- Приехал, не забыл про нас! – чуть не плакала бабушка, обнимая и целуя внука.
Дед в белой рубахе, с длинной седой бородой сурово глянул на Пашу из-под косматых бровей.
- Ладно, как будто с войны вернулся. Накрывай на стол!
- Ну что, закончил школу-то? – он протянул Паше свою корявую ладонь без одного пальца.
- Закончил, – невесело улыбнулся Паша.
- А че ж так грустно? Где медали?
Они сели за стол. Паша жадно уплетал вареную картошку, а дед вдруг достал откуда-то здоровенную бутыль белого, как молоко самогона.
- Ты чего, а? – в ужасе пролепетала бабушка. – Ты че удумал, старый?! А ну спрячь!
- Не лезь!
Дед с грохотом поставил бутылку на стол, так что задрожали оловянные ложки.
- Давай Павка, за окончание!
Он налил самогон себе и внуку. Бабушка удрученно покачала головой.
- Из яблок? – улыбнулся Пашка, почесав о зубы обожженный язык.
- Из них!
Улыбка исчезла с лица деда, он как-то вдруг совсем неприветливо и хмуро взглянул на двор через окно.
- Тройки, двойки, значит? – задумчиво промолвил дед.
Пашка вздохнул. Он мог бы многое рассказать деду с бабушкой: и то, что, кроме надутого индюка старосты, а также женской половины, которой положено быть умнее, весь класс учился так же, как он. Ну, может быть, чуть-чуть получше. И то, что училки были одна зубастей другой, издевались и мстили. И то, что тетка, у которой он жил, не давала ему денег, так что приходилось работать ночью на станции. Но это, конечно, было не оправдание.
- Да… – хрипло вздохнул дед. – Как жить-то собираешься? В институт не поступишь. С такими отметками только в ремесленное или в армию, а потом уже на завод…
- Я… – Пашке очень не хотелось в этом признаваться. – Дед, я на хуторе хочу остаться.
- Как так?
- Ну механизатором там. Выучусь.
Пашка видел, как глаза у бабушки вмиг потускнели, и она как-то вся вдруг поникла. Дед смотрел на него из-под тяжело нависающих бровей.
- Чего мелешь, а?
Пашка не мог сказать, в чем была причина. Москву он не полюбил. Не полюбил климат, не полюбил улицы, не полюбил людей. Впрочем, настоящая беда была даже не в этом, а в том, что участковый по прозвищу Сапог уже с месяц как начал на него «охоту». Но как в таком признаешься?
- Плохо там, – неуверенно промолвил Паша. – Все не по-нашему…
- А ты хочешь, как мы… в глуши до старости сидеть?! А жена у тебя будет! – бабушка чуть не плакала.
Дед угрюмо сверлил Пашку глазами.
Остаток обеда провели молча. Бабушка забрала посуду и пошла мыть ее во двор. Паша остался с дедом один на один.
- Вот что, – тихо сказал дед, почесывая бороду. – Ты человек почитай взрослый, я тебя ни к чему принуждать не стану. Своя башка на плечах должна быть. Только одно усвой: не в такое время мы живем, как раньше. Вон уже в космос готовятся летать! Пока трактор освоишь, глядишь новые машины в поле выйдут. Куда пойдешь тогда – на базар репой торговать?
- Дед, да я ж…
- Чего, я ж! Мать с отцом были бы живы, они б тебе объяснили… На кой хрен у тетки три года на шее сидел? Небось, все кино, да цирк?
Дед вдруг безнадежно махнул рукой и встал из-за стола.
- Ладно, живи как знаешь!
И тоже ушел.
Вот, оказывается, как в жизни выглядит пословица «Начали за здравие, а кончили за упокой».
Валяясь на старой кровати на колючем шерстяном одеяле, Паша думал, чем бы ему заняться в остаток дня. Ничего лучше купания и рыбалки в голову не приходило.
Пашка встал, открыл чулан, поискал среди шуб и валенок удочку – нету. Обойдя дом, заглянул в деревянную пристройку, туда, где у деда хранились топор, коса, клещи, гвозди, рассыпанные по ржавым консервным банкам. Тоже нет!
Паша почесал нос и вспомнил, как прошлым летом Витька Горбушкин попросил у него перед самым отъездом удочку, да видно так и решил оставить ее у себя на хранении.
«Щас я тебе устрою милицейский обыск!» – подумал Пашка.
Он вышел за калитку и направился вверх по залитой солнцем улице.
Не успел пройти и двадцати шагов…
- Пашка, ты что ли?! Не узнала! – воскликнула седая старуха, доившая за забором козу – ту самую, с которой Пашка встретился, когда зашел на хутор.
- Я, баба Марусь!
- Ой, как вырос-то! Мужичина настояшший!
«Вырос!», – усмехнулся про себя Пашка. – «Всего-то на всего год прошел. Прошлым летом меня видела. Память дырявая, что ли?»