Улей

17

Одноглазый подвесил меня на цепях на вывернутых за спиной руках, но так, что ноги еще стояли на полу. Неприятно, но терпимо. Не успевшие срастись ребра все еще причиняли страдания, но не в моем положении приговоренного к смерти жаловаться на то, что вскоре должно показаться мелкой неприятностью.

Мир я видел перевернутым и только то, что находилось за спиной, слышал тяжелые шаги и чувствовал удушливо сладкий запах, исходящий от васпы. Господин преторианец появился у меня за спиной, вернее его начищенные до блеска черные сапоги, красные брюки до и выше колен и длинная тонкая трость у бедра. До этого момента я был уверен, что предмет исключительно декоративный, как наградное оружие. Но трость преподнесла сюрприз, вдруг выбросив на конце острое металлическое жало. Осы. Действительно осы.

На моей обнаженной спине, как на листе бумаги преторианец чертил схемы и графики к своему будущему рапорту. Сначала вырезал острым жалом квадрат под аккомпанемент моего напряженного сопения. Теплая струйка крови прокатилась по спине и ягодице, капая на чистый пол яркими алыми кляксами. Я тоже буду художником, рисуя своё полотно боли.

Потом Ян разжег жаровню и положил рядом с резаной раной красный уголек, заставляя меня шипеть и корчиться, наполняя допросную вонью паленой плоти. Это пятно я посвящаю тебе, Грут, за мои ожоги от раскаленного прута.

Белой краски обморожения добавил кубик льда, и я едва не закричал, пока он таял, пуская струйки воды. Я запомнил свое появление в Улье и освежающий душ.

Желтую краску принесла кислота, шипя и разъедая кожу немилосердно. Я взвыл и задергался.

- Тихо, - коротко и сухо приказал офицер, плеснув на ожог водой, но и после стало не намного легче.      

Одноглазый медленно ходил вокруг, наблюдая за своим шедевром, иногда садился на табурет и делал пометки на листе бумаги. Молча, методично, сосредоточенно. Бездушный механизм, выполняющий заложенную программу.

- Как попал… в головной Улей?

Где-то я уже это слышал. Но легенда проста и не успела стереться из памяти. Повторил все слово в слово. Надеюсь, убедительно. Не знаю. Ян молчал, а я не видел его лица. Хотя, что я там надеялся разглядеть?

- На экзамен …летели? – глухо спросил офицер.

- Не знаю, - ответил я. Преторианец сидел неподвижно и явно никуда не спешил. Выдержу ли я длинный, задушевный разговор с по-настоящему умным и въедливым собеседником? Таким, который и должен вести допрос. Все же Грут больше бил, чем действительно пытался меня подловить или запутать. 

- Сержант не сказал?

Может настоящий сержант и рассказал все своим неофитам. Вот только у трупов не спросишь. Опущенная вниз голова наливалась свинцовой тяжестью, спина горела огнем. Тезон, наверное, придумал бы как выкрутиться, а я мог ответить только:

- Нет.

- Распустилась периферия. Неофитов на вертолетах, - сказал Ян.

Ни раздражения, ни сарказма. Пустой, выстуженный голос.

- Кто там такой умный? – поинтересовался офицер, хотя в тоне голоса интереса близко не было. - Личный номер командира?

- Три Е, девяносто восемь, два, два минус, - спокойно ответил я.  

- Девяносто восемь, два? Вурс? Рыжий? – переспросил преторианец.

Проклятье, я не обратил внимания на цвет волос убитых на фото. Отрезанные головы – не самое приятное зрелище, чтобы разглядывать во всех подробностях. Да, большинство васпов светловолосые, но Дин темный и рыжих я среди неофитов видел. Твердить, что не знаю, я уже не имел права. Лик командира всегда должен быть перед глазами. Все шрамы и трещинки наизусть, не то, что цвет волос. Ответить я мог либо да, либо нет.  

- Да, - ответил я и болезненно выдохнул.

- Помню, - сказал Ян, - он руку неофиту оторвал. На Совете разбирали.

Офицер снова взял рапорт и стал перебирать листы, явно что-то разыскивая.

- Еще раз. Номер командира, - уточнил одноглазый.

- Три Е, девяносто восемь, два, два минус, - повторил я.

Преторианец замер, наверное, задумался.   

- Сержанта три Е, девяносто восемь, два, два минус зовут Шин, - медленно проговорил Ян, - Я вспомнил. Вурса год назад убили люди.

В моих глазах черный диск тени от планеты пожрал светило. Время остановилось, моё затмение будет вечным. Офицер медленно поднялся и пошел ко мне, каждым шагом сотрясая ставшую немыслимо тесной допросную.

- Кто ты такой? – услышал я тихий, полный яда голос.   

Я знал, как сильно это будет злить палача и сколько дополнительной боли принесет, но я должен молчать. Не может сын генерала сдать отца и всю группу. Тезон еще в Улье и у него есть шанс уйти. Я буду молчать, одноглазый. Кроме криков и стонов ты от меня ничего не услышишь.

Не дождавшись ответа, Ян окунул палец в свежую рану на моей спине, проворачивая и скребя ногтем. Я до хруста стиснул зубы, но не издал ни звука. Пока еще можно терпеть.

- Кто ты такой? – повторил вопрос преторианец и, послушав тишину, со всей силы заехал кулаком по схематичным цветным отметинам, сбивая меня с ног и роняя вес тела на вывернутые руки. Перед глазами поплыли красные пятна, крик прорывался через закушенную губу, но я снова промолчал, вставая на ноги. Не поднимает выше на дыбу. Не из жалости, нет. Таких слов как жалость, милосердие и сострадание в Улье никто не знает. Если я слишком быстро потеряю сознание, то тем более ничего не расскажу.

- Молчишь? Это ненадолго – услышал я сухой и трескучий голос офицера. Он все еще стоял позади, - Я не дам тебе умереть, пока не узнаю. Кто ты такой?

Преторианец ушел к жаровне, шурша угольками и тихо звеня чем-то тонким и металлическим. Шильца, иглы, крючья, чем еще это могло быть? Но пока все мелочи, мне еще не ломали кости, не отрывали куски мяса от тела и не заливали в глаза расплавленное олово. Я еще жив и относительно здоров. Как быстро начну мечтать о смерти? Время здесь идет по-другому, останавливаясь на каждом приступе боли. Мне будет казаться, что прошли годы, а миновало всего пара часов или даже минут.