Умная или красивая

Борис неумело чистил картошку и злился.

На себя.

На жену.

На мать.

И на весь белый свет заодно.

Тупой нож скользил по шершавой грязной поверхности, срезая толстый слой шкурки и оставляя на очищенной картофелине размытые сизые следы.

Суп.

Надо сварить суп.

Надо хорошо и правильно питаться.

Кому надо?

Он сейчас съел бы пиццу с превеликим удовольствием и не заморачивался бы.

А где жена?

Почему она не варит ему этот чертов суп?

Где она?

Опять на работе.

Он уже два часа дома, а ее все нет.

Мама сказала, Иветта тобой не занимается.

Надо выбирать хозяйственных жен, а не красивых.

Поздно, мама, пить боржоми.

Она не следит за твоим питанием.

Как будто ему пять лет.

В комнате резко зазвонил телефон, и он порезался.

Не сильно, не глубоко, так, пару капель, но обидно.

Сунул порезанный палец под холодную воду и наблюдал, как стекает вода, смешанная с кровью. Телефон, наконец-то, заткнулся.

Борис вытер палец, замотал носовым платком и потащился за телефоном.

Семнадцать пропущенных звонков.

Мама.

Надо перезвонить.

Собрался с силами и ткнул пальцем в нужного абонента.

На всякий случай отодвинул трубку подальше от уха, готовясь выслушать очередную порцию громогласных нотаций.

Боря, что ты делаешь.

Пью чай.

Ты покушал.

Начинается.

Мама, что ты хотела.

Я хотела, чтобы ты правильно питался. Где Иветта.

На работе.

Сплошные отговорки, женщина должна хорошо кормить своего мужчину, а не пропадать на работе.

Понеслось.

Тихое раздражение постепенно перерастало в глухое бешенство.

Борис перестал слушать, вяло поддакивая в паузах.

Он поднял глаза на пейзаж над диваном. Горные долины спят в ночной тиши.

На раме, в уголке, пристроился одинокий рваный носок.

Его носок.

Три дня назад он сам закинул его туда, с утра не обнаружил в бельевом ящике чистых носков, а только этот, старый, без пары, с дыркой.

Вечером поругался с женой, а про носок забыл.

Он раньше никогда не покупал себе носков, и не стирал, этим всегда занималась мама.

Пусть висит, злобно подумал Борис, пока Иветта не заметит.

Должна же она заметить когда-нибудь.

Время замерло и превратилось в тягучую смолу.

Он не слышал, как вернулась Иветта, как по коридору процокали ее веселые каблучки.

Очнулся только, когда из кухни потянуло чем-то пряно-ароматно-сытным.

За окном медленно угасал закат, уступая место неону вывесок.

Трубка в руке противно гудела, абонент отключился, он бросил ее под диван, не дай бог снова подключится, и двинулся на кухню.

Кто в доме хозяин.

В конце концов.

На столе стояла раскрытая коробка с пиццей, распространяя по кухне душераздирающий аромат.

Его любимая.

На зеркальной панели шкворчало, шипело и парило.

Иветта в деловом костюме и накинутом поверх него кокетливом передничке бойко стучала ножиком по узорчатой дощечке, резала кинзу, зеленый лук и еще какую-то зелень. В прозрачном ушке торчал наушник, она пританцовывала и тихо мурлыкала, подпевая явно знакомому шлягеру. Из высокого узла выбился тонкий завиток и упал на стройную шейку, она тут же автоматически заправила его на место тонкими коготками.

Борис тихо присел к столу, ухватил зубами тягучий кусок теста, ощутил на языке восхитительный вкус пармезана, ветчины и вяленых помидоров, завороженно наблюдая за мелькающей туда-сюда попкой и стал медленно успокаиваться.

Она сбросила зелень в суп, отключила вытяжку и повернулась.

Сияющие глаза.

Суп готов, милый.

Какой суп, не хочу никакого супа, потом.

Он жадно притянул ее к себе, требовательно поцеловал, подхватил отбивавшуюся добычу, перекинул через плечо и поволок в комнату.

Уставшие и довольные они ели восхитительный сырный суп и болтали обо всем и ни о чем.