Урбосекомые насекомые, житейские были

Урбосекомые насекомые, житейские были

1. Паук, житейская быль

У туалетного столика над кухонной раковиной своя печаль. Он перекошен, покорежен и обклеен старой клеёной. Подле него старый преподавательский стол с моего компьютерного класса. Он был мне подарен директором той школы, которую я вытер из памяти… Над этим не шикарным столом ещё более не шикарная полка, на которой собрана обычная кухонная утварь. 

Разноемкостные чашки и рюмки, какие-то тарелки и тазики, пиалы и блюдца. Раньше полок было две, но одна рухнула и развалилась на тырсо-картонные составляющие. Обои под рухнувшей полкой я тщательно соскребал, но в силу неприученности к малярству окрестному, так толком и не соскрёб. 

Над всем этим неприглядным уголком моей стоковой реальности висели ещё дешевые электронные ходики на большом разгоне мишурного серебра в контрасте с муаровым коричневым пластиком. Такие часы были способны только на то, чтобы прихорашивать время, пока однажды они не похоронили его окончательно – места для двух пальчиковых батареек крепко обгадили окрестные тараканы. Они же научились мочиться прямо на соединительные пропаянные дорожки не бог весть какой микросхемы, от чего та вылиняла бледным фиолетом и замерла в свой безнадежности. 

Тогда ходики сняли… И только здесь обнаружили, что под ними завелся ядреннейший сутяга – паук! 

Я выхожу очень тяжело из сентябрьско-октябрьской депрессии, и поэтому писать заставляю себя самым обстоятельнейшим образом, через дикое нежелание напрягать мозг, бить по черным клавишам очередной по счету стоковой клавиатуры, сочного черного цвета, купленной на очередной распродаже какого-нибудь ярчайшего фасонного мира… 

Превозмогать нежелание, несмотря ни на что позволяет мне какой-то странный паук. У него раздутый мочевик головы и хрупчайшее длинные ножки, под которыми расположено плетево собственно паутины. Каждый раз по вечерам я обрываю это плетево ковшиком ладони левой руки, угребая заодно и самого паука прямо под струи холодной, но случалось и горячей воды. 

Паук безропотно соскальзывает в сток раковины и пропадает… Чтобы на следующий день оказаться на своем небезопасно стоковом месте. Иногда он победно демонстрирует мне сплетенного паутиной и присушенного уже за день какого-нибудь нерадивого таракана. 

Армянская тетушка Соня, матушкина приятельница как-то подарила на кухню декоративного проволочного паука, размером со столовую тарелку. Весь паук был тщательно оканвлен черной синтетической ниткой. Вот и получилось, что, поселившись в крайне правом внешнем углу подвесной полки, он как бы стал олицетворять местечковую паучью империю, так что не удивительно, что в этой империи вскоре объявились самые всамделишние подданные. Паук, которого я каждый вечер экзекутировал, похоже, сам был немалым сатрапом при проволочно-нитяном властелине. 

А я при нём – странным исполнителем наказаний. Но только зряшным. Поскольку паучок был вроде как вечным. И жил в надлежащем ему месте в надлежащее время… И называлось это место это стоковым, и время малокудышним, и я бездарью. Поскольку даровитые да юные суицидными настроениями не страдают и с жителями стоковых мирков не общаются… 

Мне же все трудней и трудней становилось низлагать паучье величие по вечерам, но и оставить в покое этого нахала по человеческой природе своей я как видно не мог. И тогда я предложил ему сделку: я буду писать очередной свой роман, в котором отыщутся и его чисто паучьи закоулки и уголки, а он будет ретироваться по вечерам из места обычной и уничижающей меня экзекуции. Я не хотел быть палачом, даже если вечному пауку предстояло регулярно быть и оставаться одной-единственной жертвой… 

Вот уже и паук согласился и стал без оторопи отползать под нижнюю крышку нижней полочной плоскости, но я всё не писал и не писал… Депрессия цепко держала меня в руках… И тогда в один из вечеров в паутине неспешно отползающего паука я обнаружил рукопись на тончайших серебристых листах… 

Делать было нечего… Всё валилось из рук, и я принялся за чтение, превозмогая волны охватывавшей меня странной лености, которая скорее напоминала запретительный ритуал какого-то ни было деяния…. Но рукопись была столь разительно привлекательной и сочащейся между пальцев, что пренебречь её прочтением я больше не мог… 

Так от меня постепенно стала уходить закоренившаяся во мне депрессия и я словно ощутил мощный прилив сил… 

С тех пор к самому пауку я более не приставал, но всякий раз находил в его тончайших паучьих сетях всё новые и новые страницы этого повествования… Странного, иллюзорного, волнительного и прозрачного. 

Октябрь 2007 г. 

2. Тропический гость с троещинских болот, житейская быль

Мальчонку на третьем году жизни почему-то в августе прошлого года крепко заинтересовало близлежащее к дому болотце с густым кустарником некой лесной жимолости. И однажды он увлек в эти кусты отца, воодушевив того возгласами:

- Папа, там болотоножки, косоножки, водомерки... Богомолы там, папа!

Скажите мне, взрослому человеку, как бы поступили вы? Последовали бы за сынишкой или строго остановили его?

Ну, вот, отец сынишки не остановил, но, страхуя его от пригородной природы, бросился за сынишкой в кусты. Но опоздал. Ребенок уже тащил из кустов бело-серый дебелый кокон, размером явно не здешним, в добрые десять сантиметров.

Сын и отец победно пришли домой и жена-мама ничуть даже не обмерла - ну принесли мужчины добычу, так принесли. Ведь и она когда-то внесла в дом фаленопсис, произнести даже имя которого способен не каждый. А между тем - фаленопсис — из рода эпифитных травянистых растений семейства Орхидные из Юго-Восточной Азии, Филиппин и северо-востока Австралии. В природных условиях обитают во влажных равнинных и горных лесах. И он безумно красив.