Улица Тополей: Боги как Люди

Эпилог. Ланч над пропастью

                    В чаду и полумгле

                    Забитой маленькой таверны,

                    Спой Мирддин-менестрель

                    Под грубых кружек грохот мерный.

                    Спой нам о чудесах,

                    Пока свечи фитиль неверный

                    Не молвит о богах

                    В чаду и полумгле священной…

                    Скади, «Мирддин-менестрель»

Они разбили лагерь у края Великого Каньона.

Того, что сильно углубился в День Кометы – Гнева Божьего, а сейчас ослепительно сиял из-за инея, застывшего на каменный стенах.

Пока Валери, ставшая для него просто Вэл, расставляла палатку, Майк, расчистил площадку, соорудил огневище[1] из обломков скал, нарезал сухих ветвей чахлой песчаной акации и, с помощью одной спички, по-скаутски, развёл костёр. Над жарким пламенем он установил железную треногу, а из рюкзака извлёк стальной котелок, банку с молотым кофе, пару жестяных кружек, две пластиковые вилки и несколько сандвичей, упакованных в полиэтилен. Этими деяниями Майк и ограничился – весь день у него болела голова после бессонной ночи, проведённой в раздумьях, но он был уверен, что всё сделал как надо. Когда дело касалось быта, он старался вести себя так, чтобы причинять минимум вреда окружающим. Поэтому, выполнив свои обязанности, Майк, расстелил на буром песке свою коричневую куртку из кевлара, «приземлился» на неё и, прикрыв глаза рукой, точно козырьком, от лучей заходящего солнца, поглядел на Вэл.

Девушка, старательно отталкиваясь локтями и коленями, выбиралась из палатки, куда успела затолкать его рюкзак и свою гитару в чехле, которую теперь, одумавшись, тащила обратно. На Вэл был только чёрный топик и чёрные же шорты. Сандалии валялись у костра, потому что ей нравилось ходить босяком. И не было жарко. А Майку наоборот. Он уже весь покрылся испариной, но не расстегнуть воротник сутаны, и даже не расшнуровал армейских ботинок. В отличие от него девушка предпочитала не истязать себя, тем более что на крепость её характера муки никак не влияли – только железо закаляется, если по нему бить.

Она устроилась слева от Майка на галантно расправленной им куртке, не слишком близко к своему Попутчику, но и не слишком далеко. Она не умела или не хотела проявлять свои истинные чувства. Но у Майка приятно ёкнуло сердце, потому что ощущал то же.

Вэл хрустнула-взвизгнула застёжкой-молнией, извлекла гитару из чехла и, настроив, взяла несколько аккордов из какой-то мелодии, явно средневековой.

– Ты не против, если я немного поиграю? – спросила она абсолютно безэмоционально.

– Играй и пой, сколько хочешь, – прошептал он и, не теряя интереса к девушке, начал рыться в карманах куртки: в каждом, чтобы найти свою маленькую чёрную книжечку.

Вэл опустила глаза, перебрала струны и тихо зашептала…

Года идут, а мы стоим!

Наш долг – хранить святость мест!

И разум наш непоколебим!

Только сердце молит покинуть «насест»…

Гром сотряс город… Сейчас хлынет дождь…

Но наших телах он не вызовет дрожь.

Люди с площади спешат кто куда…

Сквозь нас свой путь проложит вода…

Оборвыши жмутся к громаде собора…

Мы не забыли о цели нашего сбора…

А я вспоминаю слова клятвы:

«Даже под градом не склоню головы».

Тело из камня не способно меняться.

Я – водосток. Хочу рассмеяться…

Но губы застыли… Угрюмый лицом,

Сижу недвижим я с терновым венцом.

Днём потоками изрыгаем мы воды,

Чтобы ночью обрести подобье свободы:

Забыть гнёт постылых оков,

Которые носим испокон веков.

Защита твердыни – нет больше дел.

Врагам не простим: таков наш удел.

Проходят года, а мы всё стоим.

Если грянет битва – поможем своим.

На горизонте чёрный отряд.

Вот-вот войной город наш будет объят?