— Надо повелителю доложить.
— C ума сошел! Велел же его не беспокоить.
— А если не скажем, он с нас три шкуры сдерет, когда из транса выйдет.
— Триста лет медитировал, еще столько же просидит.
— За это время он половины территории не досчитается. Народ там ушлый, отхватывает, что плохо лежит.
— Ты смелый, ты и докладывай.
Юркий сухонький человечек ростом не больше лесного пня и внешне очень похожий на корягу бочком протиснулся мимо своего старого сослуживца, напоминавшего тонкое лесное деревцо, и забренчал ключами. С легкостью отворив тяжелые резные двери, он указал рукой внутрь белоснежной залы с зелеными колоннами и полом, выложенным из отполированных малахитовых плит, а сам спрятался за одной из створок.
— Давай, давай, — поторопил он второго, — ступай. Я вечность эти двери держать не буду.
С грустным вздохом на чуть подрагивающих ногах тонкий человечек просочился в тускло мерцающий зеленью проем и бесшумно поскользил в центр огромной залы, посреди которой застыл, свернувшись в клубок, огромный изумрудный ящер.
— Повелитель, — шелестящий голос пробился извне, нарушив концентрацию и разбив состояние внутреннего умиротворения и вселенского спокойствия. На владыку повеяло напряжением внешнего мира, отчего замедлившиеся процессы огромного драконьего организма внезапно ускорились, а чувство удовлетворения, единения с природой и любви ко всему живому сменились элементарным драконьим раздражением.
В груди заклокотало пламя, в носу засвербило от дыма, и потревоженный владыка медленно открыл глаза, чтобы недовольно оглядеть совершенно пустое пространство.
Дыхнув дымом пополам с огнем, изумрудный ящер поднялся на четыре лапы, махнул огромным хвостом, подкосив толстенную мраморную колонну, а после полыхнул зеленым пламенем и обратился в высокого мужчину, облаченного в роскошный бархатный костюм. Длинные волнистые волосы, казавшиеся почти черными, отливали все той же насыщенной зеленью, а проницательный взгляд миндалевидных глаз, оттенка молодой листвы, остановился на одной из уцелевших опор.
— Выходи, — пророкотал под сводами залы низкий с хрипотцой голос.
— Владыка, — дрожащий прислужник, мгновенно ставший видимым, медленно отделился от своего убежища и склонился в раболепном поклоне.
— Как ты посмел прервать медитацию?
— Владыка, я следовал исключительно вашим указаниям.
— Я велел вам разбираться со всеми вопросами и наделил необходимой магией.
— О, повелитель, возникла такая проблема, решить которую выше наших сил. Только вы способны на это.
— Какая проблема?
От глухого рыка и без того перепуганный прислужник поежился и скороговоркой поведал владыке дремучих и непроходимых лесов обширных просторов от реки Огненной и до Снежных гор об ужасном произволе и нечеловеческой наглости.
— Переоделась бы, Ягуся. Погляди на себя! А если очередной богатырь в нашу непролазную чащу забредет? А ты тут в сарафане, косища по спине стелется, фартук по талии завязан. Не признает ведь.
— Ну тебя, Васька! Жарко с носом накладным да с горбом ватным, лето такое стоит, даже в чаще нашей семь потов сойдет, пока в огороде травки целебные прополешь. Ты мне на что? Предупредишь о богатыре или молодце добром, или кому там еще по лесам шляться вздумается.
— Что бы бабка твоя сказала? Оставила внучку заместо себя за просторами лесными приглядывать, о зверях да птицах заботиться, а молодежь нынче такая пошла, что старых заветов и вовсе не уважает.
— А нечего бабке было за Степняка замуж выскакивать на старости лет. Я едва школу Ежек закончила, распределиться не успела, как на меня такое хозяйство свалилось. И повсюду глаз да глаз нужен, везде поспевай, а как я в костюме да по кочкам лесным прыгать буду?
— Вот осерчают духи, нашлют на тебя Урманна-басурмана, будешь знать, как со старшими пререкаться.
— Кого нашлют?
— Урманного[1] дракона, Лешего, если по-нашенски. Он прежде в этих местах заправлял, да сгинул куда-то.
— И любишь ты, Василий, пустословить. Бабка мне про Лешего еще в детстве рассказывала. Отдал он леса родственнику своему, а тот их пропил. У бабки самогонка, сам знаешь, крепости какой. Ни один иноземец не устоит. Как миленький договор подписал, а после и убрался восвояси с рецептом и аппаратом самогонным.
— Ну, как знаешь, — сплюнул пушистый серый котяра, отчаявшись переупрямить упертую ежескую натуру. Стянул в сердцах с глаза пенсне, встал на четыре лапы, махнул хвостом и ушел. Недалеко ушел, поскольку за молодой Ягой приглядывать нужно было, а то ведь пропадет или одичает совсем без помощника, а бабка строго наказала — за дитятком присматривать.
— Во-о-от такой кусок от владений ваших отхватили! — на обширной карте, занявшей треть пола мраморной залы, обводил крючковатым пальцем человечек-пень. — На землях этих теперь богатыри и царевичи орудуют, леса вырубают и города строят. Непорядок, владыка.