Упыриха

Зеркало и пес

Медлить было нельзя. Пашка до сих пор не скопил достаточно денег для покупки гранаты, к счастью, часть суммы можно было занять у Витьки.

Вернувшись от Максимчука, Паша спрятал в вещмешок черную, похожую на сосновую шишку лимонку с длинным запалом и сел за стол.

«Невозможно!» – думал Пашка. Невозможно, чтобы целая улица просто взяла и испарилась. Может, он не так прочел ее название? Пропустил какие-то буквы? Как бы то ни было, единственной зацепкой оставалась ржавая табличка с этой дурацкой надписью.

Пашка мучительно пытался выудить из памяти какие-нибудь яркие детали: водонапорную башню, кучу песка или заброшенный дом… Все зря. Воспоминание о доме татарина истерлось и поблекло. Только серая улочка, табличка на заборе, дом с чертом и фотографией барышни…

Пашка взял карандаш и написал на клочке бумаги название улицы. Перечитал. Вспомнил, что какие-то буквы стояли задом-наперед. «ул. ЯНА ЖОПАСА». Вот только, кажется, все было написано в одно слово и в именительном падеже. Вроде бы: «ЯНЖОПАС» или, может быть, «ЯАНЖОПАС». Точнее «RАНЖОПАС».

«Сапожная!»

Пашка треснул себя по лбу, не веря своей догадке.

«Сапожная» – именно так называлась улица, где жил татарин. Никакого революционера Яна Жопаса никогда не было в природе!

А дом был, стало быть, не «01», а десятый, потому и стоял в середине улицы. И часы показывали неправильное время, потому что были перевернуты задом наперед. Как в зеркале! В тот день все было повернуто задом наперед в Пашиных глазах!

Пашка вскочил из-за стола, чувствуя себя ни то сыщиком, ни то психбольным. Взял с книжной полки старую открытку с видом на Волго-донской канал, показал ее зеркалу в сенях.

Нарисованный искусной рукой яркий пейзаж вдруг сделался совершенно неузнаваем. В другую сторону устремился канал, в другом направлении поплыли пароходы, на другой берег перемахнули ребята с флажками. Облако – и то наплывало теперь с другого края.

Пашка даже рассмеялся над тем, как хитро и в то же время просто его провели. В чудеса и колдовство он поверил уже давно, а вот в то, что можно намертво заплутать в трех соснах – только сейчас.

- Ты куда это на ночь глядя? – спросила бабушка, увидев Пашку с вещмешком за плечами, в спешке надевающего сапоги.

- В гости!

На улице уже хмурился вечер, повсюду звенели комары. Паша побежал к дому старухи, у которой ночевал Ваня-пастушок.

- Щас соберусь, и пойдем, – сказал Ваня так спокойно, словно речь шла о походе на рыбалку.

Они быстро шагали мимо полей в густеющих июльских сумерках. Паша поминутно смотрел то в небо, то по сторонам. Пастушок топал следом, волоча отваливающуюся подметку и, кажется, весь погруженный в свои сонные мысли.

Поджига висела в кармане Пашкиных штанов (чтобы никто не увидел, пришлось надорвать карман изнутри). Спички и граната – в куртке. Нож – за поясом. Попадешься в таком виде ментам, и можно сразу готовить сухари!

Они зашли на обезлюдивший рынок, миновали площадь, но Пашка теперь уже свернул не вправо, а влево.

Прохожих было мало, не каждый мог подсказать, где находится глухая, забытая богом улица. И все-таки каким-то непостижимым чувством Паша знал, что на этот раз не ошибется. Каким-то неосознанным чутьем угадывал дорогу.

Вот и «ул. Сапожная».

- Четвертый, шестой, восьмой, – считал вслух Пашка, глядя на дома по четной стороне.

Вдруг из темноты послышалось глухое рычание. Дорогу друзьям преградил огромный черный пес непонятной породы, с косматой шерстью и жутко белеющими на ее фоне оскаленными зубами.

- Черт… – испугался Пашка.

Он заметил, что глаза у собаки какие-то странные: неестественно яркие, желтые, почти как у кошки или совы. Это была не собака, а что-то похуже!

Пашка отступил на шаг.

- Идем назад, – шепнул он Ване. – У-у псина!

- Это не собака, – промолвил пастушок.

Лохматая тварь гавкнула и вдруг с бешенным, завывающим лаем бросилась на ребят. Пашка выставил вперед локоть и зажмурил глаза. Пару раз в жизни ему приходилось отбиваться от собак, но то была мелочь дворовая.

«Загрызет…» – пронеслось в голове.

Он не видел, как Ваня снял с головы шапку, которую зачем-то носил даже летом, и кинул ею в пса. Псина вдруг остановилась, очумело глядя на блаженного, потом неуверенно заворчала и начала вертеться, пытаясь укусить себя же за хвост. Это выглядело так глупо, что страх вмиг испарился, уступив место смеху. Пес крутился все быстрее и быстрее, как черный волчок и словно даже уменьшался в размерах. А потом весь каким-то чудесным образом точно ушел в землю, проделав там яму. Посреди дороги остался лежать маленький пучок черной шерсти, с привязанными к нему ниткой желтыми пуговицами и костистым рыбьим хребтом.

Пашка ошарашенно хлопал глазами. Ему казалось, что он очнулся от полусна или от тяжелого хмельного бреда.

Улица содрогнулась и осталась перед глазами в своем самом обычном виде.

- Не собака, – повторил пастушок. – Шерсть заговорили, чтоб собакой пугала.

Они подошли к ограде дома номер десять. Внутри ярко горел свет и слышалась музыка. Окна, выходящие на улицу, были занавешены, и чтобы увидеть, что происходит в доме, надо было перелезть через забор.