налетавшие со стороны моря, не могли разогнать её полностью, и дожди не могли очистить здешний воздух от сажи. Раньше Боб не обращал на это особого внимания, но теперь, познав, что такое чистый воздух, ясное небо, яркое солнце, он болезненно воспринял их исчезновение.

Внутренность тюремного здания привела Боба в ещё большее уныние. Там было мало уличного света и много решётчатых дверей, которые хоть и не закрывали на ключ, но заменить обычными дверями никто не подумал. Солдатам здесь не возбранялось свободно передвигаться по территории, как и в обычных частях, но вот если бы кто-то надумал сбежать, караульные с вышек должны были стрелять на поражение.