Увертюра Хаоса

Глава 2. Отражение

- Холодно, - пробормотала, пытаясь завернуться в одеяло и подтянуть колени к груди, чтобы сохранить немного тепла. В палате не то чтобы было холодно, - я не могла сказать, что мерзла до судорог в теле, но организм словно впадал в спячку, хотелось закрыть глаза, однако заснуть при низкой температуре было сложно. За спиной бушевал сквозняк, прорывающийся в маленькую комнатку через трещины, а решетка системы вентиляции над головой доносила звуки из соседней палаты. И даже запахи. Не знаю уж, кто там и с чем находился, но уже через некоторое время, проведенное здесь, я почувствовала неприятный запах. Тошнота вернулась во всей красе, и пришлось утыкаться носом в пропахшее порошком одеяло, чтобы перебить непередаваемый аромат. Тонкий матрас не спасал от жестких пружин кровати, и приходилось постоянно переворачиваться с бока на бок, просыпаться несколько раз за ночь от непонятных звуков, терять драгоценное тепло и не сводить глаз с бабочки, продолжавшей сидеть на спинке кровати.

Да, она была. И чувствовала себя вполне уверенно, перебираясь со спинки на подушку и заставляя отползать к стене. Я не чувствовала особой неприязни к насекомому, но ощущала страх из-за присутствия бабочки. Ее ведь не должно быть в палате, верно? Да и вообще в больнице, потому что тут никак не могу находиться лишние организмы, кроме пациентов и докторов. Точнее исследователей.

Однако на протяжение того времени, которое отвелось до завтрака, я разглядывала не только стены, выкрашенные в непонятный цвет, никак не смахивающий на белый, но и серые прожилки на крыльях, изредка трепетавших от сквозняка. Бабочка словно светилась изнутри, позволяя разглядеть каждую линию в узоре, а когда я слишком углублялась в мысленное прорисовывание, будто специально подкрадывалась ближе, чтобы взбудоражить и не дать заснуть. Если бы я сейчас снова забарабанила в дверь и заявила о том, что меня терроризирует какая-то бабочка, точно оказалась напичкана успокоительными по самое не балуй, да еще и наверняка оказалась бы привязанной ремнями к кровати. Хотя кто знает, возможно, тогда удалось бы оттянуть момент прихода Беннет.

За окном прогремел раскат грома, уже под утро, когда солнце с трудом пробралось в палату, освещая скудный кусок напротив двери. Со своего мета я могла видеть затянутое тучей небо, которое словно выражало мое внутреннее состояние сейчас. Страх перед неизвестностью, странная апатия, ослабляющая тело, и слезы, еще не пролитые, но уже готовые затопить окружение, потому что я все еще не до конца переварила, где нахожусь и почему ничего не помню. Одна бабочка чувствовала себя вполне нормально, пристроившись на выглядывающем из потолка проводе лампочки и почти не шевеля крыльями, словно задремала.

К развозу завтрака и набравшим громкость раскатам поняла, что точно не засну, - да уже и не высплюсь, - поэтому устроилась в изножье кровати, положив щеку на прохладное железо спинки. Это немного охлаждало пунцовеющие щеки, к которым приливала кровь. От волнения вспотели ладони, их я тоже обтирала о прутья, сжимая и разжимая кулаки, прислушиваясь к редким шагам за дверью и переговорами санитаров. Колеса тележки громко дребезжали по коридору, останавливаясь через каждые несколько секунд, и тогда можно было догадаться, что пациент получал свою порцию. Вот только как именно? Учитывая полуночные завывания за стеной, не все здесь были спокойными и умиротворенными, а ранним утром никто специально не будет приходить, чтобы впрыснуть дозу транквилизатора. Значит, доступ в палату открывался каким-то другим способом. Я оглядела голые стены, испещренные трещинами, но ничего не увидела. Даже не было небольшой дверцы, вмонтированной в стену, приспособленной для того, чтобы подавать еду инфицированным больным, которым запрещен контакт с остальными. Откуда это узнала, сама не поняла, но мысль четко сформировалась в голове, словно так и надо.

Эпизод из жизни «до»?

Тележка остановилась возле двери, и я уж было приготовилась давиться какой-нибудь невкусной кашей под непередаваемое амбре из соседней палаты, но прошло несколько секунд, - и так и не увиденный завтрак уехал дальше по коридору, к противоположной стороне. Я даже привстала, недоумевая. И что это должно значить? Наказана за вчерашнее хамство Беннет? Или уже начавшийся период исследований. Дали хотя бы воды, у меня во рту пересохло так, что языку больно. В желудке появились тяжесть и легкий дискомфорт, но особого голода не было, однако я готова была пропихнуть в горло ложку чего-нибудь, чтобы не затошнило еще больше. Только вот лишили еды, несмотря на то, что, по идее, я неопределенное время провела в операционной и привязанной к кушетке без толковой подпитки. Лекарства, конечно, не давали совсем умереть, но даже по внешнему виду можно было сказать, что там не особо баловали. А здесь, судя по всему, тем более. Пришлось вернуться в прежнее положение, зажмурившись и уткнувшись носом в решетку. Запах железа слегка отрезвлял, хотя и не избавлял от дурноты, но хотя бы немного отбивал чувство голода. А еще слабость никуда не делась, пальцы слегка дрожали, это было заметно невооруженным глазом.

Осторожно выбравшись с кровати, прихватив одеяло для того, чтобы накинуть на плечи, и поджимая пальцы на ногах от холода, добралась до окна под потолком. Крупные капли дождя было видно даже через толстый слой пыли и грязи, - судя по всему, снаружи никто не заботился о внешнем виде исследовательского центра. Бабочка дернулась от моих движений и заметалась над головой, а потом забилась в стекло, будто пытаясь вырваться наружу. Глюк это был или нет, но он прекрасно визуализировал мои чувства. Может быть, я на самом деле его придумала, чтобы сохранять какое-нибудь спокойствие. Это как с придуманным другом в детстве: никто его не видит и, возможно, даже ты, но он имеет определенную власть над эмоциями и воздействует на психику незаметно, позволяя выплеснуть негативные эмоции наружу. Перевести их в нечто эфемерное и не задеть близких людей.